— Здесь, за дверьми, под охраной, бей-эфенди!
— Прекрасно! Сейчас я позвоню в прокуратуру. Вы передадите их судебным властям! Порядок восстановлен?
— Восстановлен, эфендим!
— К работе приступили?
— Приступили, бей-эфенди! Если желаете…
— Не желаю. Отправьте их сейчас же. — Он снял телефонную трубку.
…Прокурор, человек невзрачный на вид, но с твердым и суровым взглядом, с блестящими от бриолина волосами, слегка улыбаясь, рассматривал только что приобретенную за две с половиной лиры зажигалку. Зазвонил телефон, прокурор снял трубку:
— Ал-ло-о… Да, помощник прокурора… Пожалуйста, бей-эфенди… Да, да, эфенди, известили… Отправили?.. Забастовка, говорите? Ужасно! Есть, бей-эфенди…
Положив трубку, он повернулся к товарищу, который усердно работал за соседним столом:
— Сукины дети, будто здесь Франция или Италия!
— Что случилось? — отозвался большой, с мягким взглядом человек.
— Фабричные рабочие забастовали!
— Как это?
— Очень просто. Взяли да и забастовали. Бросили машины… Хозяин сообщил в полицию, зачинщиков взяли под стражу, сейчас приведут.
— Арестуешь?
— Думаю, да… Забастовка… Звонил сам помощник губернатора. Нельзя позволять подымать головы, сразу надо пресекать. Теперь-то мы уж знаем, кто поставил Фракцию на колени.
Второй прокурор снова погрузился в бумаги, но, опасаясь, что своим молчанием он может вызвать подозрение, сказал:
— Конечно. Только меня удивляет, неужели они до сих пор не поняли, во что обходится мужество в подобных делах.
— Видимо, так… Но мы заставим их понять…
Большие стенные часы тяжело пробили четыре раза.
Познакомились мы с ним в парке, под сенью раскидистых деревьев, в один из тех дней, когда я в который уже раз скитался без работы.
Я заметил, что с меня не сводит бойких, очень хитрых светлых глаз человек среднего роста лет сорока, с лысиной на большой голове. Видно было, что он ждет случая завести разговор. Я хотел избежать знакомства. Человек почему-то вызывал недоверие. Изрядно поношенный костюм, старые лакированные ботинки — свидетельство былого благополучия. Да и какой мне был прок от того, что я узнал бы еще об одной неудавшейся жизни? В моей папке хранилось и без того уже много грустных историй из жизни людей-горемык, и в новом материале я не нуждался. А вот в крыше над головой, в тарелке горячего супа, в писчей бумаге и в свободном от будничных забот времени — очень.
Листва деревьев, отсвечивающая синевой, была неподвижна, птицы молчали, висящее над парком августовское солнце нещадно пекло.
И вдруг наши взгляды скрестились. Он ласково погладил по головке стоявшую рядом с ним маленькую девчушку с золотыми кудрями и, как мне показалось, поспешно сказал:
— Очень милая, не правда ли?
И я ответил:
— Да…
Затем, проводив грустным взглядом убегавшую девочку, он подошел ко мне и еще на ходу задал вопрос, люблю ли я детей. Я опять ответил утвердительно и добавил, что именно поэтому у меня их четверо.
— Ах, ах… не говорите! — воскликнул он и внезапно оживился. — Друг мой, вас удивляет перемена в моем настроении? Но я такой. Врагов не ведаю, в каждом друга вижу. Враг — это плод нашего воображения.
— Как это плод нашего воображения?
— А разве не так?
— Думаю, нет.
Он поиграл веткой эвкалипта и, недолго подумав, согласился:
— Пожалуй, правильно… Вы здешний?
— Да.
— А я измирский. Заметили, наверное, какой у меня вид? Вид человека, потерпевшего неудачу. Не так ли?
— Похоже на то.
— Я слыл самым удачливым и денежным человеком в одной из волостей Измира. А теперь…
Он ожидал расспросов, но я молчал. Им опять овладело уныние, однако через мгновение он снова оживился, извлек из кармана лист, испещренный арабской вязью, и принялся перечислять имена фабрикантов, торговцев, помещиков — разных деловых людей, в чьих руках сосредоточены источники благополучия страны. После каждого имени он делал паузу и смотрел на меня — спрашивал, знаком ли я с этой персоной. О некоторых я лишь слышал, кое-кого видел, со многими учился в школе, гонял в футбол и даже дрался.
Закончив читать, он сложил лист и спрятал его обратно в карман.
— Думаете, пойду к ним просить работу или деньги?
— А какая от них еще польза? — Он повернулся ко мне, блеснул кончик его кривого носа. — Я деловой человек, с этими господами я ворочаю дела, только… — он показал на свой костюм, — так не пойдет. Нужен новый костюм, новые ботинки, солидная трость. — Он подмигнул. Известное дело, по одежке встречают…
Вокруг нас жужжали большие мухи.
— Помните, как сказал наш поэт Намык Кемаль? «Брось нас в глубь земли, мы взорвем земной шар и выйдем оттуда!» Вот и я тоже выйду, непременно выйду. Такая уж моя судьба!