— Сама покупала их у него, когда сбегала от врачей: и желтые «колеса», и демерол, и такие малюсенькие таблетки с красной полоской. Однако сейчас я наркотики не употребляю. Вернулась к напиткам. Единственное, что удалось доктору Фрею. — Она посмотрела прямо на меня и произнесла тоном, не терпящим возражений: — Но вы же так ничего и не выпили. Идите налейте себе, да и мне принесите тоже.
— Вы считаете, что это неплохая мысль, Изабель?
— Не говорите со мной так, будто я ребенок. Я не пьяна и могу еще держать рюмку в руках. — На ее губах появилась веселая улыбка. — Единственная проблема в том, что немного сумасшедшая. Но не в данный момент. Я на минутку расстроилась, но вы такой спокойный и приятный. Такой любезный, сердечный, доброжелательный. — Она издевалась над собой.
— Все, — сказал я.
— Все, — согласилась она. — Но вы ведь не будете смеяться надо мной? Иногда я просто сатанею — с ума схожу от злости, ну, когда задевают мое чувство собственного достоинства. Не знаю, порой мною овладевает такое нервное возбуждение, что себя не помню. Но сейчас я еще не в трансконтинентальном полете, — добавила она с кривой усмешкой. — Полет в безумное, мрачное, потустороннее ничто.
— Тем лучше для вас.
Она важно кивнула, как бы поздравляя саму себя.
— Хотя это вовсе не похоже на полет или на что-то вроде ухода и возвращения. Восприятие предметов меняется, вот и все, и я перестаю чувствовать границу между собой и кем-то другим. Когда умер отец и я увидела его в гробу, со мной случился первый припадок. Мне казалось, что я лежу в гробу, я ощущала себя мертвой, мое тело заледенело, в моих жилах был бальзамирующий состав, и я чуяла его запах. В одно и то же время я лежала в гробу и сидела на скамье православной церкви, оплакивая свою собственную смерть. А когда они закопали его, земля — я явственно слышала, как она падает на крышку моего гроба, — душила меня, и я сама была этой землей.
Она схватила меня за руку и держалась за нее, вся дрожа.
— Не давайте говорить мне так много. Это причиняет мне вред. Сейчас я почти ушла, как тогда.
— Куда же вы ушли?
— В мою раздевалку. — Она жестом показала на одну из раздвигающихся дверей. — Какую-то долю секунды я была там, наблюдая за нами через дверь и слушая свои собственные слова. Пожалуйста, налейте мне виски. Оно пойдет мне на пользу, честное слово. Шотландское виски со льдом.
Я обошел бар, достал лед из небольшого бежевого холодильника, открыл бутылку «Джонни Уокера» и смешал в двух бокалах довольно крепкий напиток. Я чувствовал себя более спокойно по другую сторону бара. Эта женщина волновала меня — так, как волновал бы голодный ребенок, раненая птица или больная кошка. Казалось, она с трудом балансирует на грани психического срыва. И очевидно, она сама об этом знала. Я боялся сказать что-нибудь такое, что столкнуло бы ее за грань.
Она взяла бокал. Рука у нее дрожала, и кубики льда в коричневом разбавленном напитке тихонько позвякивали. Словно пытаясь продемонстрировать свое самообладание, она едва пригубила виски. Я отхлебнул из своего бокала и облокотился на крышку бара в позе опытного бармена, внимательно выслушивающего заказ.
— Так что же произошло, Изабель?
— Что произошло? Вы имеете в виду Карла Стерна?
— Да. Он вел себя ужасно грубо.
— Да, он ударил меня, — сказала она без всякой жалости к себе. Глоток виски мгновенно изменил ее настроение, как капля кислоты изменила бы цвет голубой лакмусовой бумажки. — Интересный факт с точки зрения медицины. У меня очень быстро выступают синяки. — Она внимательно рассматривала свои руки. — Держу пари, что все тело у меня сплошь покрыто такими же отметинами.
— Почему Стерн сделал это?
— Люди такого склада, как он, по своей натуре садисты, во всяком случае большинство из них.
— А вы многих знаете?
— Достаточно, чтобы судить об этом. Очевидно, я притягиваю их как магнит. Не знаю почему. А может быть, и знаю. Женщины, похожие на меня, не требовательны. Я вообще ничего никогда не требую.
— Ланс Леонард — один из них?
— Полагаю, что да. Я почти не знаю — почти не знала эту маленькую рыбешку.
— Когда-то он служил здесь спасателем.
— Я не имею ничего общего со спасателями, — проговорила она довольно резко. — В чем дело, Арчер? Я думала, мы станем друзьями, повеселимся вместе. Я никогда не развлекаюсь.
— Неужели никогда?
Ей это вовсе не казалось смешным.
— Меня запирают на замок и наказывают, а это несправедливо, — заявила она. — Однажды в жизни я действительно совершила нечто ужасное, и теперь меня винят во всем, что случается плохого. Стерн — мерзкий лжец. Я не прикасалась к его любовнику, я даже не знала, что он мертв. Зачем мне, было стрелять в него? На мне и так достаточно грехов, вполне достаточно.
— Например?
Она уставилась на меня. Ее лицо окаменело.
— Например? Вы пытаетесь что-то выведать у меня, не так ли? Пытаетесь докопаться до чего-то?
— Да, пытаюсь. Что такое ужасное вы совершили?
Что-то странное произошло с ее лицом. Один глаз лукаво прищурился, а другой широко открылся и смотрел на меня с суровым осуждением. Рот скривился в сторону прищуренного глаза, и показалась полоска белых блестящих зубов. Она пробормотала:
— Я — гадкая, гадкая, гадкая девчонка. Я следила за ними, когда они этим занимались, стояла за дверью и наблюдала. Чудеса современной науки. Я была и в комнате, и снаружи.
— И что же вы сделали?
— Я убила свою мать.
— Каким образом?
— Проклятиями, — проговорила она хитро. — Я прокляла ее. Я накликала смерть своей матери. Ну так как, мистер Любитель Задавать Вопросы, вы удовлетворены моими ответами? А может быть, вы психиатр? Это Симон нанял вас?
— Нет, нет и еще раз нет.
— И своего отца я тоже убила. Разбила ему сердце. Признаться вам и в других преступлениях? Я нарушила почти все десять заповедей. Зависть и злоба, гордыня, похоть и страсть. Я сидела дома и строила планы его смерти, мечтала его повесить, сжечь, застрелить, утопить', отравить. Сидела дома и представляла его с ними, с молодыми девушками. Воображала, как он обнимает их стройные тела и гладит их белые ноги. Сидела дома и пыталась тоже завести себе друзей — друзей-мужчин. Но мне это никогда не удавалось. Я отпугивала их. Один из них сказал мне это прямо в лицо, мерзкий педерастишка. Они пили мое виски, уходили и никогда больше не возвращались. — Она отхлебнула из своего бокала и воскликнула: — Вперед! Выпейте до дна.
— И вы тоже, Изабель. А потом я отвезу вас домой. Где вы живете?
— Рядом, на берегу. Но я пока не собираюсь уезжать. Вы же не заставите меня? Я так давно не была на вечеринках. Почему бы нам не пойти потанцевать? Может быть, на меня противно смотреть, но танцую я хорошо.
— Вы очень красивы, но я не особенно ловкий танцор.