— А кого-нибудь еще они допрашивали?
— Конечно, когда я им доказал, что провел всю ту ночь дома. Они задержали несколько пьяниц и половых извращенцев в окрестностях Малибу и в каньонах, да еще каких-то бродяг, шляющихся поблизости. И побеседовали с мисс Кэмпбелл.
— С Эстер Кэмпбелл?
— Да. Предполагали, что Габриэль провела вечер именно с ней.
— Откуда ты знаешь?
— Так сказал Тони.
— А где она провела вечер на самом деле?
— Понятия не имею.
— Я думал, у тебя есть какие-нибудь предположения.
— Ну так вы ошиблись. — Его взгляд прежде упорно избегал моего, ко при этих словах Джо посмотрел мне прямо в глаза. — Вы вновь подняли дело об убийстве мисс Торресе? Мистер Бассетт нанял вас?
— Не совсем. Я начал заниматься совсем другим делом, и расследование привело меня к истории Габриэль. Ты хорошо знал ее, Джозеф?
Он осторожно ответил:
— Мы работали вместе. По субботам и воскресеньям она принимала заказы на сандвичи и выпивку в бассейне и в раздевалках. А я разносил напитки, потому что для этого она была слишком молода. С мисс Торресе было очень приятно работать. Меня потрясло то, что с ней случилось.
— Ты видел все своими глазами?
— Я имел в виду другое. Конечно же нет. Но я был здесь, в этой самой комнате, когда Тони вернулся с пляжа. Вы, вероятно, знаете, что кто-то стрелял в нее и оставил лежать внизу, на пляже. Они с отцом жили недалеко отсюда. Тони ждал, что Габриэль вернется домой к полуночи. Когда она не вернулась, он позвонил Кэмпбеллам, они сказали, что не видели ее, и он отправился на поиски. И нашел ее утром — с двумя пулевыми ранениями, омываемую волнами. В тот день, с утра, она должна была помогать миссис Лам, и Тони пришел первым делом сюда, чтобы сообщить о случившемся несчастье.
Тобиас облизал сухие губы. Его глаза смотрели сквозь меня.
— Он стоял вот здесь, перед стойкой, и долгое время не мог вымолвить ни слова. Он не мог разомкнуть губы и сообщить миссис Лам, что Габриэль мертва. Однако она поняла, что ему плохо, что он нуждается в утешении. Она обошла стойку с этого края, обняла его и прижала к себе, как ребенка. И тогда он сказал ей. Миссис Лам велела мне сходить в кабинет мистера Бассетта и позвонить в полицию.
— Так это ты вызвал полицию?
— Я собирался. Но мистер Бассетт был у себя и сделал это сам. Потом я подошел к краю бассейна и посмотрел вниз через забор. Она лежала там на песке, лицом вверх. Я видел даже песчинки в ее глазах. Хотел спуститься и смахнуть их, но не решился.
— Почему?
— На ней не было никакой одежды. И она казалась такой белоснежной. И я боялся, что они приедут и застанут меня там, и им в голову придет безумная мысль, что это моих рук дело. Но когда они приезжали, им эта мысль все же пришла в голову. Они арестовали меня тем же утром. Я почти ожидал этого.
— Почему?
— Надо же было на кого-то свалить вину. А нас обвиняют во всех грехах вот уже три столетия кряду. Я знал, что это случится. Я не должен был давать волю чувствам, дружить с ней. И потом, в довершение всего, у меня в кармане оказалась сережка, принадлежащая Габриэль.
— Что за сережка?
— Маленькая круглая перламутровая сережка в виде спасательного круга, с дырочкой посередине и с надписью «США, Малибу». А хуже всего то, что другая сережка, ну та, которая составляла этой пару, все еще была в ухе Габриэль.
— Как же случилось, что сережка оказалась у тебя?
— Я просто-напросто подобрал ее, — ответил он, — и собирался вернуть Г абриэль. Я нашел ее у бортика бассейна, — добавил он через секунду.
— Тем утром?
— Да. Еще до того, как узнал, что она мертва. Марфельд и остальные полицейские такое из этого раздули. Думаю, они были совершенно уверены, что уже расследовали дело, пока я не сумел доказать им свое алиби. — Он издал странный звук, одновременно похожий и на смешок и на всхлип. — Как будто я мог поднять руку на Габриэль.
— Ты был влюблен в нее, Джозеф?
— Я этого не говорил.
— И тем не менее это правда, не так ли?
Он облокотился о стойку и оперся подбородком на руку, как бы желая таким образом обрести более устойчивое состояние.
— Возможно, я и влюбился бы, — с видимым усилием признался он, — если бы у меня был хоть какой-то шанс. Но это было абсолютно безнадежно, и я не мог позволить себе… Она никогда не видела во мне настоящего человека.
— Все это очень похоже на повод для убийства.
Я наблюдал за ним. Он замер. Неподвижное лицо со слегка впалыми щеками напоминало какую-то древнюю маску, высеченную из полированного черного камня, которую поддерживала такая же черная узкая ладонь.
— Разве не ты убил ее, Джозеф?
Он отшатнулся, будто я ударил его по незажившей ране, и повторил:
— Я бы и волоса на ее голове не тронул, вы же знаете.
— Ну ладно. Не будем об этом.
— Нет уж. Или вы возьмете свои слова обратно, или убирайтесь отсюда.
— Хорошо. Беру обратно.
— Вам не следовало так говорить. Она была моим другом. И к вам я отнесся как к другу.
— Прости меня, Джозеф. Но я должен был задать эти вопросы.