Уезжая, Деннис сказал:
— Мне очень жаль с вами расставаться… Но мы еще увидимся, — я уверен. Я покажу вам Нью-Йорк, самый отвратительный и самый прекрасный город в мире. Я знаю… вы полюбите его.
…Утром мы вернулись к обычной жизни. Катя ушла в школу, мы с мужем разбежались по делам. Я пришла домой первая, около часу дня.
На лестнице в нос ударил удушливый запах. Дверь нашей квартиры обгорела. Свисали клочья почерневшего гранитоля, отовсюду торчал обуглившийся войлок. На площадке стояли лужи, валялись полусгоревшие обрывки писем и газет. Я забарабанила к соседям:
— Вы не знаете, что тут случилось?
— Пожар, чего же еще, — флегматично объяснил Жора Чуватов, слесарь фабрики «Большевичка». — Хорошо еще, — я сегодня во вторую смену, а то б наши хаты тю-тю… Час назад такая вонища поднялась… выскочил на площадку, аж в нос шибает. У тебя под дверью кто-то костер развел. Газеты и письма скрутили вроде как в жгут и подпалили. Дверь и занялась. Хотел пожарников вызывать, да думаю, — ну их к ляху, только квартиру взломают и все кислотой перегадят, сам справился.
— Что же делать? В милицию бежать, что ли?
— А чего тебе милиция скажет? — Жора подмигнул. — Это, думать надо, вам кое-кто предупреждение сделал, чтоб с иностранцами не путались, поняла?
Как не понять! Я сама обожаю розыгрыши и вполне оценила остроумие и эффектность «ихнего предупреждения». Даже адепты черного юмора были бы довольны. Как говорится, посеешь ветер — пожнешь бурю. Подружишься с американским пожарным — схлопочешь пожар.
…Обгорелая дверь квартиры… Последнее, на что я оглянулась, навсегда покидая свой дом.
…Деннису мы позвонили, как только прилетели в Нью-Йорк.
— I can’t believe it! Where are you?
— Пока что в отеле «Greystone».
— Я еду! — и он бросил трубку.
И вот мы у него в гостях на Парк авеню. Внизу в холле — ковры, хрустальные люстры, швейцар в белых перчатках. Просторная элегантная квартира, на стенах прекрасная живопись и коллекция старинных ирландских волынок. В кабинете на письменном столе только что вышедший новый роман «The Final Fire» и первый номер основанного Деннисом журнала «Firehouse».
— Да ты, оказывается, богатый человек, Деннис!
— Похоже, что так… — Деннис, улыбаясь, смешивает коктейли.
— И продолжаешь работать пожарным? Почему?
— Well… Если бы вам приходилось вынести из огня ребенка и передать его в протянутые материнские руки… Если бы вам приходилось видеть выражение материнских глаз… — Деннис смутился от собственного красноречия. — Наверно, потому… Ну, да хватит говорить обо мне… Это же чудесно, черт возьми, что вы, наконец, здесь!
Деннис звонко смеется, срывает с гвоздя и нахлобучивает мне на лоб пожарную каску.
Моя специальность — геолог-лёссовик, а живу я в Новой Англии. По ценности и широте применения в этих краях моя профессия может сравниться только со специальностью энтомолога — знатока насекомых Новой Гвинеи. За три года жизни здесь я не видела ни одного объединения, приглашающего меня на работу… И все- таки я работаю. Как же это случилось?
…Проходя по улице мимо магазина сумок и чемоданов, я заметила в витрине лаконичный призыв «Help wanted» и толкнулась в стеклянную дверь. Мелодично прозвенел колокольчик, и я боязливо вступила на пушистый изумрудный ковер. Изогнутые лампы с опаловыми абажурами бросали холодноватый свет на дорогие кофры, замшевые сумки, чемоданы из крокодиловой кожи, изящные портмоне. Мне навстречу поднялся статный седой господин с лицом и манерами западного премьер-министра и учтиво осведомился, не может ли он быть мне полезен.
— Вот… объявление в окне, — пролепетала я, тыча пальцем в витрину.
— Меня зовут Фред Саймон, — представился хозяин. Я тоже назвалась.
— Большой ли у вас опыт продажи чемоданов?
— Не уверена… нет… не думаю, — выдавила я, создав подобие улыбки.
— А когда вы в последний раз продали чемодан? — более осторожно поставил вопрос мистер Саймон.
Внутренне корчась от своего косноязычия, но пытаясь сохранить достоинство, я объяснила, что не только не торговала чемоданами, но вообще не продала в жизни ни одного предмета.
Премьер-министр обворожительно просиял, развел руками и сказал «Sorry». Я тоже пробормотала «сорри» и, втянув голову в плечи, направилась к выходу.
— Подождите, а что вы вообще умеете делать? — остановил меня хозяин.
Я потупилась и объяснила. Величие слетело с его лица, он с размаху стукнул себя по коленке и взревел: «Really? Isn’t that amazing?» Оказалось, что его сын, малыш Дэвид, тоже геолог и профессор знаменитого Массачусеттского Технологического Института. Бурно переживая удивительное совпадение, Саймон-старший ринулся к телефону, и уже через час я постучалась в кабинет профессора.
Дэвид Саймон сидел, развалившись в глубоком кресле. Он был одет в заплатанные шорты и красную в подтеках майку, надпись на которой призывала беречь китов. Волосатые ноги в стоптанных кедах покоились на столе на кипе студенческих работ. Рыжая всклокоченная борода, сливаясь с нечесанными лохмами, придавала профессору сходство с запущенным скочтерьером. Я присела на краешек стула и без запинки ответила на: «Where are you from?» and «How do you like America?» Дэйв предложил мне кофе и с гордостью показал фотографии жены, трех дочек, пуделя и двух сиамских кошек. Разумеется, я шумно повосхищалась. Затем мы перешли к делу.
— К сожалению, я не имею ничего общего с вашими грунтами, — огорченно сказал он, — и ни черта в этом не смыслю… но вот Берт! Ну конечно же Берт! — воодушевился он и с таким же энтузиазмом, как его отец, схватил телефонную трубку. Потом он написал фамилию таинственного Берта и начертал план, как до него добраться. Взяв в руки бумажку, я прочла: Герберт Эйнштейн.
— Какое знаменитое имя, — блеснула я недюжинной эрудицией.
— «Sure», — рассеянно отозвался Саймон-младший, — Берт — внук старого Ала.
Профессор Эйнштейн, стройный, по-европейски элегантный человек лет сорока пяти, встретил меня на пороге своего кабинета и немедленно всучил чашку кофе. За столом сидел пятилетний мальчуган и, высунув язык, старательно рисовал жирафа. Желая подлизаться к мальчишке, я тоже схватила карандаш и изобразила единственно доступные мне фигуры: слона (вид сзади) и зайца (вид сбоку). Малыш сидел с каменным лицом, а когда я медовым голосом спросила: «угадай, кто это?» — нетерпеливо передернул плечами.
— Подумай, на что это похоже? — пришел мне на помощь его отец.
«Have no idea», — хмуро пробурчал правнук Эйнштейна.
Берт говорил с явным и сильным немецким акцентом. К моему изумлению он не задал ни одного из тысячи банальных вопросов, которые сыпятся обычно на эмигрантскую голову, и наша беседа заняла всего несколько минут.
— Вот список компаний, где может пригодиться ваш опыт, — протянул он мне листок. — Начните с Билла, он самый надежный… Впрочем, после ланча я сам ему позвоню. Оставьте-ка ваш телефон.
Эйнштейн пожал мне руку и проводил до дверей… Не успела я войти в свою квартиру, как раздался телефонный звонок. Я взглянула на него с отвращением. Излишне объяснять, какие нравственные и физические муки вызывает в первый год жизни в Америке каждый «англоязычный» телефонный разговор.
— Говорит Билл Зойно, — внятно и медленно произнес голос. Такой язык понял бы глухонемой таитянин. — Приезжайте сегодня на интервью, — и он назвал адрес компании.
— Биг проблем, — тупо ответила я, — но кар.
— Арендуйте, мы это оплатим.