Дождь льет стеною. А ведь вчера еще погода была божественная. И мне обещают, что завтра она снова исправится. Я воспользовался прекрасною этой погодою и вывихнул запястье, поэтому пишу Вам сейчас лишь благодаря знакомству с американской методой письма, которая дает возможность не шевелить пальцами. Случилось все по вине жеребца, неистово возжелавшего шепнуть что-то не слишком пристойное кобыле лорда 3<шбертона> 2; взбешенный моим сопротивлением преступной его страсти, он взбрыкнул и предательски сбросил меня через голову в тот самый миг, как я раскуривал сигару. Происходило это на тропинке над морем, которое шумело в каких-нибудь ста футах под нами, и, падая, я, к счастью, избрал тропинку. Никакого ущерба себе я не причинил, если не считать руки, которая сегодня ужасно распухла. На будущей неделе я собираюсь поехать в Канны, куда вы наверное соблаговолите написать мне до востребования. Заканчивая же главу о здоровье, я выражаю надежду, что к тому времени мне будет значительно лучше. Однако ж здесь у меня вновь случился неприятный приступ головокружения, только не такой сильный, как бывало в Париже. Здешний доктор сказал, что это нервические спазмы и что надобно делать много упражнений. Я следую его советам, а меж тем сплю ничуть не лучше, чем в Париже, хоть и ложусь в одиннадцать часов. От меня зависело прослыть здесь львом (в английском смысле), а то все смертельно скучают. Меня положительно осаждали картежники — приходилось играть и на русский и на английский манер; а потом решили представить великой княгине Елене8, от каковой чести я решительно отказался. Из области сплетен: тут живет нынче некая графиня Апраксина \ которая курит, носит круглые шляпы и держит в гостиной козочку, для чего велела застелить пол живою травой. Но самый забавный персонаж все же леди Шелли5: всякий день она что-нибудь выкидывает. Вчера, например, она написала французскому консулу: «Леди Шелли уведомляет г. Пилле6, что сегодня она устраивает восхитительный ужин по-английски и была бы рада увидеть его после, в девять часов пять минут». А мадам Вижье7, бывшей мадемуазель Крювелли, она написала: «Леди Шелли счастлива была бы видеть мадам Вижье, когда бы та соблаговолила принести с собою свою музыку». На что бывшая Крювелли не замедлила ответить: «Мадам Вижье была бы счастлива видеть леди Шелли, когда бы та соблаговолила пожаловать к ней и вести себя, как подобает воспитанной особе». А как проводите время Вы? Я уверен, что Вы совсем не вспоминаете Версаль,— Вам ведь так свойственна беспамятность. Надеюсь, в марте мы пойдем смотреть, как распускаются первые примулы. Неужели правда он '''был. тот странный вечер в Версале, а после такое же странное утро?
Прощайте; напишите мне скорее в Канны.
Лозанна 1, 24 августа 1857.
Письмо Ваше я получил в Берне лишь 22-го вечером, потому что мои экскурсии по Оберланду продлились значительно дольше, чем я предполагал. Не знаю толком, куда посылать Вам это письмо. В Женеве Вас, по-видимому, уже нет2. А потому посылаю письмо в Венецию, где, вероятно, Вы пробудете всего долее. Сдается мне, что Вы могли бы хоть сколько-нибудь видоизменить восторженные тирады Ваши о радостях путешествия, перемежая их время от времени лестными строчками в утешение тем, кому не выпало счастья сопровождать Вас. Однако ж я отпускаю Вам грехи, памятуя о неопытности Вашей в путешествиях. Вы полагаете пробыть в пути не более трех недель,— мне же это представляется почти невозможным. Я отвожу Вам месяц. И прошу Вас только помнить, что 28 сентября — дата для меня несчастливая, ибо событие, с которым она связана, произошло уже очень давно. 28 сентября я появился на свет. Мне было бы весьма приятно провести этот день в Вашем обществе — имеющий уши да слышит. Мое короткое путешествие протекало на редкость приятно. Был всего один дождливый день, зато я не пропустил ни единой его капли, ибо в течение четырех часов спускался с Венгернальпа 3 на кляче, которая разъезжалась ногами по скалам, ни на пядь не продвигаясь вперед. Я выпил бутылку шампанского, захваченную нами на Ледяное море4 и разбитую мною о ледник. Гид сообщил мне, что ни у кого до меня не возникало идеи столь возвышенной. Прямо передо мною высится Жемми 5 и горная цепь Валле, которая все же не может сравниться с величественным силуэтом Юнгфрау в и прилегающих к ней гор. Сдается мне, что мы могли бы встретиться в Женеве и вместе совершить какие-нибудь интересные поездки; мне грустно об этом думать. Надеюсь получить письмо от Вас в Париже, где буду 28.
Прощайте; развлекайтесь, как Вам того хочется, и не слишком переутомляйтесь. А кое-когда вспоминайте все-таки обо мне. Если Вы укажете Ваш маршрут хотя бы с приблизительной точностью, я расскажу Вам парижские новости. Писать же отсюда — адово наказание. Достоинство местных перьев Вы можете оценить и сами. Еще раз прощайте. Вот Вам осенний листочек, “подобранный мною на высоте шести тысяч футов над уровнем моря.
Париж, 8 сентября 1857.
В то время как Вы полны жизненной силою, я кашляю и меня мучает ужаснейший насморк. Надеюсь, Вы посочувствуете мне. Не могу понять, зачем Вы на три дня задержались в Люцерне,— разве что убивали время, катаясь по озеру. Однако ж бесполезно давать советы, которые дойдут до Вас слишком поздно. Единственный совет, коим Вы, надеюсь, воспользуетесь,— это не забывать французских друзей, в той прекрасной стране, где вы теперь обретаетесь. В Париже нынче решительно никого нет, но одиночество отнюдь не тяготит меня. И проводя вечера в полнейшем безделье, я также не испытываю скуки. Не чувствуй я себя так скверно, я в полной мере наслаждался бы этим покоем и желал бы, чтобы он длился весь год. Изумленные возгласы восторженной путешест венницы в Вашем исполнении звучат, должно быть, презабавно, и мне очень жаль, что я не могу быть тому свидетелем,. Когда бы Вы сумели, проявив каплю тактической хитрости, устроить так, чтобы мы могли встретиться где-то в дороге, мы совершили бы вместе одну-две поездку полюбовались бы сернами или хотя бы черными белками. Если бы болезнь не скрутила меня так, что мне трудно даже связно думать, я воспользовался бы отсутствием Вашим и как следует поработал. Я непременно должен выполнить один заказ для «Ревю де Дё Монд» 1, да еще на мне висит «Жизнь Брайтона>>2, где я хочу высказать немало дерзновенных мыслей. Развлечения ради я крою и перекраиваю в уме фразы, но всякий раз, как пытаюсь встать с кресла, чтобы записать их, мужество покидает меня. Я очень огорчен, что Вы не взяли с собою томик Бейля об Италии3: он развлек бы Вас в пути и расширил Ваши познания о тамошнем обществе. В особенности он любил Милан 4, потому что там пережил пору влюбленности5. Я там не был, но мне миланцы не нравились никогда: те, которых мне доводилось встречать, неизменно производили впечатление французов-провинциалов. Если в Венеции Вам попадется старинная книга на латыни — любая, выпущенная книгоцечат; ней Альдов 6,— большого формата и стоящая не слишком дорого, купите ее для меня. Вы тотчас ее узнаете— она должна быть набрана курси-вом, а типографская марка — единорог с выгнутым дугою дельфином. Едва ли Вы станете писать мне — ведь вокруг Вас столь многочисленное общество. И все же время от времени Вам не мешало бы привораживать меня весточками, помогая мне запасаться терпением,— Вы ведь знаете* что этой добродетелью Вашей я не обладаю. Прощайте— желаю Вам приятного времяпрепровождения и возможности увидеть как можно боль-те прекрасного, не стремитесь только увидеть все. Надобно говорить себе: «Я еще вернусь». А память всегда сохранит довольно воспоминаний, чтобы можно было потом наслаждаться ими. Как бы мне хотелось прокатиться с Вами в гондоле. Еще раз прощайте; главное, берегите себя и не переутомляйтесь.
Экс 6 января 1858.
Вы думаете, так легко найти браслеты в виде перевитых древесных стволов, да еще чтобы ювелиры понимали Ваши сравнения! Я приобрел одну вещицу, похожую на кучку грибов, правда цена их привела меня в легкое замешательство. Ходили ли Вы в Генуе по магазинам? По всему вероятию, нет, ибо в противном случае Вы что-нибудь бы там купили
Однако ж значения это не имеет. Быть может также, Вам неизвестно, что филигрань облагается пошлиною по одиннадцати франков за гектограмм 2 и, следовательно, во Франции стоит в два раза дороже, нежели в Генуе. Впрочем, я решил ничего не платить на таможне, предоставив Вам удовольствие отослать деньги самой, о чем будет упомянуто в «Мониторе» 3: государство-де получило то, что ему причитается. Здесь идет снег — словом, холод ужасный. Не знаю, представится ли возможность заехать в Бургундию, но, так или иначе, завтра вечером я выезжаю в Париж. Надеюсь, с Новым годом Вы поздравите меня собственной пер соною.
Прощайте — я вконец разбит путешествием и угнетен плохою пого дой. В Ницце я видел господ из высшего света, в том числе и герцогиню де Саган \ все такую же юную и свирепую с виду.
Париж, понедельник вечером, <25у января 1858.
Я не видел Вас целую вечность. И сколько же за это время произошло событий! Я умираю от желания узнать Ваше мнение о них. Насморк и грипп у меня поутихли, и моим выздоровлением, думаю, я обязан последней нашей прогулке. Поистине с недугом она расправилась так же, верно, как копье Ахилла \
Прочли ли Вы «Доктора Антонио» 2? Это — английский роман, кото-рый имел довольно шумный успех в английском свете; я читал его в Каннах. Л автор его — г. Орсини3, Вещь эту без сомнения переиздадут в Лондоне, и Вы, разумеется, захотите ее прочесть. Хотя, собственно, это не так уж и сильно.
Прошу, ответьте мне поскорее, ибо мне необходимо Вас видеть, чтобы забыть все ужасы, творящиеся в мире.
Лондон, British Museum, вторник вечером,,
28 апреля 1858<
Время летит так быстро в этой стране \ и расстояния тут столь огромны, что недостает времени исполнить и половину задуманного. Только что водил но музею князя Малахова 2, и на письмо Вам мне осталось каких-нибудь несколько минут. Прежде всего хочу сообщить, что в течение двух дней я ужасно страдал, как бывает всегда, когда я надышусь дымом каменного угля. Но затем я почувствовал себя так, словно только что родился. Я много ем, много хожу: единственно— не высыпаюсь вдосталь. Много бываю в свете, по получаю от этого не слишком большое удовольствие. Кринолины не распространены здесь в той мере, как у нас, а глаз привыкает так скоро, что теперь мне все время кажется, будто местные дамы ходят в ночных рубашках. Вы не можете представить себе, сколь прекрасен British Museum по воскресеньям, когда кроме г. Паницци®
и меня тут решительно никого нет. Душа пребывает в дивном экстазе -страшишься лишь, как бы статуи не сошли с пьедестала и не пустились отплясывать разудалую польку. Я не встречаю здесь ни малейшей враждебности к нам: все говорят, что Бернара4 осудили лавочники, а лавочники — чего же тут удивительного,— конечно, не упустят случая досадить князю \ Все дружно кричали «ура» маршалу, когда он сюда прибыл.
Прощайте, милый друг.
Лондону British Museum, 8 мая 1858.
В Париже я полагаю быть в среду утром.
А в прошлую среду я случайно попал в прелюбопытное осиное гнездо. Меня пригласили на обед1 в Literary fund *, возглавляемый лордом Пальмерстоном2, и когда я уже направлялся туда, меня предупредили, чтобы я приготовился произнести спич, поскольку мое имя будет упомянуто в тосте за литературу континентальной Европы. Можете представить себе, с каким удовольствием исполнил я эту просьбу и добрые четверть часа изрекал всяческие глупости3 на плохом английском перед тремя сотнями интеллектуалов или теми, кто выдает себя за таковых, и еще сотней дам, удостоенных чести присутствовать при том, как мы жуем несъедобных цыплят и твердокаменный язык. Никогда в жизни мне не приходилось слышать столько глупостей, как говаривал г. де Пур-соньяк4.
Вчера меня посетила одна дама с мужем — они принесли подлинники писем Наполеона к Жозефине 5. Хотят их продать. Письма и в самом деле прелюбопытные, ибо речь в них идет исключительно о любви. Подделкою они не кажутся — и бумага с грифом, и почтовые печати. Но могу только понять, почему Жозефина тотчас по прочтению не сожгла их.
Парижу 19 мая 1858.
В Люксембургском дворце 1 нам приходится вести прескучнейшее существование. И я вконец этим измучен. Равно как и погодою. Правда, меня уверяют, что она весьма полезна для гороха. Посему я поздравляю Вас, однако ж убежден, что дождь мог бы поливать только тех, кто его выращивает. Я ругательски ругал Вас за то, что Вы взяли у меня некую книгу (книги — единственное, чем я владею), каковую я искал точно иголку в стоге сена и наконец нашел нынче утром в углу, куда сам же и засунул ее для сохранности. И право, происшествие это попортило мне больше крови, нежели книга того заслуживала. Я так и не оправился после возвращения домой — иначе говоря, ни сна у меня нет, ни аппетита. Прежде чем Вы уедете так надолго, мне совершенно необходимо получить второй Ваш портрет. А для этого надобно лишь запастись на полчаса терпением, да и то, стоит ли говорить о терпении, когда знаешь, что тем доставишь кому-то радость. Я уезжаю в Фонтенбло и вернусь не ранее 29-го. А до отъезда мне хотелось бы увидеться и долгодолго беседовать с Вами. Сдается, что со времени последней такой беседы протекла целая вечность.
Дворец Фонтенбло, 20 мая 1858,
Шафранно-опийной настойки я выпил столько, что чувствую себя совсем худо,— точно меня отравили. Помимо же этого я написал стихи для Ее Величества королевы Нидерландской *, играл в шарады 2 и made a fool of my self *. Посему родник моих умственных способностей полностью иссяк. Что рассказать Вам о жизни, какую мы здесь ведем? Вчера мы загнали оленя и устроили завтрак на траве; в другой день вымокли под дождем, и я схватил насморк. И все время мы слишком обильно едим, отчего я едва жив. Я не рожден быть царедворцем. Мне бы хотелось бродить вдвоем, с Вами по этому чудесному лесу и беседовать о разных диковинных вещах. Нынче же у меня так разболелась голова, что я света белого не вижу. И теперь хочу немного поспать в ожидании рокового часа, когда надобно браться за оружие,— иными словами, втискиваться в лосины ................
Парижу 14 июня 1858, вечером,
Я только что нашел Ваше письмо, возвратившись из деревни от кузена моего, к которому ездил прощаться. Теперь от сознания, что Вы так да леко, настроение у меня хуже, чем было, когда мы расставались. Гляжу на деревья, на поля и вспоминаю наши прогулки. К тому же я был убежден — у меня даже было предчувствие,— что Вы не уедете тотчас \ и я еще раз Вас увижу. Но тон Вашего письма в высшей степени меня раздосадовал. Я и до сей поры не вполне еще пришел в себя от смехо-творной высочайшей Вашей нравственности и всего, что Вы говорили об этой книге2. К несчастью, она дурно написана, в том высокопарном стиле, который Сент-Бев превозносит за поэтичность5,— что ж, вкусы бывают разные. Однако ж там попадаются верные наблюдения, что уже неординарно. Когда же речь идет о человеке со вкусом, вроде Вас, он не должен кричать, что это-де ужасно и безнравственно,— он должен в полной мере оценить сильные стороны произведения. Никогда шь
судите о вещах сквозь призму Ваших предубеждений. С каждым днем Вы становитесь все высоконравственней и все более отвечаете веяниям времени. Я прощаю Вам кринолин, но не прощаю преувеличенной нравственности. Надобно уметь искать и находить хорошее. Кроме этого, мне неприятно то, что у меня нет второго Вашего портрета. Тут виноваты Вы — я ведь не раз его у Вас просил. Вы полагаете, что в нем мало сходства, а я полагаю, что на нем запечатлено то выражение лица82 какое я видел лишь у Вас и какое часто возникает of the mind’s eye 82. Я еще не знаю точной даты моего отъезда, но постараюсь числу к 20-му быть в Люцерне \ для чего и выеду 19-го. Тем я хочу сказать, что весточку от Вас мне надобно получить до 19-го. Здесь стоит ужасная жара, вполне лишающая меня и сна, и аппетита.
Прощайте. До отъезда я сообщу, куда мне следует писать. Я нынче не в том настроении, чтобы говорить Вам нежности. Я довольно зол на Вас, но в конце концов все равно ведь придется прощать. Будьте здоро вы и берегитесь от насморка прохладными вечерами. Еще раз проищите, друг любезный,- вот слово, которое всегда меня расстраивает.
И hi ърлакеп, 3 июля 185В.
Я выбрался из вечных снегов и по приезде схода нашел Ваше письмо, Вы не сообщаете своего адреса в Г<ренобле>, а меж тем мне сдается, что именно туда и надобно писать Вам 82. Надеюсь, у Вас хватцт смекал ки сходить па почту или у почты хватит смекалки доставить Вам корреспонденцию, Покуда погода нам благоприятствовала. Дождь застиг нас только на Гримзеле а, и нам пришлось провести две ночи в этой живо-писнейшей воронке меж горами. Дорога, надо признаться, была не из легких. Много было снега, и лежалого, и свежего. Я провалился вместе с лошадью в дыру, по единственным неудобством, какое мы с ней испытали за час или два, пока выбирались оттуда, было то, что мы успели основательно промерзнуть. Одна встретившаяся нам дама ~ янки, в том же месте совершила весьма епечатающий кульбит. Лицо у меня сгорело и теперь вся кожа слезает ~ ото лба до самой шеи. Побывал я и на Ронском леднике3, чего Вам не советую делать; правда, до сего времени ничего прекраснее я не видел. Мне удалось довольно точно зарисовать его, потом покажу рисунок. Надеюсь в октябре встретиться с Вами в Вене. Это очаровательный город, где можно найти памятники римских времен; я с удовольствием Вам все покажу и еще82 раз, вместе с Вами, полюбуюсь дивными видами. Сообщите, что .привезти Вам из Венеции. Не знаю еще наверное, каким путем поеду в Инсбрук — через озеро ли Констанц или через Липдау, а возможно и через Мюнхен. Но через Инсбрук проеду непременно,, так как в Венецию хочу попасть через Тренто, а по набитым путем — через ЕПплюген. Потому и пишите, мне в Инсбрук, но слишком мешкая...
Инсбруку 25 июля 1858.
Вчера вечером приехал я сюда и нашел письмо, написанное Вами уже
очень давно ........................
Мой маршрут претерпел значительные изменения. Объездив все за-коулки Оберланда, я направился в Цюрих. Там меня охватило неодолимое желание посмотреть Зальцбург, и я, переправившись через озеро Констанц и добравшись до Линдау, отправился в Мюнхен \ где задержался на несколько дней, чтобы походить по музеям. Зальцбург мне показался вполне достойным своей репутации, сиречь репутации, созданной ему в Германии. Для большинства туристов он, к счастью, остается белым пятном на карте. Над самым городом высится гора, под названием Гейсберг, расположенная примерно так же, как Риги \ и с нее открывается такая же широкая панорама окрестных гор и озер. Озера* говоря по совести, довольно жалки, зато горы несравненно прекраснее тех, что окружают Риги. К тому добавьте, что перед вами не проплывают, наводя тоску, английские физиономии, да и вообще вокруг — полнейшее безлюдье, но при этом на расстоянии трех часов ходьбы, в Зальцбурге, вас ожидает — и можно в том не сомневаться — сытный обед. Вчера я съездил в Зиттерталь. Это ~ красивейшая долина, которую е одной стороны замыкает большой ледник. Контуры гор, высящихся справа и слева, весьма живописны, но и тут возникает то же досадное обстоятельство, с каким сталкиваешься в Швейцарии,” нет как бы первого плана, нет возможности Определить подлинную высоту всего, что вас окружает. Говорят, зиттертальские жительницы — самые красивые женщины в Тироле. Я и в самом деле встречал много прехорошеньких женщин, но все они, верно, слишком много едят. Ноги, виднеющиеся из-под юбки до самых подвязок (это не так высоко, как Вы могли бы предположить), ошеломляют своей толщиною. В Фюгене, пока я ужинал, в зал вошел хозяин с дочкой, напоминающей бочку из-под бургундского, сыном, гитарою и двумя конюхами. Все они, как один, руладировали превосходно. «Бочка», которой всего-навсего двадцать два года,— обладательница контральто, ценою никак не менее пятидесяти тысяч франков. Впрочем, концерт был бесплатный. Пение для них является величайшим удовольствием, и в меню они его не записывают. Завтра кружным путем я выезжаю в Верону затем лишь, чтобы повидать Стельвио3. Мне предстоит пробираться в коляске на высоте семи или восьми тысяч футов над уровнем моря. И если я не провалюсь в какую-нибудь яму, то буду в Венеции к 5 или 6 августа4, а может быть и ранее. Поручение Ваше я исполню, хотя оно и представляется мне довольно сложным. Постараюсь для Вас выбрать самую красивую сетку для волос, какая только существует. Благодарю за подробные справки об изданиях А льдов. Хотя я предпочел бы знать подробнее о том, как протекает Ваше путешествие, Прощайте.
Венеция 1, 18 августа 1858.
В то время как Вы носились по горам й престраннейшим образом сопоставляли Монблан с сахарною головою, я с ног сбился, отыскивая для Вас раковины. Никогда я не видел ничего уродливее того, что теперь везу Вам. Возможно, однако ж, что у меня отберут все на таможне или что они сломаются в пути. Я буду этому только рад, ибо никогда еще . к человеку со вкусом не обращались с подобной просьбою.
В Венеции меня охватило столь сильное чувство грусти, что я почти уже две недели никак не могу от него избавиться. Конечно, архитектура впечатляет, но она лишена и вкуса и воображения; а те общие фразы, какие я всегда слышал о венецианских дворцах, вызвали у меня к ним лишь отвращение. Каналы очень напоминают Бьевр 2, а гондолы подобны не слишком удобным катафалкам. Полотна в Академии 3 мне понравились — я имею в виду второстепенных мастеров. Нет там картины Паоло Веронезе, которая стоила бы «Брака в Кане» 4, нет Тициана, который мог бы сравниться с дрезденским «Динарием кесаря» 5 или парижским «Коронованием терновым венцом» 6. Искал я что-нибудь Джорджоне. Нб в Венеции его вовсе нет7. Зато народ мне здесь нравится. Улицы заполнены очаровательными девушками, босоногими, с непокрытой тыловой; если бы как следует их отмыть щеткою да еще и с мылом, они стали бы ничуть не хуже Венеры Анадиомены8. Более всего мно претит запах на здешних улицах. Эти дни повсюду жарили оладьи, и дышать было решительно нечем. Я присутствовал тут на довольно занимательном действе в честь эрцгерцога 9. Ему пели серенаду на протяжении всего пути от Пьяцетты 10 до железного моста 11. Мы все размещались в шестистах гондолах, следующих за большим кораблем, на котором везли музыкантов. На каждой гондоле горел фонарь, всюду жгли красные и синие бенгальские огни, освещавшие неправдоподобным сказочным светом дворцы на Большом канале. Но самая потеха начинается перед мостом Риальто 12. Причем проходить его стремятся все одновременно. Никто не желает ни отступать, ни повременить, таким образом в течение часа с лишним весь канал между дворцом Лоредано1$ и Риальто представляет собою неподвижный мост. Стоит между двумя лодками образоваться щели шириною в ладонь, как в нее тотчас вклинивается нос чьей-нибудь гондолы. То и дело слышится хруст обшивки и время от времени ломается весло. Примечательно, что при этакой давке, которая во Франции привела бы ко всеобщей драке, не произносится ни единого бранного или в сердцах сказанного слова. Народ этот вскормлен на молоке и кукурузе. Сегодня я видел, как прямо посреди площади Сан-Марко какой-то монах упал на колени перед австрийским капралом 14, вздумавшим его арестовать. Более жалкого зрелища и представить себе нельзя; происходило это к тому же как раз напротив знаменитого льва! Я жду приезда Паншщи 15. И пока бываю понемногу в свете, А больше хожу по библиотекам и веду довольно тихую жизнь. Вчера я повстречал армян — вс^9 как один, красавцы, которые при виде сенате-ра тотчас преобразились в армян константинопольских; они вручили мне эпическую поэму одного из древних своих поэтов,, Прощайте; в Генуе я буду, вероятно, к 1 сентября18; в Париже наверное — в октябре, а в Вене — сразу по получении Вашего письма. Последние дня четыре или пять чувствую себя довольно сносно с А перед тем две недели сильно хворал. Еще раз прощайте.
Генуя, 10 сентября 1858.
По прибытии сюда получил Ваше письмо от 1-го числа, за которое и благодарю Вас. Но Вы ничего не пишете о моем письме, посланном из Брешии, кажется, тоже около 1-го числа сего месяца. Я писал, что с сожалением покинул Венецию и беспрестанно думаю о Вас.— Озеро Комо мне понравилось. Остановился же я в Белладжо1. И в одной из довольно живописных вилл, расположенных вокруг озера, разыскал госпожу Паста 2, которую не видал с тех пор, как она служила украшением Итальянской оперы. Она равномерно раздалась в ширину. Выращивает капусту ш уверяет, что счастлива не менее, чем когда к ее ногам бросали венки и сонеты. Мы поговорили о музыке, о театре, и она сказала, поразив меня верностью этой мысли, что никто после Россини не создал оперы, которая звучала бы так едино и где все части сливались бы в неразрывное целое. Все же созданное Верди и иже с ним напоминает клоунский наряд.
Погода чудесная, и нынче вечером в Ливорно отходит пароход. Меня очень тянет поехать во Флоренцию и провести там неделю. Возвращаться думаю через Геную и возможно — по приморской дороге. Однако ж, если вдруг я получу известие о том, что безотлагательные дела ждут меня в Париже, я могу избрать путь* через Турин и тридцать часов спустя буду на месте. Словом я Вас жду там к 1 октября 3. Соблаговолите не забыть об этом, не то мне придется ехать и разыскивать Вас на берегах горных рек. Вы ничего не рассказываете об альпийском шпинате и о пятидесяти трех блюдах, которые готовят из него в Дофине. Остался ли там еще кто-нибудь из тех, кто знавал Бейля4? Давно как-то я получил весьма остроумное письмо с изложением множества различных историй о нем от человека, чье имя стерлось из моей памяти 5; кажется, он был протоколистом при императорском дворе. В былые времена встречались еще в провинции умные люди, вспомнить хотя бы президента де Брос-еа в, но ныне убожество мысли там полнейшее. Железные дороги, надо сказать, в большой мере способствуют всеобщему отупению. Я убежден, что лёт через двадцать все разучатся даже читать .......