Правда, уже через секунду ей надоело это зрелище. Хотелось уйти отсюда. Она почувствовала себя усталой и, кажется, начинала всё-таки мёрзнуть.
— Пойдём, — тихо сказала она Серёже, беря его за руку и уводя подальше от этой неприятной встречи.
Всё это время Серёжа молчал. Его лицо до сих пор горело. Юноша был настолько погружён в свои мысли, что даже не заметил, как ветер спутал волосы его знакомой. Он был весь в себе, боясь выходить. Боясь вернуться и понять, что сказал что-то не то, что Алиса обиделась или разозлилась, что она, быть может, даже смеётся над ним из-за его глупого вида.
Но вот она взяла его за руку. Взяла крепко и уверенно. И что-то растаяло внутри. Страх прошел. Сердце опять забилось, словно бы с новой силой, быстрее и радостнее.
Он сделал над собой усилие и сказал:
— Лись, я…
Но она не дала ему договорить. Ей это было не нужно. Да и ему тоже. Всё важное уже было сказано, теперь надо было немного помолчать вместе.
— Обними меня, — попросила девушка.
Одной рукой Серёжа осторожно обхватил её за плечи. Алиса прильнула к нему, и они медленно пошли по дороге вниз, глядя на огни на дальнем берегу пруда и думая о том, что день сегодня действительно чудесный. Несмотря ни на что.
У подъезда они остановились. Во дворе было пусто, тихо и призрачно светло. Он освещался несколькими фонарями и многочисленными окнами домов.
Где-то в отдалении слышался мерный гул машин. Редкие деревья роняли на белоснежное поле размытые синеватые тени. С неба падали лёгкие снежинки, кружась в жёлтом свете фонаря, словно в безмолвном волшебном вальсе.
В эти минуты им казалось, что они остались совсем одни. Одни во вселенной. В мире падающих холодных звёзд. В сердцах друг друга.
— Хороший праздник получился, — сказала Алиса, стараясь, чтобы голос её звучал как можно мягче, иначе он мог сломать этот хрустальный, сверкающий, мерно шепчущий мир.
— Да, — негромко ответил Серёжа.
— С Днём рождения тебя! — улыбнулась девушка, глядя снизу вверх в карие глаза юноши.
— И тебя. Сегодня твой праздник.
— Наш праздник. И у меня есть для тебя ещё один подарок.
Она всё решила по пути домой.
— Подарок? — искренне удивился Серёжа, вспоминая теплый свитер, который Алиса подарила ему два дня назад.
— Да, — ответила девушка, не сводя с него глаз и всё так же тепло улыбаясь, — подарок.
И только когда она привстала на носочки и приблизила к нему лицо, он понял, что именно решила подарить ему девушка. Когда она легко коснулась губами его губ, он прикрыл глаза и осторожно обхватил её за плечи, прижимая к себе и желая продлить это мгновение как можно дольше.
Снежинки таяли, касаясь их горячих щёк и носов. Одна опустилась на сомкнутые ресницы Алисы, и очень скоро по её щеке покатилась холодная капелька, словно слезинка.
Девушка улыбнулась, не отдаляя лица, но поцелуй всё же прервался. Она вытерла морозную слезу тыльной стороной перчатки, а затем вновь взглянула на Серёжу. Он продолжал прижимать её к себе и не мог отвести взгляда от этого красивого лица, такого близкого сейчас, как никогда.
Тут вдруг неожиданная и странная мысль пришла в голову Алисе. Одурманенный чувствами мозг запоздало сопоставил факты: ветер, взлохмаченные волосы…
— Ну-ка, — сказала она, осторожно высвобождая одну руку из крепких объятий.
Серёжа вопросительно посмотрел на неё.
— Хочу кое-что попробовать, — пояснила девушка, и запрокинула голову, глядя вверх, на падающий с тёмно-синего неба хоровод снежинок.
Так они ещё больше походили на звёзды.
Алиса повела свободной рукой, несколько раз нарисовав в воздухе над собой круг и пытаясь как можно яснее представить, чего именно хочет добиться. Её догадка оказалась верной. Повинуясь движению руки, снежинки перестали падать хаотично: их словно бы подхватил поток ветра, и они полетели по спирали, кругами опускаясь на землю у ног единственных в эту ночь гостей тихого двора.
— Кажется, у меня появился новый дар… — негромко сказала девушка, восхищённо глядя наверх.
Серёжа и Алиса стояли теперь в центре волшебного белого кокона, словно фигурки, запертые в стеклянном шаре, наполненном гелем и искусственным снегом.
Одни в мире падающих звёзд. И в сердцах друг друга.
— Иногда мне очень хочется поменять свой дар на какой-нибудь другой, более спокойный и не такой пугающий.
Слова эти произнесла Полина. Она провожала нас на тренировку, потому что ей было по пути. И в дороге мы обсуждали то, что обсуждали в последние несколько месяцев почти каждый день: наши способности.
Я заметила, как Лада с сомнением покосилась на подругу, явно не согласная с её мыслью. Мне тоже с трудом верилось, что дар читать мысли может быть пугающим.
— Вы не понимаете… — огорчённо бросила Полина, даже не глядя на наши недоверчивые лица.
Мы виновато потупились. Подруга выглядела настолько разбитой, что нам в этот момент и в голову не пришло упрекнуть её в очередном подслушивании мыслей, как мы обычно делали.
— Это действительно очень страшно, — продолжила Полина, — знать, что думают другие! Во-первых, приходится постоянно контролировать себя, чтобы не заглядывать в мозг другому человеку; а во-вторых, никогда не знаешь, что делать с той информацией, которую уловишь.
Она помолчала, хмурясь от собственных размышлений, а потом продолжила:
— Нетрудно справиться, если это какие-то известные мне проблемы, от которых и так никуда не деться. Например, как у нас с вами. Вас подслушивать я уже привыкла, ваши мысли часто совпадают с моими, я могу их понять, и нередко мы всё равно обсуждаем их вслух.
— Ну, знаешь ли!.. — попыталась возмутиться Лада, но тут же задумалась на мгновение и добавила: — Впрочем…
Мы уже подходили к стадиону. Калитка была всего в каких-то тридцати метрах, но добираться до неё пришлось с трудом: огромные сугробы лежали справа и слева от узкой тропинки, сапоги то и дело проваливались и соскальзывали.
Сейчас снег уже не шёл, но вчера ночью и сегодня утром он падал густо и беспрестанно. Несмотря на начало марта, февраль пока не собирался отступать. Серьёзных холодов уже не ожидалось, но и оттепелью ещё совсем не пахло. Зима в начале весны походила зиму декабрьскую: была легкой, пасмурной и какой-то сонно-утомлённой.
За то время, пока мы гуськом пробирались к калитке стадиона, Полина успела закончить свою мысль и окончательно убедить нас в том, что дар её не менее страшен, чем наше оборотничество: