Растолкав толпу, к саням подходит Глеб-старший, опускает вскинутую Архипом винтовку и взбирается на подводу.
— Есть у меня один вопрос! — говорит он, обращаясь к толпе. — Когда у одних хлеб в ямах гниет, а другие от голода пухнут — это по совести получается?.. У кого он гниет? У кулаков-мироедов!.. Закон у нас такой! У середняка рабочий класс просит: «Помоги, друг! С голоду дохнем! Придет время — расплатимся! За пролетариатом не пропадет!..» А у бедняка и не просим даже! Знаем — у него у самого хребтину через живот прощупать можно… А что касается кулака-мироеда, тут разговор короткий: «Даешь — и точка!»
— Слышали! — раздается густой насмешливый бас. — Ловок на обещания, а на деле мужику один разор да обида!
Глеб поворачивается на голос. Кряжистый мужик с густой смолевой бородой вызывающе смотрит на него.
— А ну ответь! — говорит ему Глеб. — Ленин бедняка или середняка обидел хоть раз?
— Мы от Ильича обид не видали! — басит мужик. — Только ты-то тут при чем?
Выхватив из кармана мандат, Глеб протягивает его кряжистому мужику.
Подходит верзила, тянется к бумаге. Мужик ловко перехватывает его руку, легко отгибает книзу.
— Погодь… Не лапай!
Прочитав мандат, он раскатисто бросает в толпу:
— Мужики! А ведь верно — Ленин… подписал!..
Слышен удивленный шумок. Кое-кто поворачивается к верзиле.
— Это ты слухи пущал? — спрашивает у него кряжистый мужик.
К верзиле подходит Василий.
— Дай-ка мне твой ножичек!
— На! — отвечает верзила.
От неожиданного удара Василий падает на землю, а верзила, распихивая людей, бросается прочь. Вскочив на ноги, Василий целится в удаляющуюся сутулую спину.
— Василь! — гремит предостерегающий голос Глеба.
Василий послушно опускает винтовку и прикрывает ладонью подбитый глаз.
Доносится сиплый гудок паровоза. Все поворачиваются к станции.
Видны три теплушки, загнанные в тупик, кирпичное здание вокзала, водокачка, у платформы стоит пассажирский состав без паровоза. Вдали из-за деревьев медленно подымается облачко дыма.
Толпа приходит в движение. С криками: «Идет!.. Идет!..» — многие бегут к станции.
Глеб-старший переглядывается с Василием.
— Давай — как условились!
Василий тоже убегает.
К Глебу-старшему подходит кряжистый бородатый мужик, протягивает мандат.
— Ты, мил-человек, зла на нас не имей!.. Всякие тут наезжают — крестьян потрошат… Озверел мужик… Грузи побыстрее… Неровен час — батька Хмель нагрянет! Видал я здесь из его шайки…
К забитой народом платформе, у которой стоит состав без паровоза, медленно подходит поезд.
На подножках вагонов, на буферах, на крышах в разных позах сидят, висят и лежат мешочники.
Поезд еще не успевает остановиться, а с платформы и из состава без паровоза к нему, как на штурм, ринулась ревущая толпа новых пассажиров.
К паровозу подбегает Василий, поднимается по железной лесенке, добродушно кричит, сунув голову в проем будки!
— Гостей принимаете?
Машинист и его помощник — оба пожилые, вислоусые, медлительные, молча рассматривают появившуюся на уровне пола голову Василия.
— Ох ты-ы! — со скрытой усмешкой произносит машинист.
— Верно! — подхватывает Василий. — Отгадал — с Охты я!
— Земляк? — удивляется машинист. — Из Питера?
— А то откуда ж!.. В Парижах не живали!
— Востер ты — я погляжу! — ворчит машинист. — Выкладывай, чего надо, или проваливай, пока я тебя не перекрестил!
— Меня уже перекрестили! — весело гогочет Василий, мигая подбитым глазом, и вдруг говорит серьезно: — А дело такое… Раз ты из Питера — помогай!..
По ступенькам платформы торопливо сбегает начальник станции. Он только что выбрался из толпы мешочников. На ходу поправляет сбитую набок фуражку, одергивает помятую шинель. А сзади кричат:
— Не отправишь — тут же и похороним!
— И креста не поставим!
— И отходную прочитать не успеешь!
Часть мешочников идет с начальником к паровозу.