Она бросается в атаку. Ноги отталкиваются от камней, направляя ее вперед, словно копье вяки. Молниеносный удар нацелен на пылающее пятно контейнера с антиматерией в скафандре.
Серебристые конечности перехватывают ее правую руку и резко выкручивают. Дермальная броня лопается. Враг переворачивает Миели и с такой силой швыряет на землю, что ломаются даже усиленные текучим камнем кости руки и ребра. Крылья за спиной рвутся и путаются. Контролирующая ядерный реактор система в бедре выходит из строя.
Абсолютный Предатель нависает над Миели. Опасаясь потерять сознание, она выходит из состояния боевой сосредоточенности и испускает беззвучный вопль. Правую руку жжет, словно огнем, но Миели заставляет ее повиноваться, делает выпад, однако ужасного существа там уже нет. К ней протягиваются жилистые руки. Пальцы превращаются в шипы и протыкают ее череп.
Боли нет. Она всегда думала, что при насильственной перезагрузке должна быть боль и мгновенные воспоминания обо всех прожитых жизнях.
— Нет, ты не заберешь ее, — заявляет Пеллегрини. — Она моя.
Пеллегрини, как бывало уже не раз, перевоплощается в Миели, входя в ее тело, как рука в удобную перчатку. Миели смотрит на себя сверху вниз; бледный раненый ангел повержен на темную скалу, а над ним нависает серебристый монстр, запустивший когти в его голову.
Камни, вспоминает она. Камни впитывают мой разум.
Глаза другой Миели, что лежит внизу, резко открываются. На миг она встречается с ней взглядом, и на лице появляется улыбка Пеллегрини. Помни, беззвучно шепчут ее губы. А потом глаза крепко зажмуриваются.
Я способна на самоликвидацию, говорила богиня.
Тело Миели начинает ритмично подергиваться. Глаза бегают под опущенными веками. Абсолютный Предатель раскачивается в том же ритме и отстраняется, его щупальца легко и без крови вытягиваются из головы Миели.
Реальность прерывается.
Миели снова в своем окровавленном разбитом теле. Системы отказывают. Голова объята пламенем. Ядерный реактор перегрелся. Единственное, что осталось, это ощущение приближающихся зоку.
Но Абсолютный Предатель все еще движется, он сопротивляется алгоритму самоликвидации, при помощи которого Пеллегрини пыталась уничтожить их обоих.
В мозгу всплывает информация из состояния боевой сосредоточенности. Гектор. Скорость отрыва — тринадцать сотых километра в секунду.
Миели формирует команду, которая преобразует компактную магнитную бутылку ее источника энергии в воронку.
Двигаться при низкой силе тяжести довольно легко, но у Миели едва хватает на это сил. Она скользит вперед, так, чтобы ее правая нога оказалась точно под Абсолютным Предателем.
А потом перегружает свой ядерный реактор.
Отчеты о повреждениях сливаются в сплошной белый шум. Глаза вылезают из орбит. Через немногие оставшиеся неповрежденными сенсоры Миели, словно во сне, чувствует, как столб плазмы поднимает ее над поверхностью. Через пару миллисекунд в скафандре зоку взрывается контейнер с антиматерией. На мгновение ее ослепляет сверкающий взгляд бога, а потом все исчезает. Абсолютно все.
Таваддуд, Дуньязада и вор Жан ле Фламбер стоят на Сатурне, на только что образованной Чаше Ирем, готовые высадить в почву семя Сирра.
Его несет Таваддуд: это филигранная снежинка внутри прозрачной капсулы. Капсула тяжелая, и девушке приходится прижимать ее к груди обеими руками. Она сравнивает себя с женщинами Бану Сасан, держащими младенцев, защищающими от всего мира свое самое большое сокровище. Потом Таваддуд вспоминает, что в этом семени она несет и всех Бану Сасан. Трудно избавиться от этой мысли.
— Начинай, сестра, — торопит ее Дуньязада. — Уже поздно.
ле Фламбер улыбается, и в его голубых очках танцуют блики непривычного рассеянного солнечного света. Таваддуд все еще странно видеть перед собой невысокого стройного мужчину в белом пиджаке и брюках, а не Сумангуру, которого она знала, — огромного темнокожего гиганта, воина Соборности. Но время от времени у него проскальзывают жесты, которые кажутся ей знакомыми.
— Не надо торопиться, — говорит он, грустно улыбаясь. — Ты ведь хочешь сделать это должным образом. Когда-нибудь во Дворце Сказаний, наверное, будут рассказывать, как две сестры спасли город Сирр.
— А как же ты, мастер вор? — спрашивает Дуньязада. — Будут ли рассказывать истории о тебе?
— Обо мне и так уже существует много историй, — отвечает он. — Не думаю, что мне нужны новые. Кроме того, история о сестрах мне нравится больше.
ле Фламбер сказал, что всего несколько часов назад вернул Таваддуд и Дуньязаду со страниц книги. Таваддуд помнит только, как стояла в пустыне дикого кода в вихре урагана, завывающего голосами Ауна, а в следующее мгновение очутилась в пыльной книжной лавке, на первый взгляд казавшейся настоящей, но только на первый взгляд. Потом они шагнули через серебряные врата и, как утверждала Дуни, стали реальными: врата трансформировали квантовую информацию в материю, перенесли Имена их атомов на полотно действительности, как это делали яркие лучи Базы Соборности в Сирре.
Они находятся на Сатурне, и при этой мысли у Таваддуд начинается головокружение. Вокруг простирается искусственно созданный континент, своими размерами превосходящий всю Землю. Таваддуд не до конца уверена, можно ли доверять ле Фламберу, ставшему их проводником в новом краю. Но она Таваддуд, дочь Кассара Гомелеца, она многому научилась в Доме Кафура и чувствует людей. Вдобавок Дуни говорит, что связана с зоку, здешними хозяевами, и надела кольцо, похожее на кольцо джинна, только с ярким пурпурным камнем, испускающим собственное сияние. Несмотря на былые разногласия с сестрой, Таваддуд знает, что в первую очередь Дуни заботится о Сирре, а тех, кого считает врагами города, обрекает на быструю смерть. Сейчас у Дуни заканчивается терпение, и она раздраженно водит камнем кольца по губам.
Таваддуд встает на колени на странную жесткую почву, состоящую из плотно прилегающих геометрических плиток, как пол во дворцах Сирра или чешуя джинна. Она осторожно опускает снежинку, но не спешит убрать руки.
— Подождите, — говорит ле Фламбер.
Он снимает голубые очки и смотрит на сестер.
— Я должен перед вами извиниться, — продолжает он. — И сейчас самый подходящий момент. Я пришел в Сирр, чтобы отыскать место, которое вы называете Потерянным аль-Джанна Пушки, и узнать секреты похитителей тел. И мне было все равно, как я это сделаю. Если бы не я, Сирр мог бы еще оставаться на Земле. — Он опускается на колени рядом с Таваддуд. — Я мог бы целую вечность извиняться за свои поступки, но именно тебе, госпожа Таваддуд, я причинил наибольший вред. Я угрожал тебе, я шантажировал джинна Зайбака, приставив к твоей голове оружие. Я хочу, чтобы ты знала: я никогда не решился бы спустить курок. Сможешь ли ты простить меня?
Таваддуд поворачивается и смотрит на него. Она помнит, как стояла на коленях в загрузочном храме Соборности, помнит черный зрачок бараки, помнит ощущение беспомощности, когда Сумангуру, которому она доверяла, предал ее. Гнев по-прежнему пылает в ее груди, и если бы ле Фламбер и сейчас был в облике Сумангуру, его присутствие вызвало бы у нее дрожь отвращения.
Но она помнит и другой момент в пустыне, когда казалось, что все потеряно, когда черные Драконы падали с неба, а человек в голубых очках пришел и взял с собой Сирр.
Таваддуд вздыхает. Ненависть и благодарность переплелись в ее душе, как переплетаются мухтасиб и карин, и она уже не может определить, где кончается одно и начинается другое. А потом она вспоминает мудрый совет старого Кафура: говори им то, что они хотят услышать.
— Я прощаю тебя, господин ле Фламбер, — говорит Таваддуд, — если мой город таков, каким я его помню.
Если говорить откровенно, она еще не уверена, что это не сон: город в бутылке — это история вроде тех, что рассказывают муталибуны, безумное видение, навеянное диким кодом пустыни.
На лице вора появляется кривая усмешка.
— Полагаю, мне придется довольствоваться тем, что есть. — Он снова надевает очки и поднимается.
— Если вы готовы, дамы...
Таваддуд целует гладкую поверхность интеллектуальной материи и шепчет на счастье Тайное Имя аль-Мубди Основателя. Она не знает, имеют ли здесь власть Тайные Имена, но семя как будто слышит ее мысли. Оболочка исчезает с тихим шипением, оставляя лишь легкий запах озона. Фрактальная снежинка рассыпается в пыль и стекает в трещинки между плитками, исчезая из вида быстро, словно вода в пустыне.
ле Фламбер прикасается к руке Таваддуд.
— Нам лучше отойти, — говорит он. — На это следует смотреть сверху.
Он показывает на прозрачные сферы — это, как Таваддуд уже знает, местная версия ковров-самолетов — и с ошеломляющей скоростью увлекает сестер вверх.
Внизу начинает подниматься город Сирр.