И я растерялась. Потому что вспомнила: верно! Ведь у нее разлад с матерью. Мне-то казалось: достаточно избавить ее от прилепившихся гуляк, и все пойдет как по-писаному. Но она плакала именно оттого, что не видела для себя ничего хорошего в дальнейшей жизни дома.
— Все равно, — сказала я. — Пойдем. Как решишь потом с мамой, дело твое. А сейчас надо немедленно кончать с этими. Или, думаешь, они больше не придут?
— Придут, — едва слышно сказала она. — Я Дине ключ дала.
— Ну вот, еще лучше! Что же ты делаешь, Ларка! Да ты хоть знаешь, что Дина стоит на учете в милиции? Да, да, стоит! Идем скорее. Есть человек, который тебе поможет.
Я твердо верила: Леонид Петрович поможет.
Мы ждали его долго. Лариса волновалась: куда ее Кулагина притащила? Но я рассказала про соседа Данилюка и про инспектора Лепко. Услышав, что на учете в милиции стоят и бледнолицая с бородачом, Лариса совсем расстроилась. Про Динку-то она слышала раньше, но значения не придавала: Дина объяснила, что все пустяки, придираются к ней понапрасну: убегала в школьные годы из дому, и все. А бородач-то уже — не шутка сказать! — наркоман… Правда, Лариса его в этой Динкиной компании и видела-то впервые, но все же… Было из-за чего расстроиться.
Леонид Петрович появился с группой сотрудников, и все они тотчас разбрелись по кабинетам, а он пригласил нас к себе.
И сразу стал расспрашивать Ларису об отце.
О Валентине Константиновне я ему сообщила, когда объясняла, почему Лариса в квартире одна. И теперь, лишь поинтересовавшись, через сколько дней приедет мать, он задал вопрос, а давно ли с ними не живет отец? Лариса ответила, что отца она не помнит. Но Леонид Петрович не переставал допытываться, кто он и где находится. И тут я услышала от Ларисы, что ее отец — совершенно легкомысленный человек. Он не заботился о семье — ни о жене, ни о дочери, и ушел от них, когда Ларисе был всего год. И всю жизнь занимается «детской забавой» — он кукловод.
— Кто? — вскинул брови Леонид Петрович.
Лариса повторила: «Кукловод. — И добавила: — Второй Образцов нашелся!» И по тону, каким она это сказала, да и по самой фразе было понятно: Ларисиными устами отца судит мать. Ведь все, что Лариса могла сказать о нем, она знает со слов мамули. А Валентина Константиновна, оказывается, запретила отцу даже бывать в их доме. И он уехал в другой город. Когда Ларисе исполнилось семь лет — прислал письмо. Лариса уже умела читать, он писал на ее имя. Но мать письмо перехватила, разорвала и заявила: забудь никчемного человека. Вот Лариса и не знает, где он. Знает лишь: кукол своих не бросил, продолжает забавляться где-то на Дальнем Востоке, в каком-то театрике.
Но может, он не такой уж и плохой, этот кукольник-сказочник? И что же, в конце концов, произошло пятнадцать лет назад, когда Ларисе был год? Ушел от них отец или Валентина Константиновна сама не захотела жить с никчемным человеком, который отказался променять любимое дело на более «солидный» заработок? Как же смеет Лариса осуждать его, если ей ничего о нем неизвестно? Опять только с маминых слов? А если мама ошибается?
Не помню, так или не так говорил Леонид Петрович, или вообще ни о чем не говорил, а просто выспрашивал, но его расспросы заставляли меня думать о Ларисиной мамуле именно так.
— А у тебя-то чей характер? Может быть, как раз папин? Какие шутки? Разве дети не продолжают своих родителей словами, помыслами, поступками? Ты сама-то хоть знаешь, что такое кукольный театр?
«Странно он спрашивает», — подумала я. Кто в наше время не видел кукольных представлений? Но Лариса именно на этот вопрос ничего не ответила инспектору. Когда же мы вышли из его кабинета и были уже на улице, сказала тихо, словно выпытывая у самой себя:
— Знаю ли я кукольный театр? — И вдруг объявила: — А ведь Аннушка один раз спросила у меня о том же.
— Аннушка? — Я удивилась потому, что, пока мы сидели у Леонида Петровича, сама то и дело вспоминала Анну Алексеевну. Вернее, думала: Леонид Петрович, как и наша учительница, докапывается до самой сути. И так же, как она, умеет сосредоточенно слушать, не пропуская ни слова. Даже вроде читает скрытые мысли. Недаром он неожиданно спросил у Ларисы:
— Ну, а теперь признавайся, сколько задолжала Черпаковой?
Динина фамилия — Черпакова, это я уже знала. Но о каком долге идет речь? А Лариса призналась:
— Тридцать рублей.
— Надо немедленно рассчитаться с ней, — сказал Леонид Петрович. — Есть где достать?
Лариса неуверенно пожала плечами. Я сказала:
— Может, у нас?
Леонид Петрович посмотрел на Ларису, словно что-то прикидывая в уме, потом достал из кармана пиджака записную книжку, из нее вынул четыре красные десятки.
— Вот, отложили с женой на одну вещь, но потерпим уж несколько дней. До приезда твоей мамы. Отдашь Дине долг, а остатка на жизнь, надеюсь, хватит, если, конечно, кутить больше не будешь.
— Спасибо, — едва слышно проговорила Лариса. — Я верну вам.
— Еще бы, — засмеялся Леонид Петрович. — При свидетелях даю. И чуть что не так — закабалю почище, чем твоя Черпакова.
Лариса улыбнулась. А мне сделалось стыдно. Какая же я… и правда «детсад». Сунулась выручать подругу, ударилась в высокие рассуждения, воспитывать пустилась, а самое простое, житейское не учла: на что ей жить-то, если она раньше времени растратила оставленные матерью деньги? «Прокутила» вместе с Динкой Черпаковой да к ней же в кабалу и попала. Мне невдомек, а вот Леонид Петрович вмиг сообразил. И сразу принял решение. Впрочем, как и с квартирой.
Когда я сказала, что Лариса останется сегодня у меня, Леонид Петрович заметил: «Сегодня-завтра — не проблема. Вот ключ-то у них. Они же его теперь по-хорошему не вернут». И предложил:
— Может, и вправду ты до приезда мамы поживешь у подружки, а я — если доверяешь? — поночую в вашей квартире. Сунутся туда эти развеселые пустоброды, а я уж их у тебя и встречу как полагается.
Мне представилась такая картина: являются к Нечаевой «развеселые пустоброды», открывают ключом дверь, а перед ними инспектор уголовного розыска! Должно быть, и Лариса представила, какой это будет для них сюрпризик, и, взглянув на меня, опять улыбнулась.
— Я принесу вам свой ключ, — сказала она, — когда кое-что дома сделаю.
— Для меня ничего специально не готовь, — предупредил Леонид Петрович. — Я по-походному — простыни есть, диван найдется, ну и чудесно. Значит, жду тебя.
После этого мы и вышли из его кабинета.
Перемены в Ларискиной жизни намечались немалые — она освобождалась от Динкиной компании. Только подумала сейчас почему-то совсем не об этом, а вспомнила про кукольный театр. Мне же особенно удивительным показалось, как наша учительница и инспектор милиции одинаково заинтересовались Ларисиным отцом. Словно оба они считали: прежде чем давать совет, как Нечаевой жить, надо непременно разузнать о человеке, которого она даже не помнит.
— И главное, оба они угадали, — сказала Лариса. — Я ведь и в самом деле — не была в кукольном театре. По телеку, конечно, видела, а так… В нашем-то городе его нет, а отдыхали мы с мамулей, давно еще — я тогда во второй класс перешла — у моря. Висели там афиши — «Красная шапочка». Я запросилась: «Сходим», а она — ни в какую! Отвлекла чем-то, еще куда-то повела, лишь бы не в кукольный. Просто ненавидит она кукол. Пока я маленькая была, вроде еще терпела, а как мне в школу — сгребла их все да на помойку, честное слово.
Разговор с инспектором Лепко всколыхнул в Ларисе тревожные воспоминания. Но внезапно она рассмеялась, тряхнув белыми, падающими до плеч локонами.
— Так всю жизнь мамуля из меня отцовский дух и вышибает! Только я, наверное, и вправду в него, а не в нее. Вот ты, например, в кого из родителей?
«Ни в отца я, ни в мать» — вспомнилась мне строчка из Курочкина. Но то была шутка. А если всерьез?
— Все мы в кого-то! — убежденно объявила Лариса. — Вот и он сказал, слышала: дети повторяют своих родителей.
— Он сказал: разве дети не продолжают своих родителей?
— Это все равно.
— Нет, — возразила я. — Продолжать — не значит повторять. И потом далеко не все походят на своих родителей. Возьми Розку-Сороку — отец и мать у нее солидные, а она?
— Это внешне. А видела, как ее степенная мамаша с утра до вечера перемывает косточки знакомым? Как начнет с первой квартиры в своем подъезде, так и шпарит без остановки до девятого этажа. И ты вот спрашивала у меня: зачем я живу? А спросила бы сначала, зачем моя мамуля живет? Отец-то какой-никакой интерес имел. А она? Только выгоду во всем ищет. «Деточку» своего и того ради выгоды заимела.