Ромашов перелистнул страницу и, впившись глазами в столбцы цифр, схватил карандаш. Он только еще вникал в цеховые дела и сейчас все время морщил лоб. Он перечитывал старые справки, запоминал и сопоставлял цифры простоев вагонов и остановок конвейера, и в нем росло то счастливое ощущение завода, которое испытывал он, работая на сборке, и которое нельзя было выразить цифрами и чертежами, но без которого скучной и неинтересной становилась работа. Снова пространство завода ощущалось, как гигантское существо, врастающее фундаментами и подземными коммуникациями в землю, а трубами и линиями электропередач — в низкое небо. И самое главное, что все это было непонятным образом неразрывно связано с самим Ромашовым. Иногда Ромашову начинало казаться, что все бесчисленные незримые нити, связующие прошлое с будущим — то заводское поле, которое будет, с тем, которое было, — через него и проходят…
«…КОНВЕЙЕР ОСТАНОВЛЕН! ТОВАРИЩ…»
Ромашов взглянул на динамик прямой трансляции и вскочил. Началось! Остановлен главный конвейер завода!
Ромашов, видимо, побил рекорд скорости передвижения по цеху, установленный утром Андреем Угаровым. Еще не смолк динамик, а он уже был на складе. Кар, загруженный топливными насосами, стоял возле открытого лифта.
— Где карщик?!
Кладовщица залопотала что-то в ответ, но Ромашов, не слушая ее, повернулся к Миссуну:
— Где хлопцы?
— Хлопцы? — Миссун задумался. — Хлопцы там… На путях. А в чем дело?
— Надо топнасосы подать на конвейер! — Ромашов решительно не мог уразуметь, почему раскатывающийся по всему складу голос динамика: «Конвейер остановлен…» — слышит только он и никто больше.
— А! — догадливо сказал Миссун. — Ну, я сейчас. Пойду кликну кого-нибудь… Они там, кажется, станки уже разгрузили.
И неторопливо зашагал к рамке. Ромашов посмотрел ему вслед и внезапно успокоился.
— Водил же машину… — пробормотал он и, взобравшись на подножку, плавно нажал на рычаг. Кар дернулся, но Ромашов сразу приподнял ногу, освобождая тормоз, и тележка плавно вошла в лифт.
На конвейере появление Ромашова не прошло незамеченным.
— Валерий Александрович! — ехидно сказал сменный мастер. — А я слышал, вы начальником цеха пошли на склады́.
— Так начальником и устроился… — невесело отшутился Ромашов, останавливая тележку возле насосной операции. — Только туда на эту должность и брали карщика. Ты лучше давай, Трофимович, включай конвейер.
— Ага! — сменный мастер подозрительно посмотрел на него. — А разгружать дядя будет?
— Сейчас грузчики подойдут, а пока с тележки берите, — Ромашов повернулся к диспетчерской будочке. — Поехали, Машенька!
Загремели цепи. Моторы медленно поплыли по линии сборки.
— А где грузчик-то? — сварливо спросил сменный мастер.
— Сейчас придет… — ответил Ромашов и тут же увидел в проезде грузчика Андрея Угарова.
— Вот он! — и замахал ему рукой. — Давай сюда!
Андрей недовольно хмыкнул, но все же подошел, принялся разгружать кар. Для него это оказалось минутным делом.
— И чего это вам все на склады… — залюбовавшись его работой, грустно спросил сменный мастер. — И начальника такого дали, и грузчики любо-дорого…
А Ромашов уже возвращался назад. С прямо зачесанными волосами, в легком пиджачке, он походил сейчас на мальчишку, и это ощущение усиливалось от порывистости и легкости его движений. Как мальчишку, тянуло сейчас Ромашова пристать к любому делу. Радостное ощущение, что все сделанное будет сделано именно так, как нужно, будоражило кровь.
На контейнерной площадке Ромашов увидел Табачникова и остановился. Светлые глаза потемнели.
— Я сегодня, Терентий Макарович, — жестко сказал он, — два дела сделал! Сам топнасосы на конвейер подал и еще — вас выгнал с работы.
Тяжесть, бо́льшая, чем пятитонный контейнер, обрушилась на Табачникова. Какая-то липкая гадость потекла из глаз. Он зауйкал, замахал руками, и Ромашов отодвинулся, чтобы его не забрызгала летящая по сторонам слюна.
Рядом с Ромашовым электропогрузчик поднимал в это мгновение поддон с ящиками. Ящики опасно накренились, и Ромашов, не задумываясь, подставил свое плечо, выравнивая их.
— Спасибо, начальник! — крикнул водитель.
— Езжай! — махнул рукой Ромашов. — По дороге, смотри, не развали!
Отряхнул налипшие на плечо древесные крошки и повернулся к Табачникову.
— Выгоню!
На втором этаже Ромашов полюбовался Гошей, неприкаянно бродившим по складу в поисках кара, и направился в свой кабинет — клетушку, прилепившуюся к лифту.
Сел за стол и посмотрел на часы. Двенадцать минут прошло с того мгновения, когда объявили по трансляции, что остановлен главный конвейер. Право же, на увольнение Табачникова он потратил не так много времени.
Ромашов усмехнулся и снова принялся за бумаги, но тут в кабинетик вошел Миша.
— Фу-у… — шумно выдохнул он. — Все контейнеря развез.
— Развез? — взгляд Ромашова сделался было жестким, но сразу помягчел. Что-то почудилось Ромашову в лице баранообразного мастера. — Хорошо. Иди тогда на второй этаж и командуй там. Теперь ты отвечаешь за снабжение конвейера.
— Я?! А Таб-б-бачников?
— Табачников увольняется… — Ромашов снова склонился над бумагами. Миша посмотрел на вихор, вздыбленный на макушке Ромашова, тяжело вздохнул и пошел к выходу.
— Пусть машинистка зайдет! — попросил Ромашов.
— Пошлю… — не оборачиваясь, чтобы не сбиться с пути, откликнулся Миша.
Никто не посылал Андрея Угарова разгружать топнасосы. Когда его окликнул Ромашов, Андрей шел по своим делам. Он торопился на Дражненскую проходную.
Торопился к Варе.
Вчера они ходили в кино и после сеанса долго бродили по опустевшим улочкам.