Наконец появился сам управляющий — красное лицо сначала обратилось к улице, а затем управляющий поднял взгляд на стоящего на карнизе.
— Что вы здесь делаете? — спросил управляющий.
— Да вот, прыгнуть хочу.
— Кто вы такой? Как вас зовут?
— Карл Эдамс. А то, почему я собираюсь сделать это, вас не касается.
— Подумайте над своим поведением, — сказал управляющий, при каждом слове тряся двойным подбородком, отчего лицо его стало совсем пунцовым.
— Уже подумал. А сейчас убирайтесь и оставьте меня одного.
Карниз был в общем-то неширокий, не более полуметра в ширину. Он стоял между двумя окнами, явно с таким расчетом, чтобы ни из одного из них до него было невозможно дотянуться. Спина прижалась к стене, яркое солнце освещало всю его фигуру. Пиджак свой он, похоже, оставил внутри и теперь, стоя в распахнутой на груди белой рубашке, очень походил на человека, приготовившегося к казни.
Головы в окне сменяли друг друга. Все спокойно заговаривали с ним, величали мистером Эдамсом. У некоторых тон был явно снисходительный, словно про себя они уже твердо решили, что имеют дело с параноиком. Сами представлялись врачами, служащими отеля, был даже один священник.
— А может, зайдете внутрь, где мы спокойно поговорим? — вежливо предложил пастырь.
— Говорить больше не о чем.
— Хотите, чтобы я вышел к вам и указал путь обратно к окну?
— Если вы или кто другой выйдет наружу, — коротко проговорил Эдамс, — то тем самым поможете мне прыгнуть.
— Не могли бы вы рассказать о своей проблеме?
— Нет.
— Как же мы тогда сможем помочь вам?
— А вы и не сможете. Уходите.
Несколько минут к окну никто не подходил. Потом показалась голова полицейского, бросившего на стоявшего короткий и довольно-таки циничный взгляд.
— Привет, приятель, — сказал полицейский.
Эдамс вгляделся в его лицо.
— Что вам нужно? — спросил он.
— Они позвали меня снизу. Сказали, что какой-то парень вознамерился сигануть с карниза. Но вы же не собираетесь, так ведь?
— Собираюсь.
— И зачем вам это нужно?
— У меня на роду написано совершать экстравагантные поступки.
— О, да у вас еще осталось чувство юмора, — сказал полицейский, сдвинул фуражку на затылок и присел на подоконник. — Мне это нравится. Хотите сигарету?
— Нет, — ответил Эдамс.
Полицейский закурил, глубоко затянулся и выдохнул дым навстречу солнечным лучам.
— А неплохой сегодня денек, вы не находите?
— Чудесный, чтобы умереть, — проговорил Эдамс, глядя на него.
— Экий вы мрачный. Семья-то есть?
— Нет. А у вас?
— Жена.
— А у меня никого.
— Это плохо.
— Да, — согласился Эдамс. «Как давно это было — когда у меня была семья, — подумал он. — В сущности, еще вчера».
Вчера утром он вышел из дома и отправился на работу, Карен, стоя в дверях, пожелала ему счастливого пути, но вопреки обыкновению его не поцеловала; теперь их супружество обходилось без поцелуев, хотя она и продолжала оставаться его женой и он до сих пор любил ее и никогда не соглашался на развод, несмотря на ее заверения, что она в конце концов его оставит. А потом, в шесть часов вечера, он пришел домой и обнаружил, что у него уже нет ни жены, ни любви, ничего — только пустой пузырек из-под снотворного, записка и безмолвная квартира… Да еще тело Карен, лежащее на диване.
Записку она положила на его подушку. В ней было все аккуратно и обстоятельно расписано. Стив сказал, что не сможет уехать с ней. Стив обманул ее. (Вот так открыто, прямо, бесцеремонно она могла позволить себе упомянуть Стива, чтобы он знал, как знал уже несколько месяцев. Однажды он даже увидел их вместе в одном из баров. Со своей стороны, она не делала из этого никакого секрета, прямо сказала, что их браку настал конец.)
Вечером он ушел из дома, долго, далеко за полночь, бродил по улицам, потом вернулся и лег спать. Сегодня утром проснулся, сразу же понял, что принял решение, приехал в эту часть города, зашел в отель и попросил дать номер поближе к крыше: он знал, что то, чему суждено свершиться, произойдет естественно, как нечто само собой разумеющееся.
Улица казалась черной от заполнивших ее болезненно-любопытных, судорожно вздыхающих, глазеющих людей. Полиция оттеснила толпу подальше от здания, оставляя свободное пространство на тот случай, если он все же вздумает прыгнуть. Он видел пожарных, развернувших похожий на черный блин брезент, в центре которого был нарисован красный круг, и понимал, что никакие ухищрения не спасут человека, летящего с высоты двадцать шестого этажа. И изнутри здания ни один из этих потенциальных спасателей тоже не сможет дотянуться до него. Пожарные лестницы на такую высоту не поднимались. Широкий карниз, проходивший как раз у него над головой, исключал любую возможность дотянуться до него с крыши.
— Все это бесполезно и бессмысленно, — сказал человек, голова которого высунулась из окна.
— Это по-вашему, — парировал Эдамс.
— Послушайте, я врач. Я смогу вам помочь.
— Ну да, в дурдоме.