— Скажи «Мейраг» по буквам, — попросил он.
— Д-ж-е-с-с К-р-е-й-г.
Они снова рассмеялись. Констанс взглянула на доску с цифрами.
— Ну разве не замечательно, что команда Монако выиграла?
— Вот счастье-то.
— Мы, пожалуй, слишком много выпили, не находишь?
— Нахожу.
Крейг жестом подозвал хозяина, возвышавшегося за стойкой.
— Deux cognacs, s’il vous plait.
— Помимо всех прочих добродетелей, ты еще и по-французски говоришь.
— Помимо всех прочих, — согласился Крейг.
— Сегодня ты выглядишь двадцатилетним.
— В будущем году собираюсь голосовать.
— За кого?
— За Мухаммеда Али.
— Пью за это! — воскликнула Констанс.
Они выпили за Мухаммеда Али.
— А за кого будешь голосовать ты? — осведомился он.
— За Кассиуса Клея.
— Пью за это.
Они выпили за Кассиуса Клея.
— Ну не дураки мы? — хихикнула Констанс.
— Выпью-ка я, пожалуй, за это, — решил он и снова подозвал хозяина. — Еще два коньяка, пожалуйста, — попросил Крейг по-французски.
— Красноречиво, красноречиво, — кивнула она.
Крейг пристально посмотрел на нее. Лицо Констанс мгновенно стало серьезным. Она потянулась к его руке, словно стараясь ободрить. Крейг был готов сказать: «Давай останемся здесь на неделю, на месяц… а потом целый год будем странствовать под солнцем по всей Франции». Но он ничего не сказал, только чуть сильнее сжал ее руку.
— Я правильно произношу слово «Мейраг»?
— Никто и никогда не произносил лучше, — заверил он.
Когда они стали подниматься на холм, он попросил:
— Пройди немного вперед.
— Зачем?
— Хочу полюбоваться твоими изумительными ногами.
— Любуйся, — велела она, выполняя просьбу.
Кровать была гигантской. Через открытые окна проникал лунный свет и запах сосен. Крейг лежал на спине в серебристом полумраке и прислушивался к шагам Констанс в ванной. Она никогда не раздевалась при нем.
Хорошо еще, что Гейл не из тех девушек, которые в порыве страсти полосуют ногтями спину мужчины. В свое время ему пришлось походить с такими метками.
Крейг рассердился на себя за подобные мысли. Предательская память, разрушающая радости плоти. Сейчас он был исполнен решимости не поддаваться чувству вины. Сегодняшняя встреча и вчерашняя — вещи разные. Каждой ночи — свое оправдание. Он и Констанс не клялись друг другу в верности.
Она бледной тенью проплыла по комнате и скользнула в постель. Ее тело, знакомое и щедрое… такое драгоценное…
— Наконец-то дома, — прошептал он, отгоняя ненужные воспоминания.
Но позже, когда они отдыхали, она вдруг сказала:
— На самом деле ты не слишком хотел, чтобы я приехала в Канны.
— Верно, — поколебавшись, признал он.
— И не только из-за дочери.
— Не только.
Значит, Гейл все-таки оставила на нем свое клеймо.
— У тебя там есть кто-то.