Спенсер взглянул на часы и смерил расстояние, оставшееся до аэропорта; выплюнув пресную жвачку в окно и постучав по плечу водителя, он протянул ему десятидолларовую банкноту, отворил дверцу и вытащил свой чемодан на дорогу.
— Эй! Куда? — взвыл водитель, будто Спенсер был его личной собственностью.
— Извини, приятель. Опаздываю на самолет.
Водитель высунул в окно багровую от ярости физиономию.
— А меня здесь оставишь? — вопил он. — Без заработка? Я здесь могу весь день проторчать!
— Вот потому я и потопаю на своих двоих, приятель. Надо успеть на самолет. Извини. — Спенсер поднял свой чемодан и зашагал к аэропорту.
Водитель выскочил из машины и встал посреди шоссе, потрясая кулаком с зажатой в нем банкнотой.
— Ты меня здесь на мели бросаешь? — визжал он.
Спенсер вздохнул и продолжал идти, стараясь не слушать яростные шоферские протесты. День был жаркий, идти предстояло далеко. По своей натуре он был не приспособлен иметь дело с такими неприятностями.
Водитель за его спиной дождался, пока Спенсер удалится настолько, чтобы стало ясно — за сдачей он не вернется. Тогда он принялся громко жаловаться всем тем, ждущим в машинах, кто мог слышать:
— Видали, что этот сукин сын со мной выкинул? Нет, не видели? Эти проклятые бывшие кинозвезды считают, что им все можно!
“Что ж, — подумал Спенсер, — по крайней мере он меня узнал”.
В плотной духоте багажной сортировки Мэхон отчаянно ковырял замок дешевенького кораллового чемодана. Как ему хотелось, чтобы здесь был Линч! Линч мог отщелкнуть этот замок одним сердитым взглядом. А ему, Мэхону, приходится сражаться с паршивой скобянкой на чемодане, который он может ногтем распороть.
Как просто все было бы, не пропусти он Спенсера. Все, что было бы нужно, — это поднять с конвейера чемодан от Марка Кросса и заменить его дубликатом с украденным добром.
Игрушечный замок наконец поддался, и Мэхон распахнул чемодан. Он был набит женскими вещами: трусики, лифчики, сандалии, чулки, “Тампэкс”, легкие джемпера, блузки. Вывернув все наружу, словно внутренности из распоротого трупа, он открыл свой чемодан и поднял деревянный ящик, облекавший свинцовый кейс.
Треснувшие деревянные планки мешали, и он отодрал их, сунув в чемодан “МК". Кейс вошел, заняв всю ширину чемодана. Он набил вещами пустые места, затолкал свитер, пижамы, сверху бросил лифчик, блузку и захлопнул крышку.
Он проверил картонный ярлык, привязанный к ручке чемодана, и записал имя женщины, номер рейса, место назначения и номер багажа: “Бернадетта Финлетгер, Нью-Йорк — Рим, рейс №507”.
Чемодан мисс — или миссис? — Финлетгер он поставил опять на конвейер. Посмотрел, как пневматический подъемник переворачивает его и отправляет вниз по желобу на погрузочную платформу. Остатки женских вещей он запихал в чемодан “МК”. Потом выкатил тележку из сортировочной. Теперь ему надо было поторопиться назад, в Манхэттен, и рассказать Холлистеру об изменениях в плане.
На контрольной башне начальник службы безопасности передал охраннику боевика свой тяжелый бинокль и указал в направлении залива у восточной части поля.
— Погляди–ка туда, на воду у пляжа, сразу за островком высокой травы — не ваш ли это броневик?
Охранник взял бинокль и медленно осмотрел далекую полоску пляжа. Внезапно он замер и, перегнувшись вперед, как будто лишние дюймы могли сделать картину отчетливее, отрегулировал линзы и поймал полузатонувший броневик в фокус.
— Точно! — вскрикнул охранник. — Это он!
Начальник кивнул и направился к двери, жестом приглашая охранника с собой.
— Может, эти подонки еще там!.. — с надеждой воскликнул охранник, выходя с ним из башни. — Может, они потонули!
— Конечно, это многое нам облегчило бы, — ответил шеф.
Перед тем, как выйти из здания терминала, Мэхон заплатил пять центов и вышел на обозревательную платформу. Там он опустил монету в щель, что позволяло шестьдесят секунд пользоваться мощной оптикой, установленной на перилах.
Он осмотрел зону пляжа, нашел затопленный броневик. Потом пошарил объективом вправо-влево, пока не пересчитал патрульные машины, перекрывающие дороги. Снова развернул трубу и исследовал залив. С этой стороны железнодорожного моста было всего три лодки похожего размера. Ни в одной из них не было ни Линча, ни Уэбстера. Мост закрывал ему обзор другой стороны залива.
Мэхон улыбнулся, довольный, и снова навел трубу на затопленный броневик. Первая патрульная машина только что выехала на пляж, и из нее выпрыгнул человек в мундире.
Перед глазами Мэхона опустилась заслонка. Он мог посмотреть еще, за вторые пять центов. Но ему надо было сделать трансокеанский звонок, и он уже знал, что случится на пляже. По крайней мере, он надеялся, что все так и будет. Потратив изрядно времени на расследование, служба безопасности обнаружит, что броневик пуст. Они также обнаружат след на песке, где стягивали лодку. Они совершенно верно заключат, что преступники скрылись на небольшой лодке. Они совершенно напрасно решат, что воры увезли украденное с собой. Береговая охрана, полицейские вертолеты и даже, наверное, морская пехота будут вызваны для осмотра побережья и судов в заливе. Они будут искать двух человек определенной наружности и контрабанду. Но к этому времени в исчезнувшей лодке будет лишь один человек, тяжеловес, нисколько не похожий телосложением ни на одного из воров. Среди улетающих таких тоже не будет.
Весь план Мэхона строился на обмане и скорости. Ведь если расследователи примут первое ложное утверждение, что воры с украденным покинули аэропорт, у невинного путешественника будет время, совершив трансокеанский перелет, через несколько часов ступить без досмотра на европейский континент.
Холлистер получит свою посылку, а Мэхон заработает пятьдесят тысяч долларов.
Мэхон запер чемодан от Марка Кросса в автоматическую камеру хранения, выкинул ключ в мусорную урну, вышел из здания терминала и сел в первое попавшееся такси. Назвав водителю место, он откинулся на спинку, закурил сигарету и позволил себе несколько минут расслабленного самодовольства.
Прошло несколько минут, пока он понял, что такси едва ползет.
— Что за неприятность? — взволнованно спросил он.
— Дорожная пробка. — Водитель пожал плечами. — Какое–то ограбление. Я проторчал на проклятом кругу черт знает сколько. Вез мужика всю дорогу от Манхэттена, а он выходит вон там и оставляет меня сидеть здесь. Кусок хлеба вырывает. И знаешь, кто этот тип? Старый киноактер. Рой Спенсер. Помнишь его? Ублюдок дешевый.
Мэхон откинулся назад и закрыл глаза. Внезапно он почувствовал себя очень усталым.
В заливе Линч снова повел свою арендованную лодку к разрушенной верфи и высадил Уэбстера.
Затем Линч добрался до места, где рыбачили на таких же маленьких лодках. Он заглушил мотор, привязал наживку и забросил удочку.
Просвеченная солнцем вода темнела на секунду, когда над ней проходила тень. Рыбаки в заливе страдальчески задирали головы, когда ветер от винтов полицейского вертолета вздымал воду вокруг. Вертолет зависал на мгновение над ними, грохоча и завывая, а потом двигался через залив, чтобы осмотреть лодки, направляющиеся к каналу Хауард Бич.
Линч воткнул удилище под кормовую доску, залез в корзинку и достал бутерброд с ореховым маслом.
Каждый раз, попадая в эту штуку, Спенсер чувствовал себя так, словно укладывался в гроб: переполненный, закупоренный контейнер для тел с закрытыми коридорами-переходами. Он предпочел бы как человек пройти через поле, даже сквозь ветер и ненастье, чем попасть в утробу самолета через эту кишку. Он подозревал, что на самом деле авиакомпании защищают клиентов от желания удрать и избежать попадания в самолет вообще.
В таком посредственном настроении Спенсер пробрался по проходу и обнаружил свободное место — слава Господу, возле окна. Надпись “ПРИСТЕГНУТЬ РЕМНИ” уже горела, турбины рокотали, пробуждаясь к действию, и огромный реактивный “боинг” уже поворачивался на переднем шасси, чтобы вырулить на взлетную полосу.
Солнце сверкало на полированной поверхности крыла, когда пилот вел тяжелый корабль через поле на взлет. Спенсер наблюдал, как пружинит крыло, и старался убедить себя, что крыло и рассчитано пружинить подобным образом. Оно не отвалится в воздухе.
Все это он знал. Он звал это по часам мучительного личного наблюдения. До начала наблюдений его заверил в структурной однородности крыльев не какой–нибудь профессионально заинтересованный инженер-авиатор, а его собственный психоаналитик; тот самый, к которому он ходил годами, прежде чем голливудские картины стали снимать за границей, и после того, как он перестал быть звездой такой величины, что продюсеры соглашались дожидаться его прибытия поездом или пароходом.