Кельда находилась в своей пещерке в окружении младших детей, которые катались по полу, устланному шерстью овец, ушедших пастись в иной мир. Первое слово, которое она сказала, было:
— Я ведаю… — потом она вздохнула и добавила: — Я сожалею, но колесо постоянно поворачивается. — Ее лицо растянулось в улыбке: — Я счастлива приветить тя, Тиффан, главой ведьм.
— Спасибо, — ответила Тиффани и тут же подумала: «Как она узнала?» Но у каждой кельды были свои способы знать прошлое, настоящее и будущее… и этот секрет был известен только кельдам, передаваясь от одной к другой.
Она понимала, что несмотря на небольшой рост, именно Дженни она могла доверить любую тайну, зная, что никому больше она не станет известна. И сейчас она нервно сказала:
— Дженни, боюсь я никогда не смогу соответствовать размеру ее башмаков.
— Правда? — хрипло спросила кельда. — А не думала ль ты, что о теж самом в свое время размышляла Эсмеральда Ветровоск? Что младая карга могла сказать: «только не я»? И: «я недостаточно хороша». — Мудрая маленькая пикси некоторое время разглядывала Тиффани словно диковину, возможно как новое чудное растение, потом тихо ей сказала: — Я ведаю верно, ты станешь хорошей главной.
— Скорее только первая среди равных, чем главная, — добавила Тиффани. — По крайней мере в этом уверены остальные ведьмы… — Ее голос стих, и сомнение повисло в воздухе.
— Рази то так? — сказала кельда. Она мгновение помолчала, потом тихо проговорила: — Ты челомкалась с зимним духом и отправила его восвояси. И ведаю, было что и посложнее. В небесах грядут перемены, Тиффан, и в тебе будет велика нужда. — Ее голос стал еще мрачнее, и она уставилась своими крохотными глазками на Тиффани. — Будь сторожка, Ти-Фа-Тойн. То время изменений. Госпожи Ветровоск с нами боле нет, и ее уход оставил… дыру, что видна и другим. Нам следоваит следить за вратами, а тебе оберечься. Кое-кто, о ком те и ведать не захочется, ждут твово выхода.
«Хорошо быть дома», — подумала Тиффани добравшись до порога родительской фермы, которую так и называли, домашней, где ее мать каждый вечер готовила горячий ужин. И где она могла сидеть за огромным кухонным столом, отполированным многими поколениями Болитов, и снова почувствовать себя маленькой.
К сожалению, она больше не маленькая. Она ведьма. Одна на два владения. И всю следующую неделю она летала с Мела на Ланкр, из Ланкра на Мел, при чем погода собиралась состязаться за первое место самой сырой в году. Тиффани стало казаться, что она всегда прибывает поздно, мокрой и усталой. Люди почти всегда были с ней вежливы, по крайней мере, в лицо и при виде остроконечной шляпы, но она точно знала, о чем они умалчивают: что бы она ни делала, как бы не старалась — этого не достаточно. С каждым днем она вставала все раньше и ложилась позже, и все равно — этого было недостаточно.
Ей нужно быть хорошей ведьмой, сильной. И в промежутках между уходом, врачеванием, помощью и выслушиванием жалоб она ощущала приступы тревоги, внезапно пронзающие тело сверху донизу. Дженни предупреждала, что грядет нечто ужасное… сумеет ли она справиться? Сейчас она даже не была уверена, что справляется с обычными делами.
Она не сумеет стать для Ланкра второй Матушкой Ветровоск.
Хуже всего, что на Мелу все труднее было оставаться Тиффани Болит.
Даже в родном доме. Даже здесь. Одним выдавшемся особо трудным вечером, когда она мечтала о миске еды и постели, в тот самый момент, когда ее матушка достала из прокопченной печи огромный горшок и поставила его по центру стола, семья принялась за нее:
— Сегодня у «Руки Барона» я встретил Сида Голубя, — сказал ее брат Вентворт, худосочный юноша не достаточно взрослый, чтобы попасть внутрь кабака, но уже определенно взрослый, чтобы слоняться неподалеку.
— Который Сид Голубь? — удивилась миссис Болит.
— Младший из братьев, — напомнил отец.
«Младший, — хмыкнула Тиффани. — Это бремя доброй половины фермеров. Это значит, что старший брат унаследовал ферму». Хотя, если она все верно помнит, ферма Голубей была довольно убогой и скверно управлявшейся. И разве господин Голубь не был завсегдатаем «Руки Барона»? Она попыталась вспомнить миссис Голубь и не смогла. Но она отлично вспомнила Сида. Она встречала его всего неделю назад у Двурубах. Мальчишка вырос в точности в соответствии со своим именем, особенно получив шапку с острым козырьком и свисток на шею.
— Он рассказал мне о своей работе на железке, — с энтузиазмом продолжил Вентворт. — Хорошо зарабатывает. И Сид говорит им требуются еще люди. Там будущее, пап. На железной дороге а не с овцами!
— Не слушай всякий вздор, сынок, — предупредил отец. — Железка для них, а не для фермеров. Не для Болита, вроде тебя. Ты знаешь, каким должно быть твое будущее. Оно здесь, где всегда есть работа для Болита.
— Но… — такой ответ не удовлетворил Вентворта. Тиффани стрельнула в него взглядом. Она знала, что именно он чувствует. Разве она сама не занимается чем-то, чего от нее никогда не ждали? В противном случае сейчас, как ее сестры, она была бы замужем и готовилась произвести на свет нового внука для забот бабушке.
Очевидно ее мать думала точно так же:
— В последнее время ты постоянно где-то отсутствуешь, — перевела она тему разговора с Вентворта на Тиффани, стараясь, чтобы в голосе не звучал отголосок жалобы, но закончила с грустью: — Мне бы так хотелось, Тифф, чтобы ты проводила с нами больше времени.
— Не приставай к ней. Она стала кем-то вроде старшей у ведьм. Не может же она быть везде одновременно, — ответил отец.
Чувствуя себя снова маленькой, Тиффани ответила:
— Я пытаюсь почаще бывать здесь, но у нас не хватает ведьм, чтобы везде справляться.
Ее мать нервно улыбнулась:
— Я знаю, милая, что ты усердно работаешь. Меня постоянно останавливают и благодарят за то, что ты помогла их детям или родителям. Все видят, что ты крутишься как никто другой. Знаешь, что говорят люди? Они говорят, что ты становишься как твоя бабушка. В конце концов, она говорила самому Барону, что и как делать. Так и ты.
— Но Бабуля Болит не была ведьмой, — ответила Тиффани.
— Это смотря с чем сравнивать, — возразил отец, отвлекшись от Вентворта, который в этот момент прошмыгнул из кухни наружу, хлопнув дверью. Джо Болит мгновение глядел ему вслед, вздохнул и подмигнул Тиффани: — Есть ведь разные виды ведьм. Вспомни, что твоя бабуля велела сжечь ее фургончик после ее смерти. Она мне велела: «Сожгите все!» — он улыбнулся и продолжил: — Я выполнил ее просьбу, почти. У нее была одна вещь, которая не должна была сгореть, поэтому я забрал ее и аккуратно завернул. И сейчас, дорогая, я передам тебе привет от Бабули Болит.
К ее удивлению, не смотря на улыбку, отец плакал, передавая ей крохотный сверток мятой бумаги, перевязанный кусочком старой шерстяной нитки. Она развернула его и повертела в руках странный ребристый предмет.
— Это же корона пастуха, — сказала она. — Я их уже видела. Они довольно часто попадаются.
Болит-старший рассмеялся:
— Только не такая. Твоя Бабуля говорила, что эта особенная. Если она достается настоящему пастуху, она превращается в золотую. Приглядись, под серым ты увидишь золотистый блеск.
Уплетая неповторимое рагу, какое могла приготовить только ее мать, Тиффани разглядывала небольшой предмет, размышляя о тех временах, когда Бабуля Болит спускалась с холмов на ферму за припасами.
Многие верили, что старушка питалась одним лишь табаком «Веселый Моряк», но в чем не было никаких сомнений — об овцах Бабуля Болит знала все на свете. И разум Тиффани увлекся воспоминаниями о том, что Бабуля Болит говорила или сделала. Прошенные и непрошеные воспоминания обрушились на нее словно кавалькада всадников, хлынули снегопадом.
Тиффани вспомнила, как они гуляли с бабулей. В основном они гуляли в тишине, иногда вместе с Громом и Молнией, бабулиными овчарками. Она многому научилась у старушки.
«Очень многому, — повторила она про себя. — Она меня воспитывала, пока мы ухаживали за овцами, объясняла все, что мне следовало знать. В первую очередь — что следует заботиться о людях. И, разумеется, все остальное — это заботиться об овцах».
И все, что ей требовалось в ответ, это пастуший фургончик и немного ее ужасного табака.
Тиффани уронила ложку. Не было ничего дурного в том, чтобы расплакаться на этой кухне как в детстве.
В мгновение ока отец оказался рядом:
— Ты так много делаешь, джиггит, но никому не под силу делать все на свете.
— Верно, — согласилась мать. — Кстати, твоя кровать всегда тебя ждет. Мы знаем, сколько пользы ты приносишь, и я так горжусь тобой, увидев, как ты пролетаешь на своем помеле. Но ты не можешь помочь всем на свете. Не стоит выходить этой ночью. Ну, пожалуйста.
— Мы рады повидать свою дочь, но были бы рады еще больше, сумев рассмотреть ее получше, а не мелькнувшую тень, — сказал отец, обняв ее одной рукой.