— Я получил предупреждение, что должен уплатить налоги до первого ноября.
— Предупреждение? — удивилась супруга. — Но кто ею послал?
— Сборщик налогов… В этом году я просрочил…
— Как? Ты сам себе посылаешь предупреждения? Это же глупо!
— Не понимаю, почему я не могу послать себе предупреждение. Ведь не считаешь же ты, что я должен использовать свое служебное положение. Я такой же налогоплательщик, как все.
Глаза у Готье-Ленуара гордо сверкнули, и он повторил:
— Как все.
Супруга только пожала плечами. Ей показалось, что она разгадала маневр мужа: предупреждение понадобилось ему как предлог для нотаций и призывов к экономии. Она уже приготовилась выслушать длинную проповедь на этот предмет, но, видя, что проповеди не воспоследовало, почувствовала к мужу жалость и нарушила молчание.
— Я много потратила на платья, чересчур много. Прости меня.
— Да нет же, — возразил сборщик налогов. — Ведь нужно хорошо одеваться. Твои расходы были необходимы.
Госпожа Готье-Ленуар вздохнула; тронутый ее раскаяньем, он нежно поцеловал ее и отправился на службу. Оставшись одна, супруга бросилась лихорадочно завершать начатые накануне сборы; к десяти часам утра она взобралась на окно, выходившее на бульвар Вильсона. Когда верхом на лошади показался обозный лейтенант, она прыгнула на круп коня сзади него — в одной руке у нее был чемодан, в другой картонка со шляпами, — и, пришпорив животное двумя парами пяток, счастливая чета галопом ускакала в отдаленный гарнизон, размещенный в каком-то восточном департаменте, и никто никогда не слыхал больше в Нанжикуре о госпоже Готье-Ленуар. В полдень, придя домой, сборщик налогов узнал о свершившемся из следующей записки: «Я уезжаю навсегда с тем, кто дорог моему сердцу».
Он долго плакал и в этот день, и в последующие дни, потерял сон и аппетит, стал чахнуть, и в его усталом мозгу появились весьма странные мысли. Он решил, что жену отняла у него казна, и он стал обвинять казну в том, что она наложила арест на его имущество, то бишь на его супругу, не сделав ему предварительного предупреждения. На сей предмет он послал самому себе, как представителю налоговой администрации, несколько жалоб, на каковые получил написанные своей же рукой ответы: из них следовало, что его дело изучается соответствующими инстанциями. Не удовлетворенный этими ответами и считая их просто отписками, он решил нанести самому себе визит в налоговое управление. И, вот однажды утром, около девяти часов, он явился в контору и прямо прошел в небольшую комнату, где обычно принимал налогоплательщиков, просивших об отсрочке платежа. Держа в руках шляпу, он сел на стул, предназначенный для посетителей, лицом к полированному креслу, от которого его отделял стол, и произнес такую речь:
— Господин сборщик налогов, я послал вам три жалобы по поводу наложения ареста на имущество, объектом какового ареста явилась в октябре сего года моя супруга. Изучив ваши ответы, я пришел к заключению о необходимости личной беседы с вами, ибо только она может внести ясность в это дело. Заметьте, что по существу вопроса у меня возражений нет. Мне совсем не трудно понять, что казна имеет полное право забрать у меня жену. Прошу вас обратить на этого особое внимание, господин сборщик налогов. Я не хотел бы, чтобы меня заподозрили, будто я становлюсь в позу судьи или критикана. Разумеется, я любил и поныне страстно люблю свою жену, но тем не менее мне и в голову не приходило хоть на миг уклониться от выполнения этого нового требования казны. Казна приняла решение — и это для меня закон. Я не собираюсь выяснять мотивы, которые побудили казну принять это решение. Если бы налогоплательщики позволили себе отрицать за казной право распоряжаться их женами, то они, чего доброго, могли бы потом отказаться платить налог и в его денежной форме — представляете, к чему это привело бы? Нет, в этом деле меня задевает, повторяю вам, отнюдь не характер взноса, правда несколько необычный; меня задевает тот факт, что не были соблюдены предписанные законом формальности. В самом деле, господин сборщик налогов, я не получил никакого предупреждения, ни первичного, ни повторного, — а ведь сделать это были обязаны именно вы, — и мне никто не предписал внести мою жену в такое-то окно налогового управления, и наложению ареста на имущество не предшествовало распоряжение судебного исполнителя. Я уже не говорю о том, что затронута моя честь как налогоплательщика, но был также нанесен ущерб моей супружеской привязанности. Я мог бы пользоваться своей женой еще несколько недель, если бы мне была предоставлена обычная отсрочка, как это полагается после получения первичного предупреждения. Но, повторяю, такого предупреждения я не получил. Нарушение законности налицо. Поэтому, господин сборщик налогов, смею надеяться, что вы не сочтете неуместным мое требование расследовать это дело.
Тут Готье-Ленуар встал, положил шляпу на стул и, обойдя стол с другой стороны, сел в кресло. После краткого размышления он отвечал примирительным тоном:
— Дорогой мой господин Готье-Ленуар, я не буду отрицать, что в вашем деле имело место нарушение законного порядка. Проявлена ли простая забывчивость? Или здесь был злой умысел? Установить это могло бы лишь расследование. Но я настоятельно прошу вас не требовать такого расследования, хотя вы, конечно, имеете на это полное право. Неприятности, каковые могут быть причинены нашей администрации в результате этого расследования, нанесут непоправимый ущерб ее авторитету. Оппозиционные газеты только и ждут какого-нибудь скандала и, уж конечно, ввяжутся в дело, а этого, господин Готье-Ленуар, я думаю, вы не хотите, этого не позволил бы вам ваш служебный патриотизм. К тому же какую выгоду принесло бы это вам лично? Я знаю, вы вправе надеяться, что вам возвратят вашу жену на пять-шесть недель. Но вы ведь сами знаете, как медленно идут по инстанциям жалобы подобного рода. Пройдут годы, может быть, десятки лет, пока вы чего-нибудь добьетесь. Когда вам возвратят супругу — и не забывайте, пожалуйста, возвратят всего на несколько недель, — она будет старая, беззубая, в морщинах, с серой кожей и жидкими волосами. Не лучше ли беречь в памяти иной образ — образ молодой и красивой женщины! Согласитесь же, что я прав. И потом, ведь вы чиновник, черт побери! Вы должны подавать пример мужества остальным налогоплательщикам. В связи, с этим хочу вам также сказать, что замечания в вашем последнем письме о недопустимости равного отношения казны к вам и к господину Ребюффо показались мне совершенно справедливыми. Действительно, господин Ребюффо из рук вон плохо справляется со своими обязанностями налогоплательщика, и я благодарю вас за то, что вы обратили мое внимание на этот факт. Теперь я наведу в этом деле порядок.
Покинув кресло, сборщик налогов взял шляпу со стула и повесил ее на вешалку. Беседа была окончена.
На следующее утро господин Ребюффо явился в налоговое управление. В руках он держал бумагу и был заметно взволнован. Сборщик налогов принял его с большей любезностью, чем обычно, и участливо осведомился о цели визита.
— Просто невероятно! — отвечал посетитель, протягивая бумагу. — Я получил предупреждение, что должен внести свою жену в вашу контору до 15 ноября текущего 1938 года. Здесь явная ошибка!
— Сейчас посмотрим. Почтовые расходы по первичному предупреждению отнесены на ваш счет?
— Н-нет, не на мой.
— Ну, тогда все в полном порядке, — сказал сборщик налогов с безмятежной улыбкой.
Господин Ребюффо в изумлении вытаращил глаза и пробормотал:
— Неслыханно! Отнять у меня жену! Никто не имеет права!
— Что поделаешь, таковы новые распоряжения по налоговому ведомству. О, я знаю. Это тяжело. Очень тяжело.
— Я просто не могу опомниться, — сказал господин Ребюффо. — Отнять у меня жену! И почему у меня?
— Увы! Этой жертвы потребовали не только от вас. Сегодня утром такие же уведомления получили и многие другие. Я сам уже внес свою супругу. Это в высшей степени тяжело. Но приходится покоряться. Мы живем в жестокий век.
— И все же, — сказал господин Ребюффо. — Да, и все же! Я, который всегда был так аккуратен с уплатой налогов…
— Именно поэтому, господин Ребюффо. Зная вашу аккуратность, казна без малейших колебаний вписала вас первым. Но на сей раз — если только вы позволите мне высказать вам свое мнение — на сей раз не стоит слишком торопиться с уплатой. Используйте предоставляемую законом отсрочку.
Господин Ребюффо поднял голову и задумался. Дело начинало рисоваться ему уже не в столь необычном свете. Пример самого сборщика налогов, заверения в том, что и другим налогоплательщикам уготовано такое же испытание, — все это сделало свое дело. Мысль о необходимости сдать супругу в казну показалась ему почти естественной. И, думая о величии своей жертвы, он растрогался. Он проникся уважением к собственной персоне. Жар героизма окрасил румянцем его щеки. В конце концов, если говорить начистоту, у его жены был препротивный характер, и к тому же она никогда не отличалась красотой. В глубине души — и не смея себе в этом признаться — он довольно легко отказывался от жены. Пожимая руку сборщику налогов, он заставил себя тяжело вздохнуть.
— Будьте мужественны, — сказал сборщик налогов.
— Постараюсь, — ответил господин Ребюффо, идя к двери.
Спускаясь по улице ЛефинА (Юбер Лефина, родился в Нанжикуре в 1860 году. Облагодетельствовал город. Основал больницу на три койки и подарил городу часть своих земельных владений, составляющую нынешний Прибрежный парк, где ему воздвигнут бронзовый памятник. Умер в Нанжикуре в 1923 году), господин Ребюффо с любопытством подумал о том, как будут вести себя налогоплательщики, по которым ударит новое мероприятие. Он прогуливался по городу, не замечая ничего необычного. Вечером среди посетителей кафе оказалось с полдюжины человек, получивших подобное извещение, и господин Ребюффо слышал жалобы на жестокость казны, однако произносились они тоном хотя и мрачным, но спокойным. В воздухе веяло скорее поминками, чем мятежом. Люди пили больше обычного, и скоро многие напились допьяна. Кондитер Планшон, в прошлом году овдовевший, безуспешно пытался подвигнуть налогоплательщиков на бунт. «Но ведь не собираетесь же вы в самом Деле отдать свою жену?» — спросил он торговца скобяными товарами Пети. «Раз это нужно…» — ответил Пети, и остальные повторили: «Раз это нужно…»
Утром 15 ноября около трех десятков супружеских пар выстроились в очередь перед дверьми налогового управления. Каждый налогоплательщик держал под руку жену, которую должен был сдать в окно номер такой-то. На лицах застыла печать скорбной покорности. Все молчали. Лишь время от времени слышались произносимые вполголоса последние клятвы. В конторе сборщик налогов и его помощник приходовали поступающих жен. Зал был разделен невысокой перегородкой на две части. Склонившись над толстой книгой, помощник заносил необходимые сведения и выписывал квитанции; сборщик предлагал очередной супруге пройти за перегородку, передавал квитанцию супругу и напутствовал его сочувственными словами. Жены, уже перешедшие в собственность казны, сгрудились за перегородкой и молча смотрели на входящих в зал новых налогоплательщиков, чьи супруги должны были увеличить их печальную толпу.
Часам к одиннадцати у дверей налогового управления остановился автомобиль, который никак не мог пробиться сквозь толпу, запрудившую улицу. Судьбе было угодно, чтобы как раз в этот день через город Нанжикур проезжал министр налогов, направлявшийся в сопровождении секретаря министерства в свой избирательный округ. Выглянув в окно машины, он был поражен стечением публики к налоговому управлению и решил узнать, в чем дело.
Сборщик налогов встретил министра и секретаря министерства без тени смущения. Он извинился, что принимает их среди такой толпы налогоплательщиков, и добавил с улыбкой:
— Нет, я не смею сожалеть об этом. Перед нами — свидетельство того, что налоги поступают исправно. Смотрите, господин министр, я заприходовал уже двадцать пять жен.
Министр и секретарь министерства изумленно переглянулись. Сборщик налогов с готовностью ответил на все вопросы. Выслушав его разъяснения, секретарь министерства наклонился к министру и тихо сказал: «Он сумасшедший».
— Гм, гм, — ответил министр. — Гм, гм!
С крайне заинтересованным видом он осмотрел внесенных в казну женщин и, глядя на самых красивых из них, подумал, что здесь, возможно, кроется источник немалых доходов для государства. Не ускользнуло от его внимания и то, что многие из жен, проявив чисто женскую непоследовательность, явились в налоговое управление, надев свои самые дорогие украшения. Министр задумался. Не смея нарушать ход его мыслей и уже догадываясь, о чем думает шеф, секретарь министерства разглядывал супружеские пары, терпеливо ожидавшие своей очереди у окна.
— Просто диву даешься, до чего дисциплинированны эти люди, — заметил он.
— Да, да, — пробормотал министр. — Меня это тоже поразило.
Оба государственных деятеля обменялись многозначительными взглядами. Потом министр с чувством пожал руку сборщика налогов, посмотрел в последний раз на казенных жен и пошел к автомобилю.
Через день было объявлено, что Готье-Ленуар назначен сборщиком налогов первого класса. Пользуясь туманными намеками, министр налогов стал говорить о некоем важном проекте, осуществление которого произведет подлинный переворот в налоговом деле.
Но началась война…