После долгих споров Святополк объявил, что наутро он перейдёт Стугну и ударят на врага.
Ночью пошёл дождь. К утру Стугна вздулась, и киевская рать с большим трудом переволоклась на противоположный берег. Резкие порывы ветра пронизывали воинов насквозь. Следом за Святополком двинулся Владимир и за ним уже Ростислав. Дождь прекратился, но вода в реке всё прибывала. И Владимир с беспокойством смотрел, как в том месте, где руссы только что перешли реку вброд, бушует жёлтый поток. Русская рать миновала город Треполь и подошла к валу, который издавна был насыпан здесь со времён чуть ли не Владимира Святославича.
Руссы встали своим обычным строем: два крыла и чело. Святополк поместился с правой руки, Владимир с левой, в челе же братья поставили переяславскую дружину Ростислава. Утвердили на валу стяги и стали ждать половцев. Те появились вскоре. Их стяги заколыхались в сером дождевом воздухе, подплывая вплотную к валу. Половцы наступали густыми плотными толпами, послав впереди конницы своих лучников, и те, подойдя близко к валу, засыпали руссов тучей длинных тяжёлых стрел. Русские стрельцы вышли из-за вала и ответили ударом на удар. Но перевес в лучниках был на стороне врага. С первого же часа битвы половцы нанесли руссам серьёзный урон.
Основной свой удар они направили на малочисленную дружину Святополка, пробились к самому валу, налегли на киевскую рать и взломили Святополкову дружину. Киевляне стояли крепко, по натиск половцев не ослабевал; всё новые и новые их толпы подкатывали к валу, и вот уже половецкие стяги затрепетали на самом валу. Русские лучники были перебиты, и теперь киевская дружина отбивалась лишь мечами. Скоро киевляне дрогнули и побежали. Святополк звал своих воинов вернуться, собирал вокруг себя людей, дрался ещё на самом валу, но редели его люди, смятые половцами, и великий князь бросился вспять.
Ростислав и Мономах стойко держались в челе и на левом крыле и даже стали теснить половцев, сбив их с вала и погнав в степь. Но едва киевляне оголили правое крыло, как половцы с новой силой обрушились на черниговскую и переяславскую рати. Те ещё держались, но было видно, что сила одолевает силу. Медленно, но верно половцы начали теснить русское войско.
Мономах приказал отступать к реке, и конные дружины, прикрываемые лучниками, стали отходить к Стугне.
Святополк, потеряв свою рать, рассеявшуюся по степи, мчался уже к Треполю, надеясь спастись за его степами. Черниговская и переяславская рати вышли к берегу Стугны и начали переправу.
За те несколько часов, что шёл бой, река взбухла ещё больше, брод теперь пропал вовсе, и надо было миловать её вплавь. Под прикрытием лучников князья начали переправу.
Владимир бросился в волны Стугны вслед за Ростиславом. Он видел, как сильный поток завертел лошадь брата, тот опрокинулся навзничь и был свержен, с седла. Владимир хотел подхватить Ростислава, но вода уже отнесла того в сторону, накрыла с головой. Тяжёлые доспехи тянули Ростислава на дно. На мгновение показалась его голова с безумными от страха глазами. Мономах рванулся к брату, выскользнул из седла и почувствовал, как под тяжестью брони уходит под воду. Уже захлебывающегося, его подхватили ближние дружинники, подняли под руки, потащили с собой. Он ступил на скользкий берег, выплёвывая воду и приходя в себя, оглядел реку, ища Ростислава, но в наступающих сумерках, в сплошном месиве воды и людей, в свисте летящих стрел трудно было понять и различить что-либо. На том берегу мужественно ещё стояли лучники, отражая рвущихся к реке половецких всадников, число которых заметно поредело.
Не оглядываясь больше назад, тяжело ступая в намокшей одежде, с плащом, бьющим по ногам как тяжёлая парусина, Мономах двинулся прочь от берега. Ему подвели коня. Он сам взобрался в седло; с его волос, бороды, усов струйками стекала вода. Взгляд его был мёртвым, остановившимся. Никогда дружинники не видели своего князя таким потрясённым.
Разгром руссов был полный. Погибли и попали в плен многие дружинники и воеводы. Лишь с несколькими десятками воинов перешёл Мономах на левый берег Днепра, отослав своих близких людей искать в реке тело Ростислава. Святополк отсиделся до вечера за стеной Треполя, а когда стемнело, побежал с оставшимися воинами назад в Киев. Случилось это 26 мая 1093 года.
Половцы не переходили разбушевавшуюся Стугну и растеклись по правобережью Днепра, грабя и пленяя людей. Часть их пошла назад к Торческому городку.
Владимир же затворился в Чернигове, готовя город к обороне и собирая новые воинские силы. Людей осталось мало, и восстановить рать за короткое время было невозможно. Но Мономах не унывал. Когда приходили трудности, то они словно закаляли его. Он был спокоен, ровен и словно бы даже весел. И если ему говорили печальные слова, то он отвечал, что было время и Владимир Святославич отсиживался после поражения от печенегов в одиночестве под мостом, а дотом настроил крепостей по Суле и Трубежу, Стугне и Десне и не раз одолевал печенегов.
Одно лишь не давало Мономаху покоя — гибель юного Ростислава. Ушёл из жизни не просто любимый брат — с этим трудно было смириться, но всё в руках божьих, сегодня жив человек, а утром мёртвый, сегодня он в славе и почёте, а наутро лежит в гробу и уже без памяти. Вместе с Ростиславом ушёл из жизни князь переяславский, а это означало новые заботы и тяготы. Кому теперь отойдёт переяславский стол, как удастся ему, Мономаху, сохранить за собой и Чернигов и Переяславль при живых ещё Святославичах? Когда в руках есть военная мощь — сделать это нетрудно. Но теперь, без дружины, без оружия, в окружения заратившихся половцев удержать оба стола будет, наверное, невозможно.
Ростислава нашли в реке лишь на третий день и тут же повезли в Киев к матери, княгине Анне. С великим плачем встретили его киевляне, отпели и проводили в церковь Софии, уложили там рядом с отцом Всеволодом и дедом Ярославом Мудрым. И долго ещё жил Киев, смутившись духом, потому что погибшему князю было всего лишь двадцать лет с небольшим.
Война продолжалась. Половцы по-прежнему осаждали Торческ, рыскали вдоль и поперёк по киевским и переяславским землям, и не было силы, которая могла бы помешать им.
Торки держались стойко, сидели в своём городе крепко, часто выходили за степы в поле и бились с половцами, не давая им покоя ни днём ни ночью. Тогда половцы решили взять Торческ жаждой. Они перекопали в иоле речку, текущую через город, и отвели её воду на луга. Уже через несколько дней торки стали изнемогать от жажды, начали копать колодцы, но воды всё равно всем не хватало. Город превратился в ад кромешный — ревела, обезумев без воды, скотина, горели подожжённые половцами при помощи огненных стрел дома, и потушить начавшиеся пожары было нечем, люди маялись от жажды и голода.
Решено было послать гонцов в Киев, чтобы слал великий князь немедля брашно, иначе Торческ предастся врагу. Вскоре из Киева пятьсот воинов подвезли воду и еству, но пройти в город было невозможно — половцы переняли все пути. Обоз ушёл назад в Киев.
Девять недель осаждали половцы Торческ, а потом разделились вновь. Одни остались около города ждать, пока измученные жители не откроют им ворота, другие же двинулись по правому берегу Днепра на Киев и встали между Киевом и Вышгородом. Давно Русь не знала такого страшного выхода.
23 июля Святополк вывел против них новое своё войско, и руссы смело пошли в бой. Но половцы применили хитрость. Они сделали вид, что прогнулись под натиском киевлян, и побежали в разные стороны. Когда же руссы разделились, преследуя их и мня победу, половцы повернули вспять и ударили по разъединённому киевскому войску. Записал летописец: «И побежали наши под натиском иноплеменников, и падали раненые перед врагами нашими, и многие погибли, и было мёртвых больше, чем у Треполя».
Через несколько дней после разгрома Святополка под Киевом Торческ сдался половцам. Торки изнемогали от голода и жажды; из Киева не поступало помощи, и жители решили открыть ворота. Войдя в город, половцы вывели жителей в поле, поделили их между собой, вынесли из города всё рухло и тоже разделили его, потом запалили Торческ со всех сторон.
Только теперь Святополк согласился просить у половцев мира. Но, чтобы не расставаться со своими богатствами, Святополк решил высватать за себя дочь Тугоркана — владыки правобережных половцев. Великий князь надеялся, что этот брак в будущем обезопасит его от половецких набегов, даст ему сильных союзников, как когда-то Всеволоду.
Киевское посольство прибыло к хану с дарами и предложением мира, одновременно послы выступали и как сваты. Вскоре половецкая княжна в сопровождении большой свиты, с богатыми дарами прибыла в Киев, была крещена и обвенчана с великим князем Святополком Изяславичем.
Олег Тмутараканский появился под Черниговом неожиданно в августе 1094 года. Он привёл с собой тмутараканскую дружину и союзных донских половцев. Это был первый со времени 60-х годов совместный выход русского князя и половцев против своего же брата из Ярославова племени. И если прежний Мономахов выход с половцами против полоцкого князя забылся современниками, то русско-половецкое нашествие Олега на Чернигов потрясло Русь. Полоцкий князь был врагом всех Ярославичей, и было понятно, что Мономах ведёт с собой на Полоцк родню своей мачехи.
Теперь же Олег направил половцев в самое сердце Руси, привёл их под Чернигов, обратил против своего двоюродного брата.
Владимир уже несколько недель ждал этого выхода, но Олег застал Мономаха врасплох. Его войско появилось под Черниговом скрытно, в обход Мономаховых переяславских владений.
К этому времени черниговский князь ещё не успел восстановить свою дружину, не получил помощи из Ростова и Суздаля. К тому же ростовскую дружину увести на юг было нельзя. В Ростове с 1093 года обретался молодой Мстислав Владимирович. После поражения князей на Стугне и их бегства по своим городам Давыд Святославич вышел из Смоленска и ударил на Новгород. Он выгнал оттуда Мономахова сына, и тот скрылся в отцовской отчине в Ростове, в вятичских лесах.
Сегодня Мономах не мог помочь сыну, не мог отомстить Давыду, единственное, чем он мог помочь Мстиславу, — это оставить за ним ростовскую дружину.
Олег обступил город. Он стоял под своим родовым стягом перед городскими воротами и молча смотрел мрачным взглядом на черниговские стены. А на крепостном валу стоял Мономах и так же молча смотрел издали на Олега. Вот и встретился он с двоюродным братом: конец теперь всем недосказанностям, молчаниям, мимолётным приветствиям сквозь зубы, совместным походам по гневливому приказу великого князя. Теперь они враги, враги до конца дней, враги смертельные, и нет в этой вражде пощады и снисходительности.
Сомнений не должно было быть никаких, и Олег приказал жечь пригороды и монастыри, где сидели поставленные Всеволодовым домом игумены. Черниговцы видели, как дымы поползли вокруг города, как саранчой помчались среди этих дымов половцы. Стало ясно, что Олег будет стоять до тех пор, пока не возьмёт города отца своего. Мономах понимал, что надеяться было не на что. Кто нынче его друг? Где его дружины? Полоцкий князь лишь рад этой кото́ре Ярославовых внуков. Владимиро-волынская земля сейчас уже живёт сама по себе. Святополк разбит, да он и не поможет. Для него лучше видеть в Чернигове далёкого от внутрикняжеских дел, настрадавшегося по власти Олега, чем Мономаха, который уже держал в своих руках всю Русь. Ростов и Суздаль — это не опора, а в Смоленске сидит его недруг, брат Олега.
Над Черниговом опустилась тихая августовская ночь. Вокруг города светлели горящие слободы и монастыри. Было слышно, как где-то далеко рушились стропила и ухала об землю упавшая кровля.
Мономах, всё ходил по валу, смотрел на тихое зарево, думал о своих делах, пытался найти выход. Но выхода не было. Это означало одно — сделать ещё один шаг назад, отдать Олегу Чернигов, вернуть на Руси Ярославов порядок: старший князь сидит в Киеве, второй — в Чернигове, третий — в Переяславле. Всё в душе Мономаха поднималось против этой мысли, вся его слава, вся огромная власть. Он прислушивался к себе и больше не слышал голоса, хорошо знакомого с детства и с юности, — голоса, который прежде говорил ему о тщете и суетности вражды и ненависти, властолюбия и коварства. Годы, проведённые им в Чернигове, силы, отданные укреплению своей рати, строительству крепостей, сохранению единства Руси, как понимал это единство великий князь Всеволод и он сам, Мономах, не прошли даром. И теперь на валу стоял уже не сомневающийся отрок, а честолюбивый и твёрдый в решениях, с холодной головой, расчётливым, проницательным умом князь.
Одно лишь теплилось в его душе, что отделяло его в эти дни от другой княжеской братии. Если для них, кажется, не было ничего святого, то он и в свои сорок лет сохранил представления о чести и долге, о совести и возмездии. Вот и сейчас он не бился в отчаянии головой о стену, не обвинял во всех смертных грехах своих недругов и собственных воевод, а разумно и спокойно взвешивал всё, что с ним случилось. Главное — сохранить себя самого, свой строй мыслей, свою душу, совладать с самим собой. Поистине говорят, что иже хочешь над иным княжить, учись прежде всего собой владеть, Уйти из Чернигова в первый же день осады — нет, этого Олег от него не дождётся. Пусть раскроет себя в братоубийственной войне, пусть начнёт приступ города, и если изнеможет его, Мономахова, дружина, то можно будет отдать город и ждать своего часа в Переяславле.
Наутро Олег повёл свою дружину на приступ: верные себе половцы наблюдали за боем руссов со стороны.
Несколько часов длился бой, но Мономах отбил все попытки тмутараканской рати взять город. Много Олеговых людей было постреляно из луков, выжжено смолой и кипятком, многие разбились, упав с приступных лестниц. Поредела и дружина Мономаха, но держаться ещё было можно. Однако Владимир по опыту прошлых войн знал, что как только силы его ослабнут и как станет ясно, что дружина Олега вот-вот ворвётся в город, — половцы двинутся первыми, и тогда будет разгром и пожар города, половцы уничтожат всё на своём пути, полонят жителей, разграбят их пожитки.
Восемь дней держался в осаде Мономах, но на девятый день решил оставить Чернигов, чтобы зря не проливать кровь людей, не подвергать город опасности. К тому же и выхода у него так и не нашлось. Враги прочно обосновались около Чернигова. Было видно, что Олег не уйдёт от города, пока не вернёт себе отцовский стол. Утром в стане Олега появился гонец от Владимира, который предлагал осаждавшим мир с условием, что Олег и половцы свободно пропустят Владимира Мономаха, его семью, близких — его бояр и дружинников с семьями в Переяславль. Мономах давал обещание принять переяславский стол и оставаться мирным Чернигову. Олег согласился.
Вот как описал в «Поучении» Владимир Мономах свой выход из Чернигова: «Сжалился я над христианскими душами и сёлами горящими и над монастырями и сказал: «Пусть не похваляются язычники!» — а отдал брату отца его стол, а сам перешёл на стол отца своего в Переяславль. И вышли мы на святого Бориса день из Чернигова и ехали сквозь полки половецкие, около ста человек, с детьми ж жёнами. И облизывались на нас половцы, точно волки, стоя у перевоза и на горах. Бог и святой Борис не выдали меня им на поживу, невредимы дошли мы до Переяславля».
Молча, не поднимая глаз, проехал мимо Олега и Мономах.
Началась новая жизнь в Переяславле.
Прежде Мономах заезжал сюда ненадолго как правящий черниговский князь, как могучий властелин всей Руси, посмотреть на город своего детства, повидаться с Ростиславом, отдохнуть после очередного лихого удара по половцам. Город в те годы жил полной жизнью, кипел строительством; митрополит Ефрем месяцами не выезжал из Переяславля, откуда он ушёл на киевскую митрополию. Молодая Ростиславова дружина вливала в город дерзкую яростную силу. И весь он был под стать своему юному князю — молодой, растущий, дерзкий, грозный.
Сейчас же Мономах не узнал Переяславля. Город словно одряб, постарел, ссутулился. Уже несколько лет не подновлялись его строения, и многие из них пришли в упадок, жителей стало мало. Лишь несколько человек вышли навстречу князю на улицы города. Монастыри и слободы в округе стояли сожжённые и ограбленные, люди из них разошлись по городам и весям. Вся Ростиславова дружина полегла на берегу Стугны, потонула в её жёлтых водах, иона да в плен, и теперь в городе едва ли находилось несколько десятков воинов. В недавние половецкие приступы Переяславль обороняли в основном смерды и ремесленники. В скорбной наготе лежали и окрестные поля, посевы на которых были уничтожены тучами саранчи, обрушившимися на Русь, В киевской и черниговской землях смерды с трудом, но взрастили хлеб после её набегов, здесь же таких сил не нашлось. Жители вынимали из амбаров последнее зерно, город из-за постоянных половецких нашествий оставался долгое время без соли — все пути на Волынь, откуда везли соль по русским городам, оказались перенятыми степняками.
Но жить в городе было можно. В целости стояли новые мощные каменные стены детинца, крепкими выглядели земляные и дубовые валы, окружавшие город. Взять Переяславль по-прежнему было непросто. За это время город не выгорел, стояли в исправности колодцы. На исходе педели задымила трубой каменная баня — гордость переяславцев.
Как и прежде, Мономах начал с главного — с войска.
С собой Владимир привёл из Чернигова около ста всадников. Это были воины, закалённые в сечах, прошедшие с ним по Волыни и польским землям, гонявшиеся за половцами но берегам Сулы и Трубежа, бившиеся под Стародубом, Юрьевом и Красным и вынесшие его из волн Стугны.