— Ты-то откуда знаешь? — Глаша вонзает в него шпоры своих острых глаз.
Краска заливает ее лицо, она вскакивает и убегает. Степан Борисович безнадежно машет рукой. Он выносит из своей рабочей комнаты несколько карандашных набросков — чертежи принципиально новой паровой машины. Задача Вениамина: перенести чертежи — а всего их шесть — на листы ватмана, причем исполнить это с подобающей точностью. Особенно тщательно следует отнестись к цифрам и символам, которые поясняют работу деталей машины, — ведь в тексте учебника будут указаны те же обозначения. Такими вещами нельзя пренебрегать. Главное — порядок, дорогой мой Вениамин!
Вениамин вкладывает наброски в тубус и торжественно обещает соблюсти полный порядок, не отклонившись от него ни на йоту.
Через некоторое время он уже шагает вместе с Лидой по дороге, ведущей из Вельбовки к Гадячу. Шоссе то забирает вверх, на пригорок, то скатывается вниз. Два часа дня. Начало августа. Ласковое солнце стоит высоко в голубых небесах. Невдалеке петляет Псёл. Тихо вокруг. Вдоль дороги — пыльная зелень обочин.
— Что вы будете исполнять сегодня, Лидия Степановна? — осведомляется Вениамин, указывая на роскошную нотную папку, черную, с тисненым изображением лиры.
— Полонез Шопена.
На загорелых ногах Лиды — спортивные тапочки и белые носки, на голове — легкая соломенная шляпка, придающая лицу дополнительное очарование. Складки белого платья, нотная папка, тонкие длинные пальцы пианистки — от всего этого веет чистотой, юностью, красотой.
Вениамин оборачивается, чтобы бросить взгляд назад, на Вельбовку, и видит на опушке леса девичью фигурку; держа руку козырьком, она пристально смотрит на шоссе. Неужели Глаша?
— Я не понимаю Шопена, — говорит Вениамин и готовится выслушать лекцию на соответствующую тему. В том, что касается лекций, дочь как минимум стоит своего отца.
Вот и деревянный мост через реку. Берега тихи, слышны лишь отдаленные восклицания малышей, которые плещутся в одной из укромных заводей. Навстречу идут с городского рынка крестьянки, несут на плечах мешки. Есть тут и такие, кому идти до Веприка — путь неблизкий. Платья женщин подоткнуты, босые ноги в пыли. Мягкий украинский говор слышен в жарком воздухе дня. А вот и бывшая городская тюрьма, окруженная высокой каменной стеной. Теперь в этом здании сельскохозяйственный техникум. Дальше пожарная каланча, а вот, слава Богу, миновали и почту.
Лида рассказывает о любви между Шопеном, поэтом красоты, и Жорж Санд. Она говорит тихо, почти шепотом, как во сне. Они уже пришли и стоят в тени дома учителя Иванчука. В саду краснеют вишни — последние вишни этого года. Рядом с забором стоит дерево, усыпанное зелеными яблоками. Ботва картофеля уже начала желтеть снизу.
Девушка открывает калитку.
— Если хочешь, заходи потом, Вениамин, — произносит она тоном, не допускающим возражений, и скрывается в доме учителя. Вениамин сворачивает в свой переулок.
— Дядя Соломон приехал! Дядя Соломон приехал! — Тамара, выскакивает навстречу Вениамину с радостной вестью.
И действительно, Соломон, младший сын, поздний ребенок Хаима-Якова и Песи, приехал в отчий дом из столицы. Они с Вениамином не только учатся в одном институте, но и живут в одной комнате студенческого общежития. Благодаря своему другу приехал сюда Вениамин в прошлом году, да и частные уроки в Вельбовке устроил ему тогда именно Соломон. Если бы не Соломон, не познакомился бы Вениамин ни со старшими Фейгиными, ни с Рахилью, ни с маленькой Тамарочкой, ни со стариковской компанией, никогда не узнал бы, не полюбил этот чудесный полтавский городок.
В честь приезда сына в горнице дома собралось все семейство Фейгиных. Все тут дружны, все любят друг друга. Хаим-Яков по такому случаю закрыл пораньше свой киоск, Рахиль отпросилась с работы. Бабушка Песя накрывает на стол, лицо ее сияет. Ради дорогого гостя приготовлен знатный обед: украинский борщ, еврейское жаркое, кунжутный пирог и грушевый компот на сладкое. Мать знает, что именно эти кушанья любит ее Шлоймеле. Одному Богу известно, как он питается там, в большом городе, вдали от дома и от мамы.
— Привет, Соломон! Что так задержало тебя в институте?
Два друга-студента обмениваются крепким рукопожатием. Вот уже три недели, как ждали Фейгины своего сына, все глаза проглядели, а сын все не ехал и не ехал. Уж не держала ли его на коротком поводке какая-нибудь молодая госпожа? — так, по крайней мере, предполагал Вениамин. Любит девиц Соломон. И не только девиц, а примерно всех особ женского пола, без различия вероисповедания, гражданства, цвета и расы — лишь бы были они старше детского возраста и моложе пожилого.
Вот сидит он, благословенный Соломон, густые волосы уложены, глаза блестят, подбородок гладко выбрит, и белизна зубов добавляет красоты этой картине.
Маленькая Тамара показывает Вениамину новую куклу — подарок дяди Соломона. Остальные тоже не без подарков: маме Рахили — шелковое платье, деду — трубку и табак, бабушке — белый шерстяной платок. Видно, как крепко держатся вместе члены этой семьи, с какой готовностью приходят на помощь друг другу, как много любви связывает их.
— Садитесь с нами! — приглашает Песя Сару Самуиловну, и лицо ее светится. — В честь Шлоймеле!
Начинается трапеза. Соломон рассказывает последние столичные новости. Он был на открытии сельскохозяйственной выставки и слушал речь Молотова. Это так здорово, товарищи! Просто трудно поверить! Начать хоть со скульптурной группы работы Мухиной на площади у входа; а дальше — павильоны каждой республики. Наглядно видишь продукцию всей огромной страны — от Мурманска до Батума, от Минска до Владивостока. Снопы и мешки пшеницы, фрукты и овощи, множество растений и цветов. А какие там домашние животные! Например, свиньи чемпионской породы — до полутонны весом! А коровы, коровы… — таких доить не передоить, и молоко такое жирное — Господи, благослови!
— И все же, почему ты так задержался в Москве, Соломон?
— Комсомол, — отвечает Соломон, прихлебывая борщ.
На две недели задержали его в столице дела комсомольские. Надо, значит, надо — Соломон парень дисциплинированный. Объявлен государственный заем в связи с началом третьей пятилетки, и нужно было организовать распространение облигаций.
— Я тоже подписался на двести рублей, — говорит Хаим-Яков. — У нас в Гадяче тоже есть комсомол.
— А чего ж ему не быть? — отвечает бабушка Песя, раскладывая по тарелкам жаркое.
С точки зрения Песи, участие в займе — дело святое. Прежде всего, это надежное вложение денег. Кроме того, может повезти в розыгрыше лотереи — не в этот раз, так в следующий. Ну и, конечно, государству тоже надо помочь.
— Лично мне, — возражает Хаим-Яков, — вполне хватило бы облигаций, купленных во время предыдущих займов…
Что ж, старики нередко спорят между собой по вопросам политики. Он готов поклясться, что с миром не случилось бы ничего страшного, если бы большевики провалились ко всем чертям, дав маленькому человеку жить свободно, как ему хочется. В ответ бабушка Песя ласково замечает, что, при всем уважении, ее муж рассуждает, как неблагодарная скотина. Не будет ли он так добр припомнить, каким было положение простых евреев в царские времена со всеми их запретами и ограничениями? А что сделали большевики? Не они ли провозгласили, что еврей — свободный человек, наравне со всеми другими? Вот и Шлоймеле, слава Богу, учится себе в институте, и никто не мешает ему заниматься комсомолом.
Впрочем, есть одна вещь, которую бабушка Песя не может простить большевикам: их презрение к делам небесным.
После обеда Песя укладывает сына отдохнуть с дороги, а Вениамин отправляется к дому Иванчука. Издалека слышны звуки музыки Шопена, рвущиеся в открытые окна. Хозяин дома, Роман Назарович, работает в саду вместе с курчавой еврейской девушкой.
— А ну-ка, подойди, товарищ студент! — кричит он, выпрямляясь над грядкой, и манит Вениамина пальцем.
Иванчуку около пятидесяти, он толст и усат. Уже двадцать пять лет он преподает в школе Гадяча. Среди его учеников множество авторитетных людей: инженеры, врачи, учителя, агрономы. Каждый из них, приезжая в Гадяч, считает своим долгом навестить Романа Назаровича. Соломон Фейгин тоже учился у него.
Подобно Берлу Левитину, Иванчук обожает поговорить о политике. На дворе август 1939 года.
— А ну-ка, товарищ студент, что ты думаешь о Польше? — спрашивает Роман Назарович. — Что в большом мире говорят о Польше и о Данциге?
Иванчук уверен, что война начнется уже в этом году. Вениамин считает, что Англия и Франция еще не готовы к этому. Чемберлен и Даладье отдадут немцам «польский коридор», так же, как прежде подарили Гитлеру Чехословакию и Австрию.
Роман Назарович отечески похлопывает Вениамина по плечу:
— Поживем — увидим, товарищ студент!
Курчавая еврейская девушка в течение их беседы продолжает полоть грядку — ее не интересует политика. Это Хася Гинцбург, одна из дочерей чернявого служки, ученица сельскохозяйственного техникума. Из окон льются звуки Шопена. Они усиливаются, словно идут на штурм, смыкают ряды, наступают, преследуют. Их горечь выплескивается в мировое пространство, чтобы тут же угаснуть, пропасть, завершив свою короткую жизнь — жизнь зова, вести, стона человеческой души.
— А вы, Роман Назарович, всё возитесь со своим огородом…
Огород — слабость учителя Иванчука. Все дни своего отпуска он проводит там: рыхлит, боронит, пропалывает, окапывает и подрезает растения. Грядки у Романа Назаровича чистые, без сорняков, кусты стоят ровными рядами, радуют глаз. Учитель принимается втолковывать Вениамину премудрость огороднического искусства. На сей раз Хася Гинцбург, молчаливая девушка, прерывает свою работу и внимательно вслушивается в слова старого учителя. Главное для овощей — чтобы земля была рыхлой и удобренной. А удобрять надо заранее, еще осенью. Как только собрал урожай, надо сразу отплатить земле добром и лаской: вскопать и покрыть слоем удобрений. В начале весны нужно вскопать снова, дабы придать почве воздушность и легкость, как у птичьего пера. Затем наступает время посева — каждому овощу свое время. Порядок таков: чеснок, морковка, свекла, картофель, фасоль и горох, лук, арбузы, огурцы, тыквы.
Дойдя до тыквы, Роман Назарович воодушевляется. В области тыкв он настоящий специалист, профессионал. Иванчук гордится тем, что собственноручно вывел особый сорт, уникальный по своему весу и размерам. Он хочет назвать его «Таня». А эта девушка — Иванчук указывает на Хасю Гинцбург — помогает ему в работе.
— Долгое это дело, товарищ студент, — завершает он свой рассказ и снова хлопает Вениамина по плечу. — Нелегко ухаживать за овощами. Но постоянный труд и внимание непременно вознаграждаются, и тогда весь год будут у тебя картошка и другие овощи, кислая капуста, соленые огурчики и помидоры. А что до соления, то и это дело требует немалого умения.