— Может, соберем? С миру по нитке…
— Восемнадцать тыщ. Да ты сдурела, Нюра! — махнул рукой Егор Матвеевич. — Откуда такие?
— У меня пять тыщ есть… Две дам, — тихо сказала Нюра, и Робка вздрогнул, посмотрел на мать.
— Я полторы, пожалуй, тоже… наскребу… — почесал в затылке Семен Григорьевич.
Вошла Володькина мать Вера, сказала робко:
— Егор, у нас семь тыщ есть на книжке… Тыщу сможем, а?
— Ты последние отдашь! — вскинулся Егор Матвеевич. — А случись что, тебе кто даст? А заболеем! У меня вон здоровье никуда.
— Пить меньше надо, — заметил Виктор Иванович.
— Погодите, сейчас посчитаем. — Нюра выдернула из-за газового счетчика блокнот, в котором подсчитывали плату за электроэнергию, и села за кухонный стол. — Значит, я — две тыщи, Семен Григорьевич — полторы тыщи, Богданы — тыщу…
Соседи сгрудились вокруг стола…
…Этот день принадлежал только им. Они катались на «чертовом колесе» — сверху открывался захватывающий вид на Москву-реку, набережную. Вдали были видны кремлевские башни. Кабинка в «чертовом колесе» раскачивалась, и Милка в страхе прижималась к Робке, панически глядя вниз.
Потом они дурачились в комнате смеха. Хохотали, глядя на свои отражения в кривых зеркалах. Милка показывала пальцем на себя и Робку, а рядом хмурился какой-то толстяк, явно недовольный своим отражением…
Потом они загорали на узком пляже Ленинских гор. В стороне плыл в облаках горделивый шпиль Университета, рядом играли в волейбол, у берега плескались, орали ребятишки.
— Вчера завстоловой сказала, что нам квартиру могут дать, отдельную, в Черемушках, — сказала Милка. — Там целые кварталы новых домов строят. Даже не верится… с ванной, со своей кухней, представляешь?
— Не очень…
— Я отцу рассказала, он даже заплакал, бедняга… трехкомнатная квартира! А у нас и мебели-то никакой нет. — Милка тихо рассмеялась. — Зато у Юльки и Андрюшки будет своя комната… и у меня… куплю трюмо… стол большой, круглый… — Она мечтала, глядя в небо. Там большая дождевая туча наползла на солнце. Милка замолчала, нахмурившись.
- Ну, стол круглый… — спросил, подождав, Робка. — Дальше что?
— Ты в предчувствия веришь? — вдруг спросила Милка.
— А чего в них верить? Что будет, то и будет, — не открывая глаз, ответил Робка.
Милка наклонилась над ним, посыпала из ладони на голую грудь песок:
— Испортила тебе настроение, да?
— Без тебя есть кому… со мной в квартире кассирша живет, тетя Поля. У нее в магазине кассу ограбили, восемнадцать тыщ… она вчера на кухне так выла, до сих пор в ушах стоит…
— А что ей теперь будет? — На лице Милки страх и сострадание.
— Посадят. Она же за деньги отвечает… а у нее двое, мал мала…
— Ужас… — покачала головой Милка. — А как же ее ограбили? Бандиты?
— Кто-то вошел, когда в магазине никого не было. Полина за апельсинами в подсобку убежала, а кассу закрыть забыла. Кто-то вошел, взял и смылся… Перед самым закрытием… Она как раз инкассатора ждала, деньги пересчитала… — Робка сел, посмотрел на Милку.
— Ужас… — Она опять покачала головой, какая-то мысль промелькнула в ее глазах, какое-то воспоминание, и ей вдруг стало зябко — она руками обхватила голые плечи.
Рядом с ними упал мяч. Робка поднял его над головой, ловким ударом отправил ребятам, игравшим в волейбол у самой воды…
…Домой они возвращались на речном трамвае. Усталое, покрасневшее солнце садилось за дома. На верхней палубе было ветрено, и потому народу — никого. Они сидели на лавочке у борта. Робка обнял Милку за плечи, прижал к себе. Молчали, глядя на воду. В радиорубке крутили радиолу и транслировали на всю реку:
— Работать пойду, — нарушил молчание Робка.
— Ну и дурак… зачем? — вскинула голову Милка.
— Сколько можно у матери на шее сидеть?
— Хоть десятый класс закончи, дурень. — Она потерлась щекой о его плечо. — У меня вон не вышло учиться — знаешь как жалею…
— В школе рабочей молодежи можно учиться…
Она не ответила, и вновь надолго замолчали…
…Историк с преувеличенным интересом рассматривал ребят, будто видел впервые. Перед ним стояли Робка, Богдан и Костя.
— Все же я не понимаю, Роберт, — наконец устало сказал он, — почему ты решил бросить школу? Ведь тебя перевели в десятый класс. Глупо, понимаешь, глупо! — Историк встал, прошелся по пустому классу, остановился в задумчивости у окна. — Я вот мечтал ученым стать, историком… война помешала… А тебе что мешает? Юдин, ты тоже решил бросить?
— Я? — испугался Костя. — Я — нет…
— А чего тогда тут околачиваешься? За компанию? Богдан, а ты?
— Я тоже… — вздохнул Богдан.
— Что — тоже?
— Работать пойду.
— Ну и глупо! — почти крикнул учитель. — Потом пожалеете!
— Не переживайте, Андрей Викторович, — посочувствовал ему Богдан. — Мы же неспособные… троечники…