Сербский принц встал и, подняв свой бокал, проговорил:
— Vive l’empereur!
— Это мы его убили! — воскликнула Шарлотта. — Так вот, теперь, чтобы загладить нашу вину, я посвящаю также и вам коктейль в честь Soapy Эйнсворт и Теннесси Ровер Боя.
— Кто это Теннесси Ровер Бой? — подняла брови графиня.
— Лошадь Soapy… Будем надеяться, она уже победила на скачках.
— Мы не знаем родословной вашего Ровер Боя, дорогая Шарлотта, но странно, что вы ставите его на одну доску с потомками Рейфершейдт-Орсини, правителей Аквисгранума с тысяча сто сорок седьмого года состоящими в родстве с самыми старинными семьями Священной Римской империи.
— Вам угодно знать мою родословную, сеньора? Почитайте Берналя Диаса — вы найдете там имя моего прапрадеда, он был маркиз де Агуасфлоридас и родственник Моктесумы, а ваши предки в те времена сажали свеклу на берегах Дуная…
Принцесса, красная, как рак, вскочила, пролив свой «мартини», и, подняв указательный палец, разразилась потоком непонятных слов. Потом стянула на груди горжетку и, уже не в силах совладать с собою, раздувая ноздри, крикнула:
— Ах, ты каторжное отродье! Твои предки были галерные гребцы и подыхали от цинги! — Она с яростью схватила Шарлотту за волосы: — Я покажу тебе зад, и ты увидишь родинку, унаследованную от Карла Великого!
Гитаристы оборвали музыку, и только августейшее вмешательство помешало графине спустить панталоны:
— Liebe Sophia, je t’en prie… С глубоким поклоном его высочество удалился, увлекая в объятиях бушующую графиню.
— Испортили мне роман! — пожаловалась Кукис, ставя на стол свой «дайкири». — А я уже чуть было не подцепила его…
— J’ai le cul de Charlemagne! — вопила графиня в дверях бара.
всякий раз, когда ты спрашиваешь, где, когда и как, я отвечаю тебе
Хуниор подошел к столу, за которым только что разыгралось сражение:
— Привет! Я видел твой royal match, Шарлотта. — Та поправляла прическу. — Да здравствует победа trade over tradition!
— Что можно ждать от людей, которые не знают, что такое ванна? Вы почувствовали, как пахнет от этого эрцгерцога? Фу! Садись, Хуниор.
Кукис побежала обнять журналиста, который с явным трудом оторвался от стойки.
— Мой обожаемый Восемь колонок! Я тут подцепила особу королевской крови! Чтоб было похлеще, напиши, что здесь была настоящая знать: сербский принц, Аспакукколи, Шарлотта — она, оказывается, происходит по прямой линии от Куаутемока, и я, царица бала быть может, быть может, быть может
— Твое дело улажено, — шепнула Сильвия Пимпинеле. — Мой муж переговорил с этими людьми, и они согласились, чтобы вам вернули асьенды, пока в Чиуауа, а потом и другие…
— Сильвия! Это так нежданно… тетя Лоренса просто не найдет слов…
— Тс-с! Я обязана тебе кое-чем поважнее, правда? — сказала Сильвия и пожала руку курчавому и усатому гитаристу.
Теннеси Ровер Бой, слава богу, действительно победил на скачках. Вырвавшись на полголовы вперед, он занял первое место, и вызванные этим волны восторга прокатились от общих трибун ипподрома до овеянных прохладой столиков на самом верху, где восседали члены Жокей-клуба. Мэриленд Эйнсворт в экстазе размахивала руками над головой. Сидевшие возле нее Гус и Лалли чуть не упали в обморок от потрясения, но Гус, более здравомыслящий, тут же выбежал позвонить Шарлотте. Из холла, дожидаясь, пока соединят, он рассеянным взглядом смотрел на рой девочек, толстушек и заморышей, которые суматошными стайками бегали из угла в угол, на скучающих денди, которые дымили сигаретами, с пренебрежительным видом глядя друг на друга, на девиц полусвета, щеголявших в фиолетовом — фиолетовые платья, фиолетовые веки, фиолетовые губы, на иссохших старых вояк, на сеньор, которые подтаскивали складные стульчики, собираясь начать партию канасты.
— Ровер Бой! — выдохнул Гус и, повесив трубку, побежал назад, туда, где в ажиотаже размахивала руками Мэриленд, повторяя со слезами на глазах: — Му old mammy should have seen this! She raised Rover Boy on clover and alfalfa, she did!
— Ничего особенного, моя красавица, — выпалила Лалли. — Меня вот вырастили на всяких мистиках от Платона до Гуисы и Азеведо, хотели, видите ли, чтобы я отличала косметику от космологии и звезду экрана от созвездий Зодиака. Ну не смех!
— She says she understands your feelings, — перевел Гус.
— Oh, that’s sweet! — всхлипнула Мэриленд Эйнсворт, и слезы покатились по ее немыслимо веснушчатому лицу, оправленному в голубые сумерки.
— Soapy, Mister So-and-So — самый дивный мужчина в Мехико! — шептала Шарлотта, водя наследницу мыльной империи от одного приглашенного к другому. На стенах, обитых оранжевым шелком, красовались фотографии с автографами знаменитостей: Шерли Темпл, доктора Атля, Сомерсета Моэма, Эльзы Максуэлл, герцога и герцогини Виндзорских, Али Чумасеро и Виктории Окампо. Общество группировалось вокруг пуфов, рассеянных там и сям, как грибы: на одном сидела Лалли, на другом — Хуниор, на третьем — Педро Казо. Играл скрытый электрофон — чередовались Жаклин Франсуа и «Лос Панчос». Венок из гардений с вплетенными в него незабудками, образующими слова «РОВЕР БОЙ», наполнял гостиную трояким запахом — венчания, исповедальни и свежего мха.
— Юлия Болгарская, — представил Пако Делькинто уже осунувшуюся и по-прежнему безмолвную Жюльетту перипатетической группе, которую составляли Шарлотта и Soapy. — Charmed, I’m sure.
— Со времени саргонидов не было такой оргии, как в Сан-Фермине на прошлой неделе, — заметил Пьер Казо, и Кукис, сидевшая у него на коленях, вздохнула:
— Там был серб! И как Пичи ни осаждала его, он пригласил не ее, а меня на Te Deum в пятницу. В честь покойных королей Черногории, знаешь?
oh je voudrais tant que tu te…
— В это время года Place Fürstenberg усыпана опавшими листьями, — проронила Пимпинела де Овандо.
— Да, но это не мешает французишкам быть занудами, а Парижу — грязной дырой, — отозвался Хуниор. — Город Света, видите ли! Да откуда, Пимпи? Они бы рады хоть в праздник иметь такое освещение, как у нас на Инсургентес. Туда хорошо ездить раз в год, как я, но жить надо в Мехико. Где ты видела во Франции столько удобств, как здесь? Взять хоть ванны, да и дома, и весь уровень жизни. Разве в Париже есть такие кварталы, как Лас-Ломас или Педрегаль? Нет, там одни музеи и призрак Наполеона.
les pas des amants désunis.
— Сеньора Мыльце говорит, что сменила семь мужей и никак не поймет, почему ни разу не забеременела, — проговорила Лалли с белозубой улыбкой. Правда, suit?
— Sure, daddy makes a surplus of three million a year, tax deducted, but he likes to keep in touch with the finer arts and pays a roving culture trailer with records and books.
— Говорят, ты гомосексуалист, Гус.
— Гомо — да, а сенсуалист ли, не знаю.
открой мне балкон и сердце
Родриго Пола подошел к Кукис, от которой исходил густой запах духов. Как бы поправляя красноватые, как палисандровое дерево, волосы, которые двумя волнами струились от висков и иссякали на шее, она поглаживала себе затылок, показывая мягкие складки выбритой подмышки и округлую линию, обрисовывающую грудь, которая казалась одновременно воздушной и тяжелой. Возле нее болтали Казо, Делькинто и Жюльетта. Родриго мысленно запретил себе какие бы то ни было литературные реминисценции; иначе невозможно понравиться Кукис, подумал он, и еще подумал, что именно эти реминисценции, эти постоянные упоминания о том, что, отнюдь не будучи всеобщим достоянием, служило ключом в круг посвященных, но на всех остальных действовало усыпляюще, и отпугнули от него Норму. Разве не хотел он добиться успеха во всем, что предпринимал? А успех дается пассивностью, сказал себе Родриго; надо только поддаться случаю, подчиниться автоматическому ходу вещей, которому никто не придал то или иное направление, определенное разумом или страстью. И, кроме того, какого черта! В конце концов, педантично, да и не очень-то демократично ставить на обсуждение всякую цитату или ассоциацию, которая приходит тебе в голову. Он проследил взглядом за продуманными движениями Кукис, в которых сочетались ласковая пассивность кошечки и напряженность рептилии. «Кошки скрещиваются со змеями, и получается нечто коровье», — пробормотал себе под нос Родриго, когда его взгляд упал на подол Кукис.
— Вы не находите, что серб — вылитый Рок Хадсон? — спросила Кукис, когда Родриго решился преодолеть окружавший ее барьер «Мисс Диор».
— Кто выигрывает на монархических гонках? — сказал Родриго, скрестив ноги на ковре, и тут же почувствовал, что вопрос был некстати. Кукис поджала широкий рот, который, как ей казалось, делал ее очень пикантной — в стиле Джоан Кроуфорд.
— А ведь это я представил тебе его, — сказал Пьеро.