И чуть ли не сразу встреча с амазонками — полиергус руфесценс, загадочными муравьями. Они вооружены острыми, как кинжалы, челюстями и не способны ни к какой работе. Периодически амазонки крадут куколок у других видов муравьев, чтобы вырастить из них в своем гнезде муравьев-помощников. На этих куколках лежит вся работа и по строительству гнезда, и по воспитанию самих амазонок. Даже есть самостоятельно амазонки не умеют и могут умереть с голода, оставленные рядом с пищей, если их не накормят муравьи-помощники. Амазонки крутились большой компанией на голой площадке среди растительности и обменивались быстрыми сигналами. Потом неожиданно выстроились лентой и деловито зашагали вдоль берега. Картина была знакомой: амазонки отправились в грабительский поход.
Нелегко следить за муравьями в густых зарослях шиповника и таволги. Но вот, наконец, через 60 метров показывается гнездо — отверстие в земле, вокруг которого в возбуждении крутятся прыткие муравьи — Формика куникуляриа. К гнезду спешат первые воины-амазонки. Сейчас произойдет нападение и похищение куколок.
Но все получилось не так, как следовало бы. Прыткие муравьи миролюбиво встречают амазонок, ощупывают их, некоторые быстро обегают вокруг отдельных амазонок, как бы желая удостовериться, с чем пришли грабители. Оказывается, я ошибся. Муравьи-амазонки возвратились в свое собственное гнездо и совершали, наверное, не налет, так как тащили бы чужих куколок, а своеобразный тренировочный поход. У гнезда же их встретили муравьи-помощники.
Очень скоро все до единой амазонки, не мешкая, скрылись в муравейнике. Наблюдать стало нечего, и я возвратился. Каково же было мое удивление, когда я встретил еще одну колонну амазонок. Они шли немного другим путем и тоже вскоре закончили поход в том же муравейнике. Одновременно двумя колоннами? Что все это значит?
Зеленые тугаи, прохладный Чарын пленили меня, измученного тяжелым маршрутом по жарким скалам. На следующий день я спал больше обычного, а потом устроил дневку и с нетерпением ждал вечера.
Наверное, сегодня после тренировочных походов амазонки отправятся в настоящий грабительский поход. Но возле муравейника царит покой. Муравьи-помощники неутомимо трудятся, выносят из галерей землю, охотятся на насекомых. Зато нет ни одной амазонки. Они все в глубоких залах, спят, предаются безделью.
Шесть часов вечера. Длиннее стали тени, спала жара, склонилось за прибрежные скалы солнце. У муравейника оживление. С каждой минутой все больше и больше выходит наверх амазонок. Они как-то странно мечутся, хватают друг друга челюстями, будто кого-то разыскивают. Беспокойство нарастает с каждой минутой. Иногда кто-нибудь из муравьев быстро пробегает, необычными, вихляющими движениями брюшка еще сильнее возбуждают окружающих. Неспокойны и помощники. Один из них, вибрируя головой, постукивает ею амазонок. Это сигнал тревоги! Может быть, амазонки собрались в поход? Но пока не видно никаких следов колонны, и муравьи просто мечутся вокруг муравейника.
Случайно в отдалении от муравейника я замечаю большую красную амазонку — самку. Она бежит прочь, в заросли. Уж не из-за ее ли бегства такая суматоха? Я хватаю самку и бросаю к входу в гнездо. За короткое мгновение, ничтожную долю секунды, у гнезда происходит невообразимая свалка. Откуда муравьи узнали о самке, как успели собраться такой оравой, кто и каким путем подал сигнал? Наверное, это был какой-то особенный ультразвук или излучение.
За самкой гонятся, пытаются ее схватить. Но она ловко ускользает: челюсти-сабли амазонок могут только прокалывать головы противникам да переносить мягких неподвижных куколок.
Жаль амазонок. Какую трагедию они переживают! Где им добыть другую самку? Какова будет судьба муравейника? И вот неожиданность: из зарослей шиповника выскакивает самка и, возвращаясь обратно, расталкивая встречных, мчится к входу в гнездо и исчезает в нем.
Когда появилась самка, наверное, тоже был подан особенный сигнал, так как мгновенно прекратилась суета, все муравьи сразу же успокоились и вскоре исчезли в муравейнике.
Видимо, этот сигнал был радостным.
Снова подъемы и спуски, маленькие прибрежные рощицы деревьев, крутые, обрывистые скалы над рекой. Переправиться на другой берег невозможно. Бурная река тотчас же увлечет, ударит о подводные скалы. Даже собака, такая любительница воды, решается лезть в воду только в тихих заводях, отлично понимая, какую опасность таит в себе стремительное течение.
Но судьба сжалилась надо мной. К небольшому тугайчику сверху спускается старая тропинка. В этом удивительном месте река тихая и кроткая, а поверхность воды ровная и спокойная. Все это говорило о том, что под водой нет предательских и опасных камней. Здесь, наверное, очень давно, когда еще не было через реку моста, существовала переправа, так как на противоположном берегу среди зарослей саксаула виднелся пологий подъем. Сейчас же там все поросло деревьями и кустарниками. За деревьями находилось какое-то сооружение, напоминающее разрушенную временем землянку. Глубина здесь, очевидно, была не столь большая, и если быстро грести, то можно успеть переправиться на другой берег до того, как течение снесет на бурное место. Но утро вечера мудренее, а день будет лучше утра, хотя бы потому, что купание в холодной воде разумнее разрешить себе только, когда станет жарко. Сейчас же день кончался.
И тут я спохватился, что при мне нет палочки. Потерянные в пути или на остановках вещи Зорька легко находила. Тащить их хозяину для нее представляло большое удовольствие. Очевидно, сознание приносимой пользы давало какое-то удовлетворение. «Собака обязательно должна иметь какое-нибудь дело или обязанность», — говорил мне один знакомый любитель собак.
Здесь же, на Чарыне, спаниель меня уже выручил один раз. Как-то, забравшись на крутую скалу, я вспомнил, что внизу оставил брезентовую курточку. Продираясь через колючий шиповник, Зорька самоотверженно ее притащила. Нести ношу было нелегко: лапы постоянно запутывались в материале. В другой раз в зарослях кустов потерялась пробка от морилки. Без пробки морилка совершенно выходила из строя. Зорька принялась за поиски с большим рвением. Как она взяла вонючую пробку в пасть? От нее несло парадихлорбензолом и хлороформом. Видимо, этот запах и помог собаке быстро найти пробку. Она его хорошо знала.
Но куда же делась моя палочка с железным наконечником? Без нее я как без рук. Ну конечно, осталась там, где я последний раз присел отдохнуть на высоком утесе.
И на этот раз Зорька охотно помчалась выполнять поручение и через несколько минут появилась, как всегда, довольная с… куском коры в зубах. Недалеко отсюда в поисках насекомых я отодрал кору от старого ствола туранги. Кора побывала в моих руках и, значит, принадлежала хозяину. Только когда были притащены все куски коры, собака отправилась дальше по следам за палочкой.
Вообще вещи она находила легко, память на место у нее была изумительной, а несла находку с гордостью, глядя на хозяина бесхитростными и преданными глазами. Говорят, что в Англии спаниелей дрессируют водить слепых, и они, обладая отличной памятью на места, хорошо справляются со своими обязанностями.
По острым камням и щебенке ходить нелегко. Особенно достается Зорьке. Подошвы ее лап нежные. Где ей, городской собаке! К концу дня она едва плетется за мной, прихрамывает.
Что с тобой, Зорька?
И она, чувствуя внимание, демонстративно поджимает как можно выше одну лапу, ковыляя на трех ногах, потом другую.
Но выскакивает из кустиков кеклик, и представления Зорьки закончены. Она мчится во всю прыть за птицей и гонит ее вверх в гору по скалам.
Наступил вечер. Место для ночлега было не совсем удачным. Кругом валялись камни. Расчищая для постели площадку, под одним из камней я нашел скорпиона. Он мирно спал, положив свой длинный хвост на бок, и очнулся только через несколько секунд после того, как оказался на свету. И помчался во всю прыть, грозно размахивая своим ядоносным оружием — кончиком хвоста.
Ради того, чтобы избежать неприятного знакомства с этими мрачными паукообразными, и приходилось растягивать над постелью полог, хотя здесь совершенно не было ни мошек, ни комаров.
Река в этом месте не сильно шумела, и сквозь сон я услышал звон камней. Зорька поднялась и, уставившись в темноту, заворчала. «Наверное, горные козлы», — подумал я.
Вечером я заметил здесь несколько старых кучек их помета. Может быть, звери тоже пользуются этим местом для безопасной переправы на другой берег и тоже заночевали на склонах крутого обрыва.
Рано утром два скорпиона оказались под рюкзаком, один очутился в котелке. Я просмотрел все вещи, но нигде больше не нашел ночных гуляк. Когда же стал сворачивать кусок брезента, на котором расстилал постель, из-под него выскочили несколько скорпионов и помчались в панике искать убежища.
Не особенно приятное удовольствие спать на скорпионах! К счастью, я не подозревал этого.
Вблизи ночлега, рядом с большой темно-коричневой скалой, у ее основания, валялось много камней. На скале тоже лежали камни, готовые скатиться вниз. Время, жара и холод, дожди и снега основательно разрушили большую скалу.
С вершины скалы хорошо виден каньон и узкий его поворот, отграниченный красными выступами, похожими на оскаленный зубастый рот. Утром в выжидании тепла тут удобно посидеть и привести в порядок записи.
На темном фоне скалы я заметил какие-то светлые кругляшки. Они оказались изящными глиняными домиками ос-эвмен и по форме напоминали кувшинчики с коротким, но хорошо очерченным горлышком. Во многих кувшинчиках зияли дырочки: молодые осы покинули свои колыбельки, заботливо приготовленные матерями. В некоторых же домиках еще жили личинки, а горлышко кувшинчиков было запечатано. «Хорошо было бы привезти домой хотя бы один домик, чтобы сохранить его целым, вместе с кусочками скалы, к которому он прикреплен», — подумал я и, вооружившись крепким камнем, принялся за работу.
Но меня ждало огорчение. Нигде, ни один домик не мог я отколоть вместе с породой, на которой они были прилеплены. Все они до единого были укреплены в самых надежных местах. Даже очень большие камни, отделившиеся небольшой трещинкой от скалы, не удостоились внимания заботливых матерей.
Скрупулезная предосторожность, пожалуй, имела глубокий смысл. Что бы стало с хрупкими глиняными домиками, если бы камень, к которому они были прикреплены, отвалился? Или произошло землетрясение! Оно бывает очень редко, но можно не сомневаться, что в долгой жизни вида случалось не раз. Как же они, такие маленькие, могли определять надежность фундамента для своей постройки, какое чувство помогало им в этой сложной работе? Опять все тот же таинственный инстинкт — эта память далеких предков, переданная по наследству многочисленным поколениям?
Солнечные лучи осветили каньон, обогрели камни. Стало тепло. Пора было думать о переправе. Здесь глубина реки достигала нескольких метров, а ширина не менее полутораста метров. Я храбрился: ведь с собой резиновая подушка, которую можно привязать тесемками к животу. С таким поплавком легко плыть.
Первый заплыв оказался не особенно удачным. Вещи, завернутые в брезент, едва не выскользнули из руки, которую я держал над собой, и, коснувшись воды, порядком промокли. Но к другому берегу я пристал хорошо, хотя быстрое течение сильно снесло в сторону и едва не прибило к коряге, за которой начинались буруны и перекаты. Во второй заплыв вещи были привязаны уже на голове, а обе руки свободны.
Зорька не желала оставаться на берегу и сопровождала меня в переправах, поминутно оглядываясь и возвращаясь ко мне: в воде она вела себя так же свободно, как и на земле.
Переселение на левый берег не обошлось без последствий. Одежда, одеяло промокли, подмокла мука и прессованные брикеты каши. Соль в мешочке превратилась в густое месиво. Изрядно впитал в себя воду сахар. Все это пришлось разложить на солнце для просушки. А оно старалось и пекло по-летнему, быстро отогревая продрогшее тело.
Забока, на которую я попал с противоположного берега, оказалась превосходным уголком пустыни. На ней рос великолепный саксаул, и ни одна ветвь этого дерева, несмотря на свою необычную хрупкость, не была поломана. Следов человека здесь, как и внизу, не было никаких, а землянка, от которой сохранились лишь выложенные камнем стены, покинута, наверное, не менее 50 лет назад, так как на ее полу вырос уже толстый саксаул. Поближе к реке высилась стена колючего барбариса, и на нем красовались ярко-красные ягоды. У самой же реки, как всегда, росли крупные и развесистые туранги, ясени и клены.
Маленькая территория забоки была в полном расцвете. Между кустиками сине-фиолетовыми пирамидками высились чудесные цветки заразихи. Это красивое и оригинальное растение получило столь нелестное название за то, что действительно является настоящим паразитом, так как его корни получают питательные вещества от корней других растений; саксаул был разукрашен множеством галлов — болезненных разращений, вызываемых насекомыми. Самые разнообразные, в виде шариков, мохнатых, пушистых комочков, еловых шишечек, они подчас усеивали растение, придавая ему необычный вид. И все это разноликое творение природы вызывалось крошечными розовыми личинками комариков-галлиц. Галлы в известной мере можно было отождествить с болезненными опухолями. Каждая личинка жила в центре галла, в особой каморке и питалась или соскребывая нежную и сочную ткань галла, или всасывая жидкость, выделяемую стенками.
Богатство галлов, их разнообразие так заняло мое внимание, что заставило забыть все окружающее.
Неугомонная Зорька тотчас же отправилась обследовать этот маленький островок благоденствия: ведь здесь была настоящая светлая земля, по которой так приятно ступать лапами, а не жесткий щебень да острые скалы. Опять всюду надо понюхать, под каждый кустик, в каждую норку засунуть свой нос. Если повстречалась ящерица, то непременно броситься за ней, а потом, фыркая и ожесточенно работая лапами, пытаться выкопать ее из убежища. Больше всего хлопот, если на пути свежие следы зайца. Сколько энергии, торопливости и неутомимых поисков! Ну а если заяц выскочил из укрытия — тогда жалобный лай, нет, не лай, а скорее плач и стремительный бег.
Один заяц лежал под кустом совсем близко от нас. А когда, не выдержав, вскочил, то собака завыла как-то особенно плаксиво. Еще бы, какое оскорбление! Устроиться почти рядом да притаиться. Помчалась за ним, сбилась со следа; пока же его распутывала, заяц, взобравшись на каменистую горку, остановился и стал внимательно и, как мне показалось, без всякого страха следить за странным созданием с неимоверно длинными ушами, некстати попадавшими на бегу под передние лапы.
Вблизи раздался мелодичный посвист большой песчанки, и зверек, заметив нас, привстал возле своей норки на задние лапки, чтобы получше разглядеть посетителей этого глухого уголка. Возле него появился второй, потом третий, и разного тона посвисты образовали что-то похожее на приятный и мелодичный оркестр. Постучав о котелок ложкой, я внес некоторое разнообразие в это музицирование, что, впрочем, вскоре смутило его участников и прекратило концерт. В довершение всего Зорька, пожелав познакомиться с песчанками поближе, получила прямо в нос струйку земли, ловко брошенную задними лапками убегающим в норку зверьком.