Граф Дезалёр одолжил королю сорок тысяч экю, господин Гротгусен через своих агентов в Константинополе занял у одного еврея тысячу под пятьдесят процентов, еще двести пистолей — у одного английского купца и тысячу франков — у некоего турка.
Так были собраны деньги, чтобы разыграть в присутствии Дивана мишурную комедию шведского посольства. Господина Гротгусена приняли в Константинополе со всеми почестями, каковые оказывает Порта чрезвычайным посланникам в день прощальной аудиенции. Весь этот фарс был представлен ради того, чтобы получить от великого визиря деньги, однако же переломить его неуступчивость так и не удалось.
Господин Гротгусен просил у Порты заем в один миллион, но визирь с холодностию ответствовал ему, что повелитель его дает деньги по собственной своей воле, но почитает для себя унизительным выступать в роли заимодавца. Королю же будет предоставлено все, потребное для его путешествия, и соответственно с достоинством самого султана. Может быть, Порта даже сделает ему какой-нибудь презент в виде золотого предмета, однако рассчитывать на сие не следует.
Наконец, первого октября 1714 года король Швеции тронулся в путь для того, чтобы покинуть турецкие владения. В замок Демирташ, где он находился несколько дней перед отъездом, за ним прибыл капиджи-паша и шестеро чаушей. Ему поднесли от имени султана большой алый шатер, расшитый золотом, саблю, украшенную драгоценными камнями, и восемь отборных арабских скакунов с великолепными седлами и стременами из цельного серебра. Не лишнее упомянуть и то, что смотревший за этими лошадьми арабский конюх передал королю их генеалогические дипломы.
Шестьдесят повозок, нагруженных всяческого рода провизией, и триста лошадей составляли обоз. Зная, что многие из турок давали деньги королевским людям под высокий рост, капиджи-паша сказал Карлу, что ростовщичество противоречит исламскому закону, и умолял Его Величество аннулировать все долги, а оставленному в Константинополе резиденту послать приказ не платить ничего свыше занятого. «Нет, — ответствовал ему на сие король, — ежели слуги мои дали векселя на сто экю, а получили только десять, я заплачу все».
Он предложил заимодавцам ехать вместе с ним, обещая не только возместить долги, но покрыть и путевые расходы. Многие из оных кредиторов решились предпринять сие путешествие в Швецию, и господин Гротгусен озаботился тем, чтобы они получили там свои деньги.
Турки, желая выказать более уважения своему гостю, везли его весьма короткими перегонами, но сия торжественная медлительность только раздражала нетерпеливого короля. Он и в дороге поднимался по своему обыкновению в три часа утра. Одевшись, самолично будил капиджи-пашу и чаушей и приказывал еще посреди черной ночи двигаться в путь. Таковая манера путешествовать нарушала обычную неспешность турок, но королю, нравилось приводить их в замешательство, и он говорил, что хоть этим пустяком может отплатить им за бендерское дело.
Пока король двигался к границе, Станислав ехал другой дорогой, направляясь в герцогство Цвейбрю-кенское, сопредельное с Пфальцем и Эльзасом и принадлежавшее со времен Карла X Швеции. Карл XII назначил для Станислава доходы с сего герцогства, составлявшие тогда около семидесяти тысяч экю. Бывший король хотел и даже мог бы заключить с Августом авантажный для себя договор, но вследствие необоримого упрямства Карла, не соглашавшегося на отречение Станислава от престола, он потерял в Польше все свои земли и все свое имущество.
Государь сей оставался в герцогстве Цвейбрюкенском до смерти Карла, после коей избрал для себя в качестве убежища город Вейсенбург во французском Эльзасе. Когда посланник короля Августа господин Зум заявил протест регенту Франции герцогу Орлеанскому, герцог ответствовал ему сими столь достопамятными словами: «Сударь, доложите королю, вашему повелителю, что Франция никогда не отказывала в убежище несчастным королям».
Достигнув немецкой границы, король Швеции узнал, что император повелел принимать его во всех подвластных ему землях с надлежащей торжественностью. Повсюду, в городах и деревнях, куда прибывали квартирмейстеры короля, делались все необходимые приготовления. Толпы народа ждали проезда сего необыкновенного человека, чьи победы, несчастья и даже самые наималейшие дела производили столько шума в Европе и Азии. Однако же Карл отнюдь не намеревался терпеть таковую торжественность, тем более показывать себя в виде бендерского пленника. Более того, он принял решение не возвращаться в Стокгольм, пока не возьмет у Фортуны реванш за прежние свои несчастия.
Достигнув границ Трансильвании у Терговица, король отпустил турецкий эскорт, после чего, собрав свою свиту в заброшенном сарае, обратился к ней с речью и просил не беспокоиться о его особе, а всем стараться как можно скорее добраться до Штральзунда в Померании, находившегося почти за триста лье от того места, где они тогда были.
Карл взял с собой одного только господина Дюрийга и с веселым сердцем покинул свою свиту, пораженную удивлением, страхом и печалью. Дабы переменить внешность, он надел черный парик, хотя до того всегда носил собственные волосы. На нем была шитая золотом шляпа, серый кафтан и голубой плащ. Вместе со своим спутником он ехал верховой почтой под именем немецкого офицера.
Выбирая направление пути, избегал он по мере возможности земли своих тайных и открытых врагов, а ехал через Венгрию, Моравию, Австрию, Баварию, Вюртемберг, Палатинат, Вестфалию и Мекленбург и таким образом объехал вокруг почти всей Германии, что удлинило путь его в полтора раза.
Весь первый день они скакали без остановки, и юный Дюринг, не привыкший в противоположность королю к подобным тяготам, слезая с лошади, без чувств рухнул оземь. Карл же не хотел останавливаться ни на минуту и, когда спутник его пришел в себя, спросил, сколько при нем денег. Дюринг ответствовал, что у него не более тысячи золотых экю. «Отдай мне половину, — сказал ему король, — я вижу, ты не сможешь успевать за мной, тебе придется ехать одному». Дюринг умолял его отдохнуть хотя бы три часа и клялся, что за это время он восстановит силы и будет в состоянии снова сесть в седло. Также заклинал он короля не подвергать себя страшному риску, однако Карл, взяв пятьсот экю, потребовал лошадей. Тогда, напуганный решимостью короля, Дюринг прибег к невинной уловке — отведя в сторону смотрителя почтовой станции, он, указав ему на шведского короля, сказал: «Это мой кузен, мы едем вместе по одному и тому же делу. Хотя он и видит, что я болен, но не хочет подождать даже трех часов. Прошу вас, дайте ему самую плохую лошадь, а для меня коляску или хоть какую-нибудь повозку».
Получив два дуката, смотритель в точности исполнил все, как его просили. Королю дали норовистую и хромую лошадь. В десять часов вечера монарх сей выехал среди черной ночи под снегом и дождем. Спутник его, проспав несколько часов, пустился вдогонку на повозке, влекомой двумя сильными лошадьми. К рассвету он настиг короля, который уже загнал своего коня и шел пешком к следующей почтовой станции.
Ему пришлось сесть в повозку Дюринга, и он заснул на соломе. Далее они так и ехали — днем в седле, а по ночам спали в повозке и нигде не останавливались.
Через шестнадцать дней, 21 ноября 1714 г., счастливо избежав многих опасностей быть схваченными, достигли они, наконец, в час пополуночи городских ворот Штральзунда.
Карл крикнул часовому, что он курьер, присланный из Турции шведским королем, и ему незамедлительно нужен генерал Дукер, комендант сей крепости. На сие было отвечено, что уже слишком поздний час и надобно дожидаться рассвета.
Король же возражал, что прибыл он по весьма важному делу, и если его не впустят, то завтра утром все они будут наказаны. Наконец какой-то сержант решился разбудить коменданта. Генерал Дукер подумал, уж не приехал ли кто-нибудь из шведских генералов. Ворота отворили и препроводили сего курьера в комендантский дом.
Еще не проспавшийся Дукер спросил у него, какие известия о короле Швеции, на что Карл, взяв его за руки, ответствовал: «Дукер, неужели и самые верные мои подданные забыли меня?» Только тогда генерал узнал короля, хотя все еще не верил своим глазам. Бросившись на колени и проливая слезы радости, он стал обнимать ноги своего повелителя. В мгновение ока новость о приезде короля распространилась по всему городу. Солдаты окружили комендантский дом, улицы наполнились обывателями, которые вопрошали один другого: «Да правда ли, что приехал сам король?» Во всех окнах зажглись огни иллюминации. Рекой потекло вино при свете тысячи факелов и громе пушечных залпов.
Тем временем для короля, не ложившегося уже шестнадцать дней, приготовили постель. Ботфорты пришлось разрезать — настолько распухли от перенесенного напряжения его ноги. Спешно отыскали в городе хоть какие-то приличествующие белье и одежду. Проспав несколько часов, Карл встал, чтобы произвести смотр войскам и обозреть городские укрепления. В тот же день он отправил повсюду приказания с новой силой возобновить войну противу всех своих неприятелей. Сии, столь характерные для необычайного нрава Карла XII подробности, узнал я от господина Фабриса, и они были подтверждены мне графом де Круасси, посланником нашим при дворе сего государя.
Завершилась война, столь долгое время опустошавшая Германию, Голландию, Францию, Испанию, Португалию и Италию. Всеобщее замирение стало возможно благодаря личным раздорам, случившимся тогда при английском дворе. Ловкий министр граф Оксфордский и один из самых блестящих гениев сего века, красноречивейший лорд Болингброк одержали верх над славным герцогом Мальборо и убедили королеву Анну заключить мир с Людовиком XIV. Сей последний, не имея перед собой такого врага, как Англия, поспешил принудить к соглашению и прочие державы.
Внук его Филипп V стал мирно царствовать на развалинах испанской монархии. Германский император, завладев Неаполем и Фландрией, еще более укрепился в обширнейших своих владениях. Сам же Людовик XIV стремился лишь мирно завершить свое столь продолжительное поприще.
10 августа 1714 г. скончалась английская королева Анна, ненавидимая половиною нации за дарование мира стольким государствам. Брат ее, несчастный принц Иаков Стюарт, лишенный трона почти от самого рождения, не явился тогда в Англию, дабы получить то наследие, каковое могли бы дать ему новые законы, если бы победила его партия. Королем Великобритании был единодушно провозглашен ганноверский курфюрст Георг под именем Георга I. Трон достался ему не по праву крови, хоть и происходил он от внучки Иакова I, но лишь благодаря акту Парламента.
Георг, уже в преклонном возрасте призванный управлять народом, языку которого он так и не выучился и у которого все для него было чуждо, почитал себя, в первую очередь, курфюрстом Ганноверским, а уже потом королем Англии. Все его амбиции сосредоточивались на приращении своих немецких владений. Почти каждый год он отправлялся на континент, чтобы свидеться с немецкими своими подданными, кои беззаветно обожали его. В остальном он продолжал жить скорее как частное лицо, а не как коронованная особа. Торжественность всего королевского уклада немало тяготила его; он окружил себя немногими из прежних своих подданных. Это был отнюдь не европейский король во всем блеске подобающего ему величия, а мудрец, который познал на троне радости дружественности и утехи семейной жизни. Таковы были тогда главенствующие монархи и сложившееся в средней и южной Европе положение.
Совсем по-иному обстояло дело на Севере: короли вели там войну, объединившись противу Швеции.
Август уже давно с помощью царя возвратился на польский трон при согласии германского императора, английской королевы и нидерландских Генеральных Штатов. Все они, бывшие гарантами навязанного Карлом Альтранштадтского мира, ныне отреклись от сего, когда уже нечего было бояться шведского короля.
Впрочем, Август отнюдь не наслаждался мирным-правлением. В Польской Республике после возврата законного монарха возродились опасения перед деспотичной властью. Вся страна взялась за оружие, дабы принудить его к соблюдению pacta conventa — священного договора между народом и королем. Казалось, Август был призван лишь ради того, чтобы объявить ему войну. При начале сих смут еще никто не осмеливался произносить имя Станислава. Партия его канула в небытие, а про короля шведского все вспоминали, как о пронесшемся вихре, который лишь ненадолго перевернул течение всех дел.
Полтава и отсутствие самого Карла XII не только привели к отречению Станислава, но и к падению племянника шведского короля, герцога Голштинского, каковой был лишен всех своих владений королем датским. Карл нежно любил его отца и не только сожалел о несчастиях сына, но и воспринимал оные как личный афронт. Более того, поелику за всю свою жизнь искал он себе одной только славы, низложение поставленных им государей явилось для него не менее чувствительным, нежели утрата целых провинций.
Потерями его было кому поживиться. Недавно ставший королем Пруссии Фридрих Вильгельм, который оказался столь же склонен к войне, как отец его к миролюбию, начал с того, что купил Штеттин и часть Померании, заплатив королю датскому и царю четыреста тысяч экю.
Превратившийся в короля Англии ганноверский курфюрст Георг завладел герцогствами Бременским и Верденским, которые получил в пользование от того же короля Дании за шестьдесят тысяч пистолей. Так разошлись пожитки Карла XII, и все завладевшие ими стали для него опаснейшими врагами.
Что касается царя, то, несомненно, он был самым страшным из них. Прежние его поражения и нынешние победы, его настойчивость в познаниях и передаче оных своим подданным, его непрестанные труды и даже ошибки — все это сделало из него воистину великого во всех отношениях человека. Рига была уже взята. Ливония, Ингрия, Карелия, половина Финляндии — сии провинции, завоеванные предками Карла XII, оказались теперь под игом московитов.
Двадцать лет назад у Петра Алексеевича не было на Балтийском море ни единой лодки, а ныне он стал властителем сего моря и имел там тридцать больших линейных кораблей, один из коих царь построил собственными своими руками. Он был лучшим плотником, лучшим адмиралом и лучшим лоцманом на всем Севере. Не было ни одного опасного пролива, который он самолично не промерил бы, начиная с Ботнического залива и до самого океана. Познав труд простого матроса, Петр вместе с тем предавался опытам философическим, столь необходимым для замыслов императора. Сам он постепенно и по мере побед поднялся до адмиральского звания, точно так же, как стремился он к генеральскому чину на суше.
Пока взращенный им князь Голицын, один из преданнейших его сподвижников, завершал завоевание Финляндии и овладел городом Ваза, сам император отплыл с флотом к Аландским островам, в двенадцати лье от Стокгольма расположенным.
Экспедиция сия воспоследовала в июле 1714 г., пока соперник Петра Карл еще валялся на постели в Демотике. Царь отплыл из Кроншлота, построенного им четыре года назад в четырех милях от Петербурга. Сей новый порт вкупе с флотом, офицерами и матросами — все это было делом его рук, и куда бы ни бросил он свой взор, везде останавливался оный лишь на собственных его творениях.
15 июля русский флот, состоявший из тридцати линейных кораблей, восьмидесяти галер и ста полугалер под командованием адмирала Апраксина, имея двадцатитысячный десант, подошел к Аландским островам. 16 июля появилась шведская эскадра адмирала Эреншельда силою не более двух третей сравнительно с русскими. Тем не менее Эреншельд вступил в сражение, продолжавшееся три часа. Царь, находившийся на эскадре в чине контр-адмирала, сцепился с кораблем шведского адмирала и после ожесточенной схватки взял его на абордаж.
В тот же день на острова был высажен шестнадцатитысячный десант и пленены все те шведы, кои не успели спастись на экскадре Эреншельда. Петр привел в Кроншлот большой корабль сего последнего и еще три меньших, а также фрегат и шесть галер, захваченных в сем сражении. Из Кроншлота царь проследовал в петербургский порт во главе победоносного своего флота и взятых трофеев. Ему салютовали троекратным залпом ста пятидесяти пушек, после чего совершил он торжественный въезд, более для него лестный, нежели полтавский триумф в Москве, поелику получал он сии почести в любезном его сердцу Петербурге, где еще десять лет назад не стояло ни единой хижины, а теперь можно было видеть четыре с половиной тысячи домов. И, наконец, он возвратился не просто с победоносной, но вообще первой на Балтике русской экскадрой, хотя прежде в русском языке даже не существовало такого слова.
Торжества в Петербурге происходили по образцу московского триумфа. Шведский вице-адмирал был главным украшением нового сего празднества. Сам Петр Алексеевич явился в качестве контр-адмирала. Один русский боярин по имени Ромодановский, обычно представлявший царя по торжественным случаям, сидел на троне в окружении двенадцати сенаторов. Контр-адмирал подал ему реляцию о виктории и сразу же произведен был в вице-адмиралы в уважение его заслуг по службе. Странная, но весьма полезная церемония для той страны, где воинская субординация являлась пока еще лишь одним из тех новшеств, которые вводил царь.
Добившись наконец побед над шведами не только на суше, но и на море и изгнав их из Польши, московитский император стал теперь в свою очередь властвовать в сей стране. Он сделался посредником между Республикой и Августом, заняв положение не менее лестное, чем роль создателя королей. Блеск и удачи Карла перешли отныне к царю, и он использовал их с большим для себя авантажем, нежели соперник его, обращая все достигнутые успехи на пользу своей стране. Когда он брал какой-нибудь город, лучших мастеров отправляли оттуда в Петербург. Из завоеванных у Швеции провинций он переносил мануфактуры, ремесла и науки. Государство обогащалось его победами, и благодаря сему из всех завоевателей он более прочих достоин снисхождения.
Швеция же, напротив того, потеряла почти все свои провинции за морем, лишившись при этом и торговли, и денег, и кредита. Ее столь грозная для врагов армия ветеранов погибла на поле брани и сгинула от лишений; более ста тысяч шведов сделались рабами в обширнейших владениях царя и почти столько же было продано туркам и татарам. В стране весьма ощутительно недоставало людей, но как только Карл явился в Штральзунд, надежды возродились заново.
Благоговение и восхищение перед королем оставались еще столь сильно запечатленными в душах его подданных, что юные селяне толпами приходили записываться в армию, хотя уже недоставало рук и для работы на земле.
Карл спасается из осажденного Штральзунда. Проекты примирения с царем и нападения на Англию.
Карл убит при осаде Фредериксхалля в Норвегии
Посреди сих приуготовлений король выдал сестру свою Ульрику Элеонору за принца Гессен-Кассельского Фридриха. Сие торжество, состоявшееся 14 апреля 1715 г., почтила своим присутствием восьмидесятилетняя вдовствующая королева, бабка Карла XII и самой принцессы, вскоре после сего умершая.