— Скажите ему, девочки, что я приехал… Чтобы он сейчас же шел к паровозу. Вон, видите, на третьем запасном стоит?
— Хорошо.
— Обязательно скажите. Очень я вас прошу, — умоляюще попросил он.
— Конечно, скажем. Не беспокойтесь, Степан Васильевич.
Перепрыгивая через рельсы, побежал машинист к своему паровозу. Его уже ждали. Путевка была готова и истекало время стоянки. Степан Васильевич еще несколько минут затягивал отправление. Паровоз шипел, пускал клубы дыма и пара, но не трогался с места. Главный два раза нетерпеливо давал свистки и, наконец, пошел к паровозу.
— Ты чего тянешь? Ни тпру, ни ну!
— Сейчас поедем, — буркнул в ответ Степан Васильевич.
— Давай трогай. Загонят за сборным.
— Не загонят. Я наверстаю.
Степан Васильевич взглянул на часы. Тянуть больше было нельзя. Последний раз тоскливо посмотрел он на платформу, где в наступивших сумерках копошился народ. Не отделилась ли от них одинокая фигурка мальчика и не бежит ли она к паровозу? Нет. Никого.
С большим пакетом подходил Ваня к станции, когда какой-то паровоз протяжно, тоскливо загудел, словно прощаясь с родным городом. У мальчика ёкнуло сердце: «Это отец!» Он прибавил шагу. У дверей вокзала его поджидала Маша.
— Ваня, твой папа здесь. Велел тебе бежать к паровозу…
Дальнейшее мальчик не слышал. Сунул пакет в руки Ермаковой и бросился на платформу.
Поздно. Сигнальный огонек последнего вагона был уже далеко.
Всё следующее утро, после отъезда отца, Ваня ходил грустный и расстроенный. С одной стороны, как будто и хорошо, что он остался с матерью и дедом в родном домике. С другой стороны, было жаль отца. Увидит ли он его?
Дед с утра отправился в монастырский сад. Когда Ваня понес ему обед, то обратил внимание на какую-то особенную тишину в городе. Прохожие почти не встречались. Окна, несмотря на жару, были закрыты. Радио молчало, и только в стороне станции чувствовалось оживление. Поезда проходили один за другим, через каждые полчаса.
Дед накладывал на яблони липкие пояса, чтобы на деревья не лазали муравьи и другие насекомые. Ему помогали двое кружковцев из старших классов.
Один из них, Володя Журавлев, долговязый, худой, в больших очках, славился в школе, как самый начитанный и самый застенчивый парень. Ходил он прямо, почти не сгибая колен, и в младших классах его дразнили «Вова не сломайся». В кружок он вступил не сразу, а долго расспрашивал мичуринцев о цели кружка. Но когда наконец решился и пришел на занятия, то стал самым аккуратным учеником Василия Лукича.
Старик к нему чувствовал особую симпатию за трудолюбие.
Володя всегда приходил первым и уходил последним.
Второй была Аля Горелова, полная, неповоротливая, любопытная и очень смешливая девочка. Аля с Вовой жили на одной улице, и поэтому их часто видели вместе. Ваня присоединился к работающим.
— Аля, что ты делаешь? — испуганно спросил Ваня, останавливаясь около работающей девушки.
— А что? Разве не так?
— Ты же яблоню испортила. Она теперь засохнет.
— А что я сделала?
— Ай-яй-яй!
— Ты скажи, Ваня… Я же первый раз… — начала она виновато оправдываться. — Как Василий Лукич сказал… Может быть, я не поняла?
Видя, что девушка всерьез испугалась, Ваня не выдержал и засмеялся.
— Я пошутил. Работай, работай. Я хотел тебя испытать.
— Ну и что? Испытал? — улыбаясь, спросила она.
— Испытал. Делаешь, а сама не знаешь, чего делаешь. Зачем ты мажешь?
— Извините, пожалуйста. Знаю. Чтобы всякие букашки не ползали. Они полезут наверх и прилипнут.
— Ну, правильно… — снисходительно сказал «садовод» и направился к деду.
Когда старик заканчивал обед, в сад прибежал запыхавшийся, весь в пыли Гриша Трубач.
— Василий Лукич, что на шоссе делается! Красная Армия идет… С пушками, на машинах, пешком, лошадей, повозок… не сосчитать.
— Куда идет? — спросил дед.
— Сюда, — показал Гриша рукой на восток.
— Раненых везут и сами идут перевязанные, — торопливо рассказывал Трубач. — На шоссе места нехватает. И беженцы на телегах. А скота сколько гонят!.. И вдруг над ними самолет пролетел, немецкий. И стрелял из пулемета прямо по беженцам…
Ребята бросили работу и с волнением слушали Гришу.
— Начали тут по самолету стрелять и прогнали его. А народ опять пошел и пошел…
Дед опустил голову на грудь. Ваня боялся поверить этой ужасной правде. Шоссе было совсем рядом… Значит…
— Ну, ладно, ребята, — сказал дед поднимаясь. — Будет срок, мы заставим повернуть немцев в обратную сторону. За всё кровью своей заплатят. А нам держаться надо.
Спокойный тон и уверенные слова деда успокаивали ребят. Они верили деду. И все-таки сердце мальчиков больно сжималось. Им хотелось быть там, где гремели пушки, где сражались с врагом.
— Нам и здесь работы хватит, — угадывая их мысли, сказал дед.