Желательно обладать широкими познаниями не только в своей, но и в других областях — это предоставит мозгу больше возможностей для создания ассоциаций и связей.
Кроме того, чтобы процесс творчества не умирал, ни в коем случае не позволяйте себе впадать в благодушное состояние, считая, что начальный этап подошел к концу. Напротив, поддерживайте в себе неудовлетворенность работой, постоянное стремление к совершенствованию своих идей, неуверенность в себе — вы не знаете точно, куда двигаться дальше, а неопределенность подстегивает творческий потенциал и сохраняет свежесть восприятия. Любое сопротивление или препятствие на пути нужно рассматривать как дополнительную возможность улучшить то, что вы делаете.
Наконец, вы должны научиться ценить неторопливость как добродетель.
Когда вы предпринимаете творческие усилия, время всегда относительно.
Неважно, месяцы или годы требуются на выполнение вашего проекта, вы всегда будете томиться нетерпением и желанием поскорее добраться до конца. Сумев переломить эту ситуацию, превратить нетерпение в его же противоположность, вы окажете величайшую услугу себе и своим творческим силам. Научитесь испытывать радость и удовольствие от самого процесса работы, наслаждайтесь постепенным вынашиванием идеи — пусть она вызревает неторопливо и естественно, пока не приобретет окончательные очертания. Не затягивайте этот процесс искусственно, чтобы не создавать ненужных проблем (нам всем нужны четкие сроки), и все же, чем дольше вы позволите проекту напитываться ментальной энергией, тем богаче и содержательнее он станет. Представьте, как в будущем вы оглядываетесь назад, на сделанное за эти годы. В этом ракурсе несколько лишних недель, месяцев, даже лет, отданных процессу творчества, не будут восприниматься так болезненно или мучительно. Все эти муки — иллюзия, которая исчезнет, оставшись в прошлом. Время — ваш могущественный соратник.
Отец Марты Грэхем, доктор Джордж Грэхем, принадлежал к числу врачей-новаторов, занимавшихся в 1890-е годы лечением психических заболеваний. В семье говорить о работе отца было не принято, но одну вещь все же обсуждали открыто, и Марту это очень заинтересовало, даже восхитило. Работая со своими пациентами, доктор Грэхем за много лет научился судить о состоянии их психики по мимике, позам и жестам. По тому, как они ходили, жестикулировали или что-то рассматривали, он мог догадаться о степени расстройства. «Тело не лжет», — часто говорил он дочери.
Учась в старших классах школы калифорнийского городка Санта-Барбара, Марта заинтересовалась театром. Но как-то раз, в 1911 году, Джордж взял семнадцатилетнюю дочь в Лос-Анджелес на представление знаменитой танцовщицы Рут Сен-Дени. С этого момента Марта забыла обо всем и мечтала только, чтобы тоже стать танцовщицей. Под впечатлением от рассказов отца она давно интересовалась проблемой выражения чувств без слов, исключительно с помощью движений и жестов. Узнав в 1916 году, что Сен-Дени вместе со своим партнером Тедом Шоном открыла школу танцев, Марта отправилась туда и стала одной из первых ее учениц. Хореография Рут и Теда по большей части представляла собой так называемый свободный танец, движения были несложными и естественными. Девушки, иногда с шарфами, плавно двигались под музыку и принимали изящные позы, их пластика напоминала танцевальные номера Айседоры Дункан.
Поначалу Марта не подавала больших надежд. Она стеснялась и в танцклассе предпочитала держаться на заднем плане. Телосложение ее тоже не было идеальным для танца (Марта была не такой хрупкой и грациозной, как следовало бы балерине), да и движения она усваивала довольно медленно. Но вот наконец ей поручили первый сольный танец, и ее учителя были искренне удивлены: девушка излучала энергию, которой от нее никто не ожидал. Она была обаятельна, обладала харизмой. Сен- Дени сравнила ее с «юным смерчем», вылетающим на сцену. Все, чему ее научили, трансформировалось в другую пластику, не плавную, а более драматичную, даже воинственную.
Грэхем стала одной из лучших учениц, затем солисткой труппы, теперь она сама преподавала в школе «Дени- шон», получившей название по именам ее создателей. Однако со временем Марте стало тесно в рамках предлагаемого стиля — он не соответствовал ее темпераменту. Решив на время расстаться со школой, она уехала в Нью- Йорк, где стала зарабатывать на жизнь уроками танцев по методу, усвоенному в школе. В 1926 году Тед Шон, который, по-видимому, так и не смог смириться с уходом Марты из труппы, удивил ее неожиданным ультиматумом: она должна заплатить 500 долларов за право преподавать, использовать методику школы и другие материалы. В случае отказа ей под страхом уголовного преследования запрещалось демонстрировать любые наработки Теда и Рут как на занятиях, так и на сцене.
Для Марты это означало серьезные осложнения. Ей исполнилось тридцать два — не тот возраст, чтобы начинать все сначала как танцовщице. Все ее сбережения составляли не больше полусотни долларов, следовательно, о выполнении условия Теда нечего было и думать. Она уже пыталась заработать, танцуя в популярных бродвей- ских шоу, и это настолько ей не понравилось, что Марта поклялась никогда больше этого не делать. Однако, взвесив все, она кое-что придумала. Ее воображение давно занимал некий танец, подобного которому в мире не было, через него она могла бы выразить все свои потаенные чувства — сразу как хореограф и танцовщица. Танец этот даже отдаленно не напоминал то, чему ее учили в школе («Пустое, выспреннее кривляние», — думала она), и был напрямую связан с ее представлениями о современном искусстве — экспрессивный, в чем-то противоречивый, полный мощи и ритма.
Размышляя о танце, Марта все чаще вспоминала отца и их беседы о теле, о языке поз и движений, распространенном среди животных. Теперь она все ясней представляла то, что хотела воплотить: танец был страстным, напряженным — полная противоположность расслабленным колыханиям учениц «Денишон». У этого танца будет свой, выразительный язык.
Марту захватили волнующие образы. Второго такого шанса ей не представится. С возрастом она станет консервативной, захочется комфорта и спокойствия. Чтобы создать что-то принципиально новое, ей нужно создать собственную школу и набрать свою труппу, разработать свою технику и систему.
Марта решила давать уроки, которые позволили бы ей опробовать новую хореографию. Она сознавала, что затея крайне рискованна и деньги, скорее всего, будут серьезной проблемой, но желание воплотить свою фантазию в жизнь подстегивало ее, заставляло идти вперед.
Первые шаги были сделаны уже через несколько недель после ультиматума Теда Шона. Марта сняла студию и обтянула стены мешковиной — будущие ученики должны знать, что она собирается учить их совершенно новой хореографии. В отличие от традиционных танцклассов, в ее студии не было зеркал. Ученикам предстояло внимательно следить за ее движениями и уточнять свои собственные, ориентируясь только на ощущения тела, — Марте не хотелось, чтобы они привыкали рассматривать собственное отражение, она добивалась, чтобы танец был обращен напрямую к зрителю.
Поначалу все это казалось невозможным, невыполнимым. Учеников было совсем немного, денег с трудом хватало, чтобы оплачивать помещение. Часто ученикам приходилось дожидаться, пока Марта придумает новые движения, которые они потом отрабатывали вместе. Однако первые выступления, хотя и не очень умелые, привлекли в студию новых учеников, и Марта могла задуматься о создании небольшой труппы.
От своих артистов Грэхем требовала железной дисциплины. Они вместе создавали новый язык танца, а это требовало полной отдачи. Неделя за неделей Марта разрабатывала упражнения, помогавшие танцовщикам чувствовать себя увереннее и открывавшие перед ними совершенно новый мир хореографии. Вместе они могли целый год трудиться над отработкой одного несложного приема, пока он не становился привычным.
В отличие от других форм танца, Марта придавала особое внимание работе с корпусом. Она говорила, что движения корпуса зарождаются в глубине таза. По ее мнению, самые выразительные движения человеческого тела появляются в результате сокращения диафрагмы и резких поворотов корпуса. Именно такие движения — движения корпусом — были в центре ее хореографии, а вовсе не руки и уж тем более не мимика (как ей представлялось, красивые жесты и «театральное» выражение лица придавали танцу излишнюю высокопарность). Со временем она разработала множество упражнений для корпуса и призывала артистов прислушиваться к глубинным эмоциям, возникающим при работе определенных групп мышц.
На начальном этапе Марту подстегивало желание создать что-то такое, чего раньше на сцене никто не видел. В классической западной хореографии, например, совершенно исключено падение танцовщика — это воспринимается как нонсенс, немыслимая, грубая ошибка: от пола можно отталкиваться, но ни в коем случае не ложиться на него! Грэхем, напротив, придумала целую серию намеренных падений — движений, когда танцовщик припадает к полу и снова поднимается в нарочито замедленном темпе. Такие па потребовали усиленных упражнений на развитие различных групп мускулатуры, непривычных для танцовщиков, а Марта продолжала развивать свои идеи: пол ей виделся как особое пространство, на котором, подобно змее, извивается танцующий артист. В ее новой системе колени артиста превратились в выразительный инструмент — своего рода шарнир, на который можно опираться, балансируя, так что возникал эффект невесомости.
Постепенно работа продвигалась, и Марта видела, как танец, который она вынашивала в своем воображении, все больше превращается в реальность. Чтобы усилить впечатление новизны, она решила сшить артистам костюмы по собственному дизайну. Костюмы эти, в основном выполненные из эластичных материалов, превращали танцовщиков в почти абстрактные фигуры, движения которых порой напоминали геометрические построения. В противоположность традиционным балетным декорациям, напоминающим волшебную сказку, спектакли труппы были оформлены в минималистском, энергичном стиле. Артисты выступали почти без грима. Все было направлено на то, чтобы фигуры в обтягивающих трико выделялись на фоне сцены, а выразительность движений была максимально подчеркнута.
Реакция на первые выступления оказалась бурной. Зрителям никогда еще не приходилось видеть ничего подобного. Многие находили хореографию Грэхем отвратительной, отталкивающей. Другим работа казалась излишне эмоциональной, извлекающей на свет чувства, о которых не принято было говорить на языке балета. Противоположные мнения свидетельствовали о силе произведенного впечатления. С годами, когда к тому, что поначалу казалось грубым и уродливым, привыкли, стало очевидно:
Марта Грэхем практически в одиночку создала новый жанр, новую хореографию — тот самый современный танец, какой мы знаем сегодня.
Не желая допустить, чтобы новое и современное превратилось в очередную догму, Марта снова и снова поражала публику неожиданными решениями, никогда не повторяясь, постоянно меняя рисунок и тематику танца. Даже спустя почти шестьдесят лет после создания труппы она не утратила способности создавать ощущение новизны и мощи, к которому всегда стремилась.
Возможно, самая большая опасность для творчества таится в остывании, угасании, которое со временем наступает в любой профессии или сфере деятельности. В науке или бизнесе определенные подходы или методы, однажды хорошо зарекомендовавшие себя, быстро становятся общепринятыми. Люди забывают, с чего все начиналось и как была принята та или иная норма, теперь они просто выполняют некий набор инструкций. В искусстве кто-то становится основоположником нового направления, стиля — актуального и животрепещущего, отражающего дух времени. Преимущество этого стиля в том, что он отличается от всего остального. Вскоре, однако, появляются подражатели. Новый стиль входит в моду, следовать ему становится престижно, к тому же само подражание может выглядеть ниспровержением и бунтарством. Так продолжается десять, двадцать лет, и вот уже новизна превращается в штамп, пустую форму, не наполненную реальным чувством. Подобных процессов не может избежать ни одно культурное явление.
Пусть даже сами того не замечая, мы изнемогаем от нагромождения омертвевших форм и стандартов, заполонивших культуру. Но эта проблема представляет грандиозные возможности для творческих личностей, и ярким примером тому служит Марта Грэхем. Все происходит следующим образом: вы заглядываете внутрь себя и находите нечто, что хотите выразить, — что-то уникальное и соответствующее вашим наклонностям. Прежде всего нужно удостовериться, что эта искра не вторична, не навеяна модой или тенденцией, но исходит из вашей души. Например, особое звучание в музыке, история, которая не была еще рассказана, книга, не подпадающая под обычные форматы и жанры. Не исключено, что вам может прийти в голову оригинальная коммерческая идея. Позвольте этой мысли, звуку, образу укорениться в себе. Ощутив возможности нового языка или метода, вы должны принять осознанное и твердое решение двигаться против течения, против тех самых стандартов, которые кажутся вам мертвыми и от которых вы стремитесь избавиться. Марта Грэхем не на пустом месте создала свою систему — она увидела и воплотила то, чего не давали ей ни классический балет, ни современная хореография того времени. Она смело опрокинула устоявшиеся формы. Следуйте ее стратегии, и у вашей работы появится своего рода система координат, позволяющая уточнить и придать этой системе окончательный вид.
Грэхем не путала новизну со стихийным самовыражением, не должны делать этого и вы.
Ничто не приедается и не отмирает так стремительно, как свободное самовыражение, если оно не подкреплено дисциплиной и не опирается на реальность.
Ваша новая идея должна опираться на все ваши познания в данной области — точнее, отталкиваться от них и даже их опрокидывать, как это было у Грэхем с системой школы «Денишон». Иными словами, ваша задача — создать новое пространство в загроможденной старыми представлениями культуре, чтобы потом суметь посадить и вырастить на этом новом пространстве какой-то достойный плод. Люди с восторгом воспринимают все новое, все, что в необычной, оригинальной форме выражает дух времени. Если вам удастся это новое создать, у вас появятся своя аудитория и возможность достичь в своей сфере настоящих высот власти.
Йоки Мацуока всегда ощущала себя не такой, как все. Дело было не в том, как она выглядела или одевалась, а в интересах, отличных от интересов других. Девоч- ке-подростку в Японии 1980-х, ей следовало тяготеть к определенному кругу вопросов, главным образом имеющих прямое отношение к будущей профессии. Но йоки росла, и круг ее интересов становился все шире. Она любила физику, математику, но биологией и физиологией увлекалась не меньше. Кроме того, она занималась спортом, отлично играла в теннис и собиралась делать профессиональную карьеру, пока этому не помешала травма. В довершение всего девушка любила работать руками и постоянно что-нибудь мастерила.
Поступив в бакалавриат Калифорнийского университета Беркли, Йоки, к большой своей радости, обнаружила дисциплину, открывавшую широкие возможности для удовлетворения ее жадных, всеобъемлющих интересов, — довольно новую область робототехники. Закончив обучение в бакалавриате, она настолько заинтересовалась этим предметом, что не захотела переключаться ни на что другое и подала документы в магистратуру по робототехнике Массачусетского технологического института. В лаборатории искусственного интеллекта, куда поступила Йоки, ей было поручено участвовать в разработке модели человекообразного робота, над которой трудились сотрудники. Вскоре задание было уточнено: девушке предстояло проектировать руки робота. Сложность и сила человеческой руки всегда вызывали ее восхищение, а шанс совместить в работе почти все свои интересы (любовь к математике, физиологии и работе руками) указывал на то, что Йоки наконец нашла свою нишу.
Начав работать, она, однако, в очередной раз убедилась, насколько отличается от других людей строем мыслей. Студенты и сотрудники лаборатории — в основном мужского пола — сводили все к вопросам инженерным, чисто техническим: их интересовало, как упаковать в корпус робота максимально возможное количество микросхем и механических приспособлений, с помощью которых он бы двигался, как человек. К роботу все они относились исключительно как к машине, аппарату. Создать его для них означало решить серию технических и конструкторских проблем, чтобы в результате получить своего рода подвижный компьютер, способный имитировать некоторые модели мышления.
У Йоки же подход был кардинально иным. Она стремилась создать нечто максимально правильное с анатомической точки зрения. Речь шла о реальном будущем робототехники, и движение к такой цели означало для нее решение куда более серьезного и сложного вопроса — как сделать руку столь же сложной и точной в движениях, как ее живой аналог? Ей казалось, что погрузиться в вопросы эволюции, физиологии и психологии человека, изучить нейробиологию для дела гораздо важнее, чем уйти с головой в инженерию и математические расчеты. Это могло осложнить ее карьеру, замедлить профессиональный рост, но Йоки твердо решила следовать своему решению и делать, как считает нужным, а там будет видно.
Девушка приняла важное решение: она постарается создать для робота такую руку, чтобы та воспроизводила человеческую максимально точно. Это была смелая и чрезвычайно трудная попытка, для которой необходимо было досконально разобраться в том, как работает каждая часть руки. Например, пытаясь воссоздать расположение многочисленных костей кисти, Йоки, рассматривая их, замечала какие-то бугры и канавки, на первый взгляд несущественные. На косточке межфалангового сустава указательного пальца обнаружился бугорок несимметричной формы, из-за которого палец оказывался слегка изогнутым. Обдумав и изучив эту, казалось бы, малозначительную деталь, Йоки догадалась, в чем ее предназначение — крепче захватывать предметы, прижимая к центру ладони. Казалось непонятым, как этот бугорок возник в процессе эволюции, имея в виду его предназначение. Может, он появился в результате случайной мутации, которая, закрепившись, в результате привела к формированию подвижной и гибкой руки, сыгравшей важную роль в нашем развитии?
Йоки стала работать над ладонью робота, это было главное в ее проекте. Для большинства конструкторов основным требованием к искусственным рукам было оптимальное сочетание силы и управляемости. В погоне за гибкостью пальцев они встраивали множество деталей в самое подходящее для этого место — ладонь, которая в результате оставалась полностью неподвижной. Разработчики программного обеспечения также ломали голову над тем, как вернуть руке маневренность. Однако неподвижность ладони, обусловленная конструкцией, не позволяла роботу, к примеру, коснуться большим пальцем мизинца. Всё неизбежно заканчивалось тем, что исследователи сдавались, в очередной раз изготовив механическую руку с сильно ограниченным набором движений.
Йоки Мацуока подошла к проблеме с другой стороны. Она поставила перед собой цель выяснить, что именно придает кисти подвижность, и почти сразу стало ясно, что одно из необходимых требований — гибкая, мягкая ладонь. Серьезные размышления привели к уверенности, что всякого рода детали нужно прятать куда-то в другое место. Вместо того чтобы помещать их в кисть, Йоки поняла, что необходимо наделить максимальной подвижностью каждую ее часть, и особенно важной в этом смысле оказалась маневренность большого пальца, обеспечивающего хватательные движения. Такой подход мог усилить руку и добавить ей силы.
Продолжая исследования, девушка постепенно узнавала все больше нового об устройстве этого удивительного механизма — руки человека. Остальные разработчики косились на нее с недоумением, не понимая, к чему копаться во всех этих биологических мелочах. Это пустая трата времени, не раз говорили ей. В итоге, однако, ее анатомически правильный испытательный стенд — как она назвала свою разработку — был принят к производству. Подход Мацуоки оказался перспективным, подтвердил ее правоту, принес признание и известность и открыл новое направление в изготовлении протезов.
Но это было лишь самое начало изучения строения руки и ее воссоздания. Закончив магистратуру и получив диплом робототехника, Йоки вернулась в Массачусетский технологический институт, где приступила к работе над диссертацией по нейробиологии. Теперь, вооруженная представлениями о нервных импульсах, позволяющих осуществлять сложнейшее взаимодействие между мозгом и рукой, она замахнулась на новую цель: создать искусственную руку, соединенную с мозгом и благодаря этому не только действующую, но и ощущающую все, как если бы она была настоящей. Для достижения этой цели Йоки, как и раньше, ставит перед собой задачи высочайшего уровня, исследуя влияние связи «мозг — рука» на наше мышление в целом.
Она проводит эксперименты, наблюдая, как люди с закрытыми глазами управляются с неизвестными им предметами. Пока испытуемые ощупывают предметы, Йоки снимает показания со сложных датчиков, улавливающих нервные импульсы, возникшие в мозге. Исследовательница надеется нащупать связь между действиями человека и процессами абстрактного мышления, протекающими в мозге при решении разного рода задач. Ей хочется добиться, чтобы в руке-протезе возникали осязательные ощущения.
В других экспериментах, когда испытуемые с помощью специального чипа управляют виртуальной рукой, она обнаружила, что, если человеку удается воспринять эту руку как часть своего собственного тела, она подвластна ему в большей степени.
Добиться, чтобы искусственная рука все чувствовала, — лишь одна из задач, которые решает Йоки Мацуока, трудясь над своим протезом. И пусть над конструкцией руки, управлять которой будет мозг, придется работать еще не один год, работа будет завершена, и уже сейчас очевидно, что возможности применения такого биопротеза выходят далеко за пределы робототехники.
Во многих отраслях и сферах мы можем видеть одну и ту же болезнь, название которой методический ступор. Вот что это означает: чтобы изучить какой-либо предмет или процесс, особенно если он действительно сложен, нам приходится вникнуть во множество подробностей и деталей, техник и методик, с помощью которых обычно принято решать подобные проблемы. Но если не проявить в этом осторожности, незаметно для себя можно попасть в ловушку, подходя к решению разных задач с одних и тех же позиций, используя одни и те же привычные методы и даже не пытаясь взглянуть на проблему по-новому. Таким путем идти заведомо проще. Но
в процессе мы лишаемся перспективного взгляда, забываем о том, ради чего все делается, о том, что каждая новая задача индивидуальна и требует особого подхода.
Мы намеренно суживаем свой кругозор, становимся ограниченными, узколобыми.
Такой методический ступор возникает у людей, трудящихся в самых разных областях, если они теряют способность приподняться над рутиной и увидеть самую главную цель своей работы, самую важную проблему, да и вообще задуматься, ради чего они этим занимаются.
Йоки Мацуока сумела задать себе эти вопросы, и это помогло ей выйти на передний край науки и технологии в своей отрасли. Такое осознание возникло у нее как протест против ограниченности взглядов, царивших в робототехнике. Для нее с самого начала было привычным и естественным мыслить масштабно, не ограничиваясь решением мелкой, узкоспециальной задачи, а постоянно ища решения на более высоком уровне: почему живая рука настолько совершеннее и пластичнее любого протеза? как движения руки связаны с нашими ощущениями и процессами мышления? Ориентируясь в работе на такие серьезные вопросы, она исходила из того, что решать мелкие технические проблемы бесперспективно, если не стараться приблизиться к пониманию картины в целом. Подняв проблему на более высокий уровень, Йоки сумела освободиться от штампов и взглянуть на решение проблемы в совершенно иной плоскости: почему кости руки имеют именно такую форму и расположены так, а не иначе? что позволяет ладони быть настолько податливой? как осязание связано с общими процессами мышления? Поиск ответов на эти вопросы позволил ей добиться глубокого понимания предмета, не утратив при этом чувства цели.