В общем, мы обсуждаем проблему исчезнувшего вещества и маркеров, которые обязаны были растаять в грандиозных ураганных Ю-системах, и приходим к трем возможным объяснениям: предыдущая смена вернулась довершить работу, но кто-то забыл это зарегистрировать; ватага мусорщиков прополола кольца траулером и нейтрализовала маркеры, после чего захапала сырье для последующей перепродажи; какая-нибудь звезда в тумане ЮОпа засевает облака в надежде получить еще более четкий вид места падения Океке-Хайтауэр.
Третий вариант самый идиотский: даже если каким-нибудь сенсорам посчастливится пережить удар Океке-Хайтауэр, ураганные помехи не позволят им передать никаких ценных данных; и мы соглашаемся, что его следует отбросить. Дискуссия продолжается еще некоторое время, мы решаем, что если в ЮОпе спросят, куда делись сенсоры, мы скажем, что не в курсе. Ну, клянусь Юпитером, мы и правда не в курсе.
Мы забираем все, что можно (на это уходит два Ю-дня), засеваем гало новыми сенсорами и улетаем домой. Я залетаю в клинику проверить, как там Фрай, узнать, сумеет ли пробить остальной команде пропуск, чтоб мы к ней завалились и устроили пикник на этой ее роскошной койке. Но меня встречает Дав и говорит, что девчонка в операционной.
Дав добавляет, что по просьбе самой же Фрай не станет никому, включая нас, рассказывать, какую именно модель суси выбрала Фрай. Меня это слегка забавляет, а потом появляется первый дрон.
Дрон мчится на сквозном скейте — если так лететь, можно двойную стенку желюка пробить, и та не схлопнется. В ЮОпе используют их для доставки срочных уведомлений деликатного характера — что бы такое определение ни значило; первым делом, конечно, мы об этом и подумали.
Потом дрон озаряется светом, и мы видим изображение двуногого в репортерском прикиде. Он задает нам один вопрос за другим, череда вопросов закольцована; на панели справа от него сменяют друг друга инструкции по записи ответов, постановке ролика на паузу и передаче.
Желюк спрашивает, не желаем ли мы избавиться от незваного гостя. Мы выбрасываем хреновину на мусорном парашюте вместе со скейтом, и желюк выплевывает ее, точно комок отходов — какому-нибудь падальщику подфартит.
Чуть позже Дюбонне составляет отчет юоповцам о несанкционированном вторжении. В ЮОпе подтверждают получение, но больше никак не реагируют. Мы ожидаем взбучки за то, что не обнаружили скейтера прежде, чем он к нам проскочил. Взбучки не происходит.
— Квасят они там, что ли, — говорит Бэйт. — А ну пни их.
— Не надо, — возражает Сплэт. — Когда протрезвеют, им придется нас прикрывать, иначе их самих на мусорку с работы вышвырнут. А мы сделаем вид, будто ничего не происходило, осьмушка за осьмушку.
— Пока наши записи не попадут под перекрестную проверку, — отвечает Дюбонне и приказывает желюку послать запрос. Желюк поддерживает его в этом решении. Желюк с недавних пор все чаще сопровождает переговоры с нами небольшой порцией замечаний от себя. Мне это по душе.
Сплэту вроде бы нет.
— Да я просто шутил, — осторожно заявляет он. За шутки не накажут, как бы безвкусен ни показался прикол, однако требуется недвусмысленно подчеркнуть, что это именно прикол. Мы смеемся, чтобы поддержать его, и только тетя Хови считает, что шутка не смешная: она не умеет смеяться напоказ. Некоторые не умеют.
Дюбонне получает ответ через несколько минут. Сообщение на крючкотворском мунспике, но суть его сводится к: Мы поняли вас с первого раза, все прощено и забыто.
— Да не могли ж они все там наклюкаться, — говорит Фред. — Или?..
— А может?.. — поддерживает Шерлак. — Вы, ребята, достаточно давно со мной работаете, уже приучились бы к моему везению.
— Ты случаем не прихожанка Церкви Подковы и Четырехлепесткового Клевера? — спрашивает Глайнис.
Фред подхватывает:
— А что это такое? Новое казино на Европе?
Фред любитель казино. Не лудоман, просто ему нравятся казино. Желюк предлагает поискать.
— Удачные совпадения реальны, их можно обосновать математически, — говорит Шерлак. И чуть светлеет, как и Глайнис. Я бы предпочла, чтоб они не доводили друг дружку до белого каления, пока мы еще в желюке. — А словарное определение везучести гласит, в частности, что удача сопутствует подготовленным умам.
— Я вполне подготовлен к возвращению на базу, кто со мной? — вмешивается Дюбонне, прежде чем Глайнис успевает в открытую съязвить. Глайнис мне нравится, при всем ее несносном характере, но порой я втайне жалею, что она осьминожка, а не краб.
В нашем личном отсеке, по идее, не должно быть никаких систем слежения, кроме стандартных мониторов.
Мы и на наносекунду в это не поверим. Но если ЮОп застукают на горячем, профсоюзы их заживо сожрут и высосут кости, а остаток на Европу в бактериальные фермы сбагрят. Так что — либо техника у них лучше, чем мы в состоянии вообразить, либо они пошли на просчитанный риск. Суси, как правило, утверждают, что склоняются к первому варианту, я же за второй. В смысле, они и так за нами постоянно наблюдают, зачем им лишний раз пялиться.
Наш отсек стандартной осьмушной планировки — восемь кают окружают большую общую зону. Когда там с нами жила Фрай, мы отграничивали для нее эту часть, но ей каким-то образом все время удавалось просочиться. Не ей, хочу я сказать, а ее вещам — то нижнее белье в санузле трепыхается, то обувь выходит на орбиту вокруг лампы (хорошо еще, что у нее всего две ноги), то живая бумага носится туда-сюда на воздушных течениях. Она провела здесь достаточно времени, но к готовке в невесомости так и не привыкла. Со стороны ее неуклюжесть могла казаться прикольной, но только со стороны, а не в ситуации, когда с нами такая подселенка на постоянке. Как бы мы ее ни любили, а факт неоспорим: неряха она и растрепа.
Мне думалось, без нее станет полегче, но она еще и дня не отсутствовала, а у меня уже появилось ощущение, что чего-то не хватает. Я то и дело оглядываюсь, словно в надежде, что мимо пролетит какая-то деталь одежды или украшений, недавно ускользнувшая из ее слишком ненадежного багажа.
— И во что Фрай, по-вашему, вляпалась? — спрашивает Сплэт, когда мы уже дома. — Осьмушкой станет?
— Разве это не очевидно? — отвечает Шерлак.
— Ой, не начинайте, — бросает Глайнис так кисло, что у меня аж в зобу сперло. Не иначе, снова собирается краба отыгрывать с этими своими щипками, но нет: улетает вниз, в грот, цепляется там двумя руками за стену и складывает тело так, чтобы совсем из виду исчезнуть. Она скучает по нашей девочке и не хочет сейчас выдавать этого, но и в полном одиночестве ей оставаться неохота. Осьмушки, они такие: порой нам требуется остаться наедине, но не обязательно с собой.
Шерлак занимает место рядом со мной у холодильника и спрашивает:
— А ты как думаешь? Осьмушкой будет?
— Не знаю, — говорю я, и я честно не знаю. Мне даже на ум не приходило подумать, но вряд ли потому, что я это приняла как самоочевидное. Я вытаскиваю из холодильника пакет криля.
Тетя Хови замечает это и смотрит на меня большими серьезными глазами.
— Нельзя же на одном криле жить, Арки.
— А мне нравится, — отвечаю я.
— И мне тоже, — поддерживает Бэйт. Пытается выхватить у меня пакет, подобравшись сзади, но я его морским узлом запутываю.
— Сообщение от Дав, — вмешивается Дюбонне, не дав нам затеять поединка, и указывает на большой экран.
Про Фрай там не слишком много сказано: с ней все в порядке, но еще деку будет в себя приходить. Непонятно, значит ли это, что с Фрай действительно все в порядке, и ее выпишут, или Дав только про текущую операцию. Потом послание прокручивается дальше, и мы отвлекаемся.
Там полно грязевых клипов: двуногие делятся мнением о Фрай, о том, каково у нас тут и что может означать ее решение выйти за суси. Некоторым двуногим вроде бы пофиг, а у других, того и гляди, сейчас пена пойдет.
В смысле, я давненько уже превратилась из двуножки в осьминожку, и мы так давно тут живем, что привыкли приспосабливаться к велениям времени. Двуногая, которой я была когда-то, скорее пришла бы в замешательство при виде меня теперешней. Впрочем, после операции, когда меня забросили на первую вахту, осьминоги тоже затруднялись со мной контачить.
Я не выбирала формы — в те времена хирургия еще не настолько продвинулась, а наноректики не распространились повсеместно и еще плохо поддавались программированию, поэтому пришлось взять то обличье, в котором, по мнению врачей, шансы на успешный исход реабилитационного периода были наивысшими. Я поначалу осталась им не особенно довольна, но тут так красиво, что долго унывать нет времени, и потом, мне сразу стало очень классно в физическом плане. Прошло где-то три-четыре Ю-года после трансформации, и я убедилась, что люди иногда жалеют о своем решении осуситься, но мне самой жалеть не довелось. Никогда. Я вполне свыклась с этим.
Вот только у меня стали, в натуре, сдавать нервишки, когда я прислушалась к лепету двуногих о том, чего они даже уразуметь не способны, к пердежному сотрясанию воздуха: мерзость, жестокость, зверство, нелюди, чудовища. В одной новостной программе даже прокрутили нарезку из свежайшего римейка гребаного Острова доктора Моро, етить-копать. Это что, одно из их евангелий?
Я выдержала от силы несколько минут, потом забралась с крилем к себе в норку, заперлась и включила звукоизоляцию.
Спустя какое-то время в дверь звонит Глайнис.