За день до моего прихода в тюремную амбулаторию на этом полигоне проводились очередные «учебные занятия». Пятнадцать заключенных, подвергнутых испытанию действия бомбы «системы Исии», были привезены оттуда на самолете и помещены в тюремную больницу. А так как врач, «обслуживавший» отделение зачумленных, выехал куда-то, меня назначили на время его отсутствия лечить больных. Не думайте, что я шучу над вами… Да, заключенных лечили. Даже усиленно. Лечили для того, чтобы через несколько Недель ввести в их организм новую порцию бактерий или снова отправить на полигон Аньда. Так поступали с каждым заключенным до тех пор, пока болезнь не одолевала его окончательно…
Фукуда потер лоб. Повязка сдвинулась с места, причинив ему жгучую боль, но он не заметил ее. Мысли его снова были там - в «отряде 731». Он словно наяву видел угрюмую палату тюремной больницы и пять коек, стоявших вдоль стены. Лежавшие на них люди, изнуренные болезнью, походили на трупы.
- От начальника тюрьмы я направился к главному врачу, - продолжал свой рассказ Фукуда. - Это был неразговорчивый человек, который коротко сказал, что я должен заняться пятнадцатью чумными больными. Да, он допускает возможность, что больные не справятся с последними испытаниями. Бактерии, введенные вчера в их организмы, открыты полковником Отомурой. Они необычайно сильны, и побороть их больные вряд ли в силах. Говоря это, главный врач довольно усмехнулся.
…Я вошел в палату. Склоняясь над койками больных, я видел изможденные лица, на которые нечеловеческие муки наложили неизгладимую печать. Все они были в бессознательном состоянии. Я немедленно взял у них кровь па исследование и, не ожидая, пока это сделают в лаборатории, сам произвел все анализы.
Потом я вернулся в палату. Один из больных лежал с открытыми глазами. Лицо его выражало непередаваемую муку. Я сделал ему впрыскивание, чтобы ослабить боль. Никогда, - голос Фукуды задрожал, - никогда я не забуду его взгляда… У него уже не было сил, чтобы выразить свою ненависть к нам хотя бы взглядом. Он просто жаждал смерти. Я помог ему умереть… Я впервые в жизни убил человека. Убил из сострадания.
Когда наступила ночь, санитары ушли. Я ходил между койками. Вдруг я почувствовал, что кто-то следит за мной. Осмотрелся - никого, двери закрыты, в палате нет ни одного постороннего человека. Тут я заметил, что один больной очнулся. Я склонился над ним и услышал прерывистый шепот: «Убийцы!.. Вы убьете нас, но вам не избежать справедливой мести! Мы сильнее вас., мы победим!» Человек этот говорил по-японски, с явным акцентом жителя Нагасаки.
Целую ночь провел я в этой палате, размышляя над словами несчастного узника. Впервые я увидел человека, которого не смогли сломить даже чудовищные муки, человека, который даже перед лицом неизбежной смерти говорил о мести и победе.
Я начал лихорадочно припоминать все, что когда-нибудь слышал о коммунистах. Всю жизнь меня учили, что я должен ненавидеть красных, а вот теперь, когда я лицом к лицу столкнулся с одним из них, я не почувствовал к нему ни ненависти, ни сострадания. Именно не чувствовал сострадания. Меня в это время волновали иные чувства - восхищение и зависть. Я изумлялся силе этого человека и завидовал ему…
Нет, - внезапно вскочил Фукуда, - не могу говорить об этом! Даже вам… Не умею найти слов, чтобы выразить все, что мне довелось тогда пережить…
Никто не проронил ни слова. В комнате стояла немая тишина, полная напряженного ожидания.
- На следующую ночь, когда санитары ушли, я снова был в этой палате. Мне хотелось услышать шепот этого узника, и я принес с собой изобретенный мною препарат - сыворотку, побеждающую бактерии, выведенные Отомурой. Скрытно от всех я ввел ее в организм больного коммуниста.
Когда он пришел в себя, я сидел на его койке. Не зная, с чего начать разговор, я очень глупо спросил: «Как ты себя чувствуешь?» Он презрительно посмотрел на меня и прошептал слабым голосом, в котором, однако, звучала огромная сила воли: «Л так, что ты снова можешь впрыснуть мне свои бактерии!» Я вздрогнул от этого вызова и горячо прошептал: «Нет, я не впрысну тебе никаких бактерий! Нет, нет… Я хочу спасти тебя! Тебя, себя, всех!.. Только скажи мне, как это сделать?» Я не знаю, почему он мне поверил, почему он стал говорить со мной, как с человеком. Этот человек стал моим учителем жизни. Он дал мне в руки оружие для борьбы - указал мне на идею, ради которой стоило жить и умереть. Я жадно слушал его до самого рассвета, а затем, по его просьбе, сделал ему укол, и он уснул…
Утром я был вызван к генералу Исии. Он встретил меня потоком ругательств и кричал, что я изменник и трус, недостойный носить мундир японского офицера.
Видя, что я молчу, он показал ампулу. Защищаться было не к чему. Я сказал ему все, что накопилось на душе. Тогда генерал Исии велел заковать меня в кандалы и немедленно отослать в военную тюрьму в Харбин. Там я попал в лапы Канадзавы. Он лично допрашивал меня, стремясь узнать, кто надоумил меня помочь несчастным узникам.
Не буду рассказывать о том, что пришлось мне перенести в тюрьме. Иногда меня охватывало полное безразличие ко всему, но это были редкие минуты. Все остальное время я думал только об одном - как вырваться из лап палачей. Я чувствовал, как росла во мне потребность отомстить им за смерть тысяч ни в чем не повинных людей, за все страдания, что они причинили моим соотечественникам. Во мне росла ненависть. Не инстинктивная, не слепая, рожденная физической болью и муками, перенесенными во время пыток и допросов. Нет! Это была ненависть осмысленная - сжигающая сердце ненависть ко всей этой системе, опирающейся на тюрьмы и пытки.
Однажды, после нескольких месяцев одиночки, пришло сообщение, что меня, как преступника, обвиненного в измене императору, будет судить особый военный трибунал. Я встретил это известие почти равнодушно - смерть не страшила меня. Жаль было только одного - что завтра я стану трупом, который не сможет ни мыслить, ни действовать… А действовать было нужно!
Фукуда замолчал, медленно провел ладонью по волосам.
- Нет, - сказал он глухо, - я не сумею точно рассказать вам о той ночи. Скажу коротко, как случилось, что я остался в живых и сижу сейчас перед вами… Не знаю, кто так решил, но суд надо мной должен был произойти не в Харбине, а в Пинфане. Рано утром под усиленным конвоем меня повезли на машине к месту суда. Однако до места не довезли! - вдруг зло рассмеялся Фукуда. - По дороге в Пинфань наша машина наткнулась на засаду китайских партизан. Стычка продолжалась всего несколько минут. Конвои был уничтожен, а китайские товарищи забрали меня с собой. Я остался у них.. Так закончился второй период моей жизни - период пробуждения сознания, период, когда я начал становиться настоящим человеком…
Фукуда замолчал. В комнате воцарилось тяжелое молчание. Все знали и слышали о преступлениях, творимых в «отряде 731», но рассказ очевидца, история его переживаний потрясли их.
Первым очнулся Косуке. Он посмотрел на Ямаду, на доктора, встал и, подойдя к Фукуде, обнял его.
- Ты молодец, Фукуда! Ты просто герой! - громко сказал он, и широкая, открытая улыбка подтвердила искренность его слов. - Я рад, что познакомился с тобой.
- Пусти, товарищ Косуке, ты задушишь меня, а я еще не все рассказал, - улыбнулся Фукуда. - Ведь не хочешь же ты лишить меня возможности заниматься врачебной деятельностью?
Шофер послушно вернулся, на место. Закуривая сигарету, Ямада сказал Фукуде:
- Косуке прав. Ты стал героем, а ведь был на самом краю пропасти! Одни шаг оставался тебе, чтобы стать преступником перед человечеством.
Фукуда тяжело вздохнул:
- Да, верно, поэтому мне так тяжело говорить. Ведь вы первые, кому я рассказываю обо всем этом. Больше я уже, вероятно, никому не буду рассказывать так подробно о моей жизни. Да это и ни к чему. Я рассказываю о себе столько потому, что это, по-моему, очень важно. Нужно показать вам путь, которым я пришел к нашей партии, к вам.
- Трудный это был путь. Легко можно было совершить ошибочный шаг и скатиться в пропасть, - сказал Ямада .
Старик вышел из комнаты. Вскоре он вернулся и принес чай. Пили его молча, каждый был погружен в свои думы. Фукуда первым отставил чашку:
- Теперь я хочу рассказать, как и почему я оказался в Токио. Ведь в Японию я вернулся только в прошлом году.
Ямада вопросительно посмотрел на Фукуду.
- Я уже говорил вам, что меня спасли китайские партизаны, - продолжал Фукуда. - В их отряде я был бойцом и одновременно врачом. Действовали мы главным образом в Западной Маньчжурии. Когда советские войска стали громить Квантунскую армию, мы пошли навстречу русским друзьям. Мы нарушали коммуникации японских войск, взрывали мосты, жгли склады боеприпасов и нефтехранилища. Я рассказал товарищам по отряду о страшной фабрике смерти, которую создал Исии, но очень немногие поверили моим словам. Я не удивлялся этому - слишком чудовищно было само ее существование, чтобы поверить в ее действительность.
В те дни я боялся только одного - чтобы бандиты из японского генерального штаба не дали «отряду 731» приказ использовать бактериологические бомбы. Но Советская Армия устремилась вперед, как ураган, сметая на своем пути хваленую армию «страны восходящего солнца». Японским генералам просто не хватило времени для использования своего адского оружия. Фабрику смерти им пришлось взорвать.
Потом закончилась война. Правда, не всюду. В Китае она продолжалась. Это была война за свободу китайского народа. Наш отряд был включен в состав одной из дивизий Народно-освободительной армии. Я уже мог возвратиться на родину, и командование даже спрашивало, не хочу ли я уволиться. Но у меня не было такого желания. Я понимал, что, сражаясь за свободу китайского народа, я одновременно сражаюсь за счастье и свободу моей родины. Поэтому я остался в армии Мао Цзэ-дуна. За эти годы мы исходили Китай вдоль и поперек. Китайские друзья всюду относились ко мне приветливо, видя во мне брата-японца, хотя мои соотечественники и причинили им немало горя и зла. О, они знали разницу между другом и врагом! Я был для многих из них живым примером нерушимого братства людей труда… Но, - недовольно махнул рукой Фукуда, - я опять начинаю говорить о себе.
- Говори! - сказал Ямада. - Это нас тоже интересует.
- Жаль времени. Есть вещи важнее моих переживаний… Скажу вам коротко: в прошлом году я вернулся в Японию. Не знаю почему, но меня потянуло в Кобе. Может быть, просто потому, что там я провел свои детские годы в семье старого доктора. Словом, я поехал в Кобе. Товарищи из городского комитета партии помогли мне получить необходимые документы. Я обрел новую фамилию - Сасаки. Вы сами понимаете, что американцы и наши нынешние правители охотно занялись бы моей особой, если бы узнали, что я вернулся из красного Китая. Партия помогла мне получить и работу. Я стал врачом в городской больнице, но ни на минуту не забывал о главной цели моей жизни. Постепенно я стал создавать свою лабораторию и даже приступил к работе по изысканию такой вакцины, которая убивала бы любую чумную бактерию. Перед моими глазами все время стояли ряды старательно подобранных и занумерованных пробирок в лаборатории Отомуры. Сколько раз, когда я смотрел в микроскоп, передо мной среди бактерий вставало его лицо, скрытое за очками в черной оправе!..
Говоря это, Фукуда скрипнул зубами, стиснул пальцы, на лице его выступили багровые пятна.
- Этот человек… нет, это чудовище в человеческой коже было для меня олицетворением преступности…
Немного успокоившись, Фукуда продолжал:
- Два месяца назад я заказал в Кобе несколько десятков пробирок, колб и другой лабораторной посуды. Когда я пришел за получением заказа, мне ответили, что он не выполнен, так как магазин получил специальное предписание американских оккупационных властей немедленно выдать весь запас лабораторного стекла одному человеку. Это заставило меня насторожиться; я осторожно стал расспрашивать хозяина. Он сказал, что покупатель - какой-то доктор в больших очках с черной роговой оправой. Я, пожалуй, не смогу вам описать, каким усилием воли удалось мне подавить свое смятение. Я даже изобразил на своем лице радость и сказал владельцу магазина, что этот доктор - мой хороший знакомый и я с удовольствием повидал бы его. Не заподозрив никакого подвоха, хозяин рассказал, что доктор Маото не оставил своего адреса, но известно, что он живет в районе загородных вилл. Я сначала был сбит с толку: Маото, а не Отомура? Затем понял, что военному преступнику Отомуре пришлось переменить фамилию. Слишком много преступлений было на его совести!
С того дня я из врача превратился в следопыта. В адресном бюро мне назвали улицу, на которой якобы жил Маото, но на самом деле никакого Маото там не оказалось. Тогдая собрал нескольких уличных мальчишек, которые вместе со мной стали патрулировать весь район, где были расположены виллы. Не смейтесь, я тогда еще не был уверен, что Маото - это именно Ото-мура, а идти в партийную организацию с пустыми подозрениями я не хотел, да и не мог.
Через пять дней один из моих мальчишек сообщил, что видел человека, которого я ему описал. Целый день я пробродил возле этого дома…
- Один? - прервал Фукуду секретарь.
Фукуда склонил голову. С минуту он молчал, потом виновато посмотрел на секретаря и тихо ответил:
- Один… Я теперь понимаю, что это была ошибка. Вместо того чтобы подробно рассказать партийной организации о моих подозрениях и попросить совета и помощи, я искал сам.