С тех пор как армия покинула Смоленск, часть штабных офицеров была направлена вперед по дороге к Москве с заданием найти хорошие позиции, на которых армия могла дать отпор Наполеону. Практически все старшие офицеры не могли и помыслить о том, чтобы сдать древнюю столицу России без боя. Клаузевиц хорошо описал трудности, с которыми столкнулись штабные офицеры:
«Россия чрезвычайно бедна позициями. Там, где еще имеются большие болота [т. е. на большей части территории Белоруссии. — Авт.], местность настолько покрыта лесами, что трудно найти достаточное пространство для расположения сколько-нибудь значительной массы войск; там, где леса вырублены, как между Смоленском и Москвой, местность плоская, без определенно выраженного рельефа, нет глубоко врезанных долин, поля не огорожены, а следовательно, всюду легко проходимы, селения имеют деревянные постройки, а потому мало пригодны для обороны. К этому надо добавить, что и в этих местах широкий обзор встречается лишь изредка, так как повсюду разбросаны небольшие перелески. В общем выбор позиций очень стеснен. Поэтому, если полководец, как то было с Кутузовым, должен, не теряя времени, дать сражение и найти на протяжении двух-трех переходов подходящую местность, то, конечно, ему приходится мириться со многим».
В итоге Кутузову досталась позиция недалеко от деревни Бородино, в 124 км от Москвы. Первое впечатление, которое сложилось у офицеров русского штаба, изначально увидевших эту позицию со стороны основной, так называемой Новой Смоленской, дороги, было очень хорошим. Фланг войск, расположившихся на любой стороне от дороги, был бы защищен Москвой-рекой, тогда как прямо перед ними естественной преградой для противника служили крутые берега р. Колочи. Серьезные проблемы можно было обнаружить при внимательном взгляде на левый фланг этой позиции, находившийся к югу от главной дороги. Изначально российская армия заняла позицию вдоль линии, проходившей от с. Маслово к северу от дороги, через Бородино на главной дороге к возвышенности в районе Шевардино на левом фланге. Центр позиции мог быть усилен за счет кургана, который находился к юго-востоку от Бородино и стал знаменитым редутом Раевского. В то же время левый фланг мог располагаться в Шевардино, которое П.И. Багратион начал укреплять.
После более близкого осмотра Багратион вскоре обнаружил, что позиция на левом фланге, предназначавшаяся для его армии, была очень уязвима. Находившийся у него в тылу овраг нарушал коммуникации. Еще важнее было то, что другая, так называемая Старая Смоленская дорога подходила к его позициям с запада и проходила непосредственно за ними, соединяясь с главной дорогой в тылу позиции русских. Устремившийся по этой дороге противник легко мог атаковать фланг Багратиона и отрезать его армии путь отступления к Москве. Столкнувшись с этой опасностью, армия Багратиона начала перемещаться на новую позицию, которая находилась за пределами Шевардино, начиналась сразу к югу от Бородино и представляла собой линию, тянувшуюся к деревне Утица на Старой Смоленской дороге. 5 сентября войска Багратиона при Шевардино отбили несколько яростных атак французов с целью прикрыть отход основных сил на новую позицию, потеряв при этом 5–6 тыс. человек и нанеся, возможно, чуть меньший урон противнику.
Новая линия, безусловно, была безопаснее, поскольку она перекрывала Старую Смоленскую дорогу. Однако чтобы этого достичь, пришлось оставить прочную позицию в Шевардино и растянуть войска на местности между Бородино и Утицей, что совсем не играло на руку защитникам новых рубежей. Кроме того, резко сворачивая на юг рядом с Бородино и редутом Раевского, русская линия теперь являлась своего рода выступом по отношению ко всем войскам, расположенным на пространстве между Бородино и левым флангом линии П.И. Багратиона за деревней Семеновское, и была уязвима для перекрестного огня французской артиллерии.
7 сентября во время Бородинского сражения большая часть российской армии расположилась в районе этого небольшого выступа. Здесь находились пять из семи русских пехотных корпусов общей численностью 70 тыс. человек. Кроме того, в районе «выступа» находилось более 10 тыс. всадников. Даже два остававшихся пехотных корпуса — 2-й Багговута и 3-й Тучкова — отправили половину своего личного состава для защиты этого участка. Развертывание русских войск происходило не только на очень узкой линии фронта, но и при крайней скученности войск. Пехотные дивизии были выстроены в три линии. Впереди стояли егери. Позади них — две линии пехоты, развернутые в виде так называемых «батальонных колонн». Эти колонны в ширину состояли из одной роты, а в глубину — из четырех. В неглубоком тылу пехотных дивизий выстроилась кавалерия; резервные подразделения находились за ними, но все же часто и они оказывались в зоне досягаемости тяжелой артиллерии Наполеона, для которой шесть и даже иногда семь линий русских войск представляли хорошую мишень.
Чтобы объяснить англоязычной читательской аудитории, что все это означало, возможно, полезно будет сравнить Бородинское сражение с битвой при Ватерлоо. Наполеон имел при Ватерлоо 246 орудий, некоторые из которых в самом начале сражения пришлось разместить на правом его фланге против пруссаков. Так называемая «большая батарея», бомбардировавшая пехотные каре Веллингтона в полдень 18 июня 1815 г., состояла из 80 орудий. Артиллерия Наполеона располагалась непосредственно перед армией Веллингтона.
Почти все сражение происходило на линии, протянувшейся на 3,5 км к востоку от замка Угумон, в котором Веллингтон разместил 73 тыс. солдат своей армии. Из всех битв периода наполеоновских войн Ватерлоо поистине было сражением с наибольшей скученностью войск за исключением Бородино. Английский главнокомандующий частично спрятал своих людей за обратным скатом, хотя на руку ему сыграло также то обстоятельство, что грязь уменьшала количество рикошетов, а значит и смертоносную силу наполеоновских пушек.
При Бородино Наполеон развернул 587 орудий. Большая их часть была обращена против русских войск, которые защищали линию, начинавшуюся севернее редута Раевского и тянувшуюся до трех полевых укреплений, которые возвели солдаты Багратиона позади Семеновского и которые вошли в историю как Багратионовы флеши стреловидные, открытые с тыла земляные укрепления, чьи покрытые трещинами брустверы служили плохим прикрытием для тех, кто их оборонял. Когда флеши пали, русская линия, обойдя Семеновское, еще больше завернула к югу. Расстояние от редута Раевского до Семеновского всего 1700 м. Флеши располагались за деревней, в нескольких сотнях метров от нее. На этом участке были собраны русские войска численностью свыше 90 тыс. человек. Из рапорта М.Б. Барклая, составленного после сражения, следует, что его линии внутри этого выступа не просто находились под перекрестным огнем. Французские батареи неподалеку от Бородино также порой оказывались на фланге русских линий и имели возможность наносить им максимальный урон, простреливая их насквозь.
Правда, А.У. Веллингтон умел гораздо более эффективно, чем любой из русских или прусских генералов, использовать обратный скат и прочие естественные преграды для прикрытия своих войск. Однако Барклай действительно в ряде случаев отдавал приказ своим генералам держать людей в укрытии, но в ответ слышал, что такого на поле боя не было. Во время прогулки по позициям, занимаемым российской армией, на этом до сих пор не тронутом поле боя, легко убедиться в справедливости заявлений генералов. Вопреки традиции, некоторые русские командиры также приказывали своим людям во время бомбардировок ложиться на землю, хотя не все подразделения повиновались. Русские могут быть подвергнуты справедливой критике за то, что чрезмерно скучили свои войска и не держали хотя бы своих резервов вне зоны обстрела орудий Наполеона. С другой стороны, твердая как камень земля также представляла опасность с точки зрения рикошетов. Русские деревни, выстроенные из дерева, служили плохим подспорьем для оборонявшихся, поскольку грозили в любой момент загореться. По этой причине русские уничтожили деревню Семеновское еще до начала сражения. Очевиден контраст с теми преимуществами, которые дали армии Веллингтона каменные строения в Угумон и Ла-Хэ-Сент.
Плотность развертывания русских войск была призвана заставить Наполеона вести сражение на истощение. Ограниченное пространство на поле боя давало его отрядам мало места для маневра или использования тактического преимущества. Это пространство в буквальном смысле ограничивало и сам гений Наполеона. Ценой этому, и это знали русские командиры, были очень большие потери. Кроме того, установка на битву на истощение более или менее сводила на нет шансы русских на выдающуюся победу. Поскольку на поле боя присутствовал Наполеон, а его армия численно значительно превосходила силы русских (если иметь в виду профессионально обученные войска), такая победа в любом случае была маловероятна. Таким образом, во многих отношениях Бородинское сражение в миниатюре представляло собой кампанию 1812 г., в ходе которой российское высшее командование вынуждало Наполеона вести войну так, что это устраивало русских, но не его.
За свою историю русские войска привыкли сражаться на местности, дававшей им мало естественных преимуществ. Таким образом, по традиции они были более чем большинство европейских армий склонны к тому, чтобы возводить полевые укрепления с целью усиления своих позиций. Именно это они сделали и под Бородино, но лишь с ограниченным успехом. Наиболее мощные и профессионально возведенные укрепления располагались на крайних северных рубежах линии русских, позади деревни Горки. В этом районе боевые действия так и не были начаты, поэтому укрепления во многом оказались лишней тратой сил и времени. Двумя укрепленными участками, которые действительно сыграли важную роль по ходу сражения, были гораздо более слабые флеши Багратиона и редут Раевского. Хотя особенно редут являлся ключевым элементом оборонительной линии русских, следует с большой осмотрительностью принимать за чистую монету французские описания этих якобы грозных фортификаций.
Ни флеши, ни редут Раевского не были возведены при участии офицеров инженерного корпуса. Все немногочисленные кадры армейских инженеров получили другие задания, как и большинство саперно-строительных рот, но и те, и другие вместе взятые насчитывали не более пятисот человек. Московские ополченцы, выполнившие большую часть работ по сооружению редута Раевского, понятия не имели о том, как строить фортификации, и испытывали трудности из-за каменистости почвы и недостатка инвентаря. Слаженности действий не способствовал и спор между К.Ф. Толем и Л.Л. Беннигсеном о том, как наилучшим образом возводить укрепления на кургане. К.И. Опперман, старший и наиболее авторитетный инженер российской армии, в 1812 г., уделявший почти все свое внимание строительству крепостей, к моменту сражения еще не прибыл в расположение армии. Помимо этого, однако, имели место проволочки, связанные с поиском лопат и киркомотыг для ополченцев. Таким образом, работа началась к концу дня 6 сентября и продолжалась в течение всей ночи. Прапорщик Д.И. Богданов и его небольшой отряд саперно-строительных войск прибыли, чтобы помочь с возведением редута незадолго до полуночи. Работы были далеки от завершения, когда 7 сентября началось сражение.
В результате, согласно официальным отчетам корпуса военных инженеров, в конструкции редута, не говоря уже о флешах, имели место всяческого рода элементарные ошибки. Курган, на котором был возведен редут Раевского, при любых обстоятельствах следовало признать маленьким и низким. В конечном счете восемнадцать пушек и один прикрывавший их батальон пехоты — это все, что удалось втиснуть на эту позицию. Во время прогулки по кургану кажется поразительным, как русским удалось разместить здесь так много людей. Склон перед редутом был очень пологим, склон позади него — лишь немногим более пологим. Ополченцы сделали все, что было в их силах, чтобы компенсировать эти недостатки, но этого было недостаточно. Одна из проблем заключалась в том, что «контрэскарп был гораздо ниже, чем эскарп, и котлован перед редутом совершенно не отвечал требованиям». Конечно, ополченцы понятия не имели, как использовать фашины, туры и прочие элементы саперно-строительного искусства. Ввиду нехватки времени, амбразуры были сделаны всего для десяти орудий. Одним из следствий этого явилась неспособность располагавшейся на редуте артиллерии прикрыть все подходы. Участок перед редутом обстреливался русскими батареями Первой армии с севера и Второй армии с юга, но почти все эти орудия были развернуты на открытой местности и находились под разрушительным огнем неприятельской артиллерии. Все это, наряду с массированным артобстрелом, который велся по редуту 7 сентября, помогает понять, как он в конечном итоге подвергся кавалерийской атаке.
Офицером, с самого начала наблюдавшим за сооружением редута Раевского, был поручик И.П. Липранди, старший квартирмейстер 6-го корпуса Д.С. Дохтурова. Тот факт, что всего лишь поручику приходилось исполнять обязанности второго по старшинству офицера корпусного штаба, свидетельствовал о нехватке кадров старших штабных офицеров. Ему также приходилось выполнять работу военного инженера, но это происходило не только из-за недостаточного числа инженерных офицеров, но и потому, что инженеры Первой армии были заняты сооружением гораздо более основательных укреплений на правом фланге армии, к северу от Горок. В то время как 4, 5 и 6 сентября столько сил шло на укрепление северного фланга, на редуте Раевского еще за день до сражения практически ничего не было сделано. Это многое говорит о приоритетах российского высшего командования и о том, где по их ожиданиям должны были произойти самые серьезные столкновения с противником.
Еще более поразительным было то, как М.И. Кутузов первоначально развернул российскую армию. Из пяти пехотных корпусов первой линии, два — 2-й К.Ф. Багговута и 4-й А.И. Остермана-Толстого — располагались к северу от Горок, равно как и один кавалерийский корпус казаков М.И. Платова. 6-й корпус Д.С. Дохтурова стоял напротив Бородино и между деревней Горки и редутом Раевского. Вся линия к югу от редута вплоть до флешей состояла из двух корпусов Второй армии П.И. Багратиона: 7-й пехотный корпус H.H. Раевского стоял непосредственно перед редутом, а 8-й корпус M.M. Бороздина был чуть левее линии позади деревни Семеновское. Два остававшихся корпуса Первой армии — 3-й Н.А. Тучкова и 5-й лейб-гвардии — представляли собой весь резерв. Расположение самой армии, равно как и ее укреплений, таким образом, обнаруживали первостепенную заботу М.И. Кутузова о своем правом фланге и Новой Смоленской дороге, которая являлась его линией коммуникаций и снабжения, ведущей к Москве.
За два дня до сражения многие генералы из армии М.И. Кутузова указывали на уязвимость левого фланга русских войск. Атака Наполеона на Шевардино явилась своего рода предзнаменованием будущего штурма именно этой части линии Кутузова. Даже офицеры весьма невысокого звания знали, что противник с большой долей вероятности должен был ударить именно с юга. Кутузов провел некоторые перестановки, чтобы противостоять этой опасности. Кроме того, он выдвинул корпус Н.А. Тучкова из резерва и расположил его на Старой Смоленской дороге, чтобы предупредить любые попытки неприятеля зайти с левого фланга русской армии. Но, несмотря на все призывы, исходившие, помимо прочих, от М.Б. Барклая де Толли, он настоял на том, чтобы корпуса К.Ф. Багговута и А.И. Остермана остались на правом фланге, позади Горок.
Нелицеприятным объяснением этому может служить простое упрямство, которым славился главный советник М.И. Кутузова К.Ф. Толь. Учитывая антагонизмы, существовавшие в среде высшего командования, изменение местоположения армии по совету генерала-соперника могло быть воспринято как унижение. Более вероятно то, что Кутузов и Толь не хотели ослаблять силы, охранявшие главную линию коммуникаций, до тех пор, пока не были окончательно убеждены в том, что Наполеон не собирался наносить удар в этом направлении. Цена оборонительной тактики заключается в том, что войска необходимо развертывать, исходя из предположений и опасений относительно того, где противник нанесет удар. Учитывая, что Наполеон был известен своей отвагой и умением преподносить противнику сюрпризы, это могло закончиться тем, что многие подразделения оказались бы вдали от поля боя и не смогли принять участия в сражении. В очередной раз полезной может быть сравнение с Ватерлоо. Будучи сильно обеспокоен тем, что впоследствии оказалось несуществующей угрозой его коммуникациям со стороны моря, Веллингтон на протяжении всего сражения продержал 17-тысячный отряд принца Фридриха Нидерландского на удалении многих километров от поля боя. По меньшей мере 23 тыс. человек А.И. Остермана и К.Ф. Багговута с запозданием вступили в сражение при Бородино.
Тем не менее передислоцирование 2-го и 4-го корпусов имело серьезные последствия. В их отсутствие М.И. Кутузов утром 7 сентября был вынужден отправить большую часть предполагаемого резерва армии на первую линию сражения, что противоречило всей нормальной практике и вызвало большое негодование М.Б. Барклая. То, что лейб-гвардия была передвинута, а Барклай даже не был поставлен об этом в известность, говорит о неразберихе и разобщенности, которые имели место в командовании российской армии. В конечном итоге два правофланговых корпуса действовали в качестве замены резерва, но их прибытие на южное крыло российской армии, над которым нависла опасность, потребовало отчаянных призывов Багратиона и двух часов времени. 4-й корпус Остермана прибыл еще позже. К тому времени, как это подкрепление оказалось на месте, Вторая армия Багратиона уже успела понести огромные потери перед лицом превосходящих сил противника.
С самого 1812 г. не утихают споры о точном количестве войск, которое каждая из сторон привела с собой на Бородинское поле. Отчасти это вызвано довольно детским желанием историков воспеть доблесть армии той или иной стороны, показав, что она находилась в меньшинстве. У русских, разумеется, было больше людей, но только в том случае, если принимать в расчет 31 тыс. человек ополчения из Москвы и Смоленска, которые были вооружены преимущественно вилами и топорами и не имели военной подготовки. Ополчение не было полностью бесполезным, потому что выполняло такие вспомогательные функции как переноска раненых и служба в военной полиции. Но эти ополченцы не могли и на самом деле не принимали какого-либо участия в сражении. Если полностью сбросить со счетов ополченцев, у Наполеона, возможно, имелось некоторое численное превосходство: порядка 130 тыс. солдат его армии выступили против около 125 тыс. русских. У Наполеона был несомненный перевес, если сбросить со счетов также 8,6 тыс. казаков российской армии. Хотя они и приносили гораздо больше пользы, чем ополченцы, нельзя было полагаться на то, что казаки на поле боя смогут выстоять против регулярной кавалерии, не говоря уже о пехоте.
Что касается качества регулярных подразделений обеих армий, то даже те солдаты, которые в начале кампании были новобранцами, теперь могли рассматриваться почти что как опытные воины. За десять недель суровых маршей и сражений все неженки к тому моменту уже давно выбыли из рядов армии. Единственным исключением были 13,5 тыс. человек в составе четвертых (т. е. рекрутских депо) батальонов под командованием генерала М.А. Милорадовича, которые примкнули к Кутузову за день до сражения и были распределены между полками Первой и Второй армий. Эти люди имели должную подготовку, но, как это обычно бывает в армии в мирное время, учебные стрельбы велись в ограниченном объеме из-за нехватки свинца, и никто из них никогда не стрелял, будучи охвачен гневом. С другой стороны, элитные подразделения обеих армий были представлены в полном составе. Применительно к российской армии это были лейб-гвардейские и гренадерские полки. В наполеоновской армии к таким подразделениям относились гвардия, I корпус Даву, а также многие превосходные немецкие и французские полки тяжелой кавалерии.
Две армии готовились к бою по-разному, что отражало их различную природу, но обе имели хороший стимул и с нетерпением ждали начала сражения после многих недель успевших всем надоесть маршей. Когда перспектива решающего сражения, которое так часто и на протяжении стольких недель откладывалось, стала реальной, обе стороны знали, что ставки очень высоки.
М.И. Кутузов приказал, чтобы знаменитая Смоленская икона Божьей Матери, вывезенная из города, была пронесена перед рядами всей его армии. Сегюр вспоминал, что религиозное шествие было видно из штаба Наполеона: они могли видеть, как «Кутузов в окружении самых высокопоставленных лиц духовного и военного звания расположился в центре процессии. Он заставил священников и архимандритов надеть на себя те роскошные и величественные знаки отличия, которые достались им по наследству от греков. Они шли впереди него, с благоговением неся символы своей религии». Кутузов умел мастерски общаться с солдатами на доступном им языке, но, своими глазами видевшие объятый пламенем Смоленск и другие русские города, они едва ли нуждались в призывах стоять до последнего за родную землю и веру.
Французская армия образца 1812 г., напротив, носила всецело светский характер, сохранив многие республиканские нормы 1790-х гг. Более того, в рядах наполеоновской армии на Бородинском поле было несколько десятков тысяч поляков, немцев и итальянцев. Поэтому в приказе Наполеона, зачитанном в тот день командирами его армии своим подчиненным, ничего не говорилось ни о религии, ни о патриотизме. Он взывал к гордости и уверенности, которые им следовало почерпнуть из своих прошлых побед, говорил о славе, которую они обретут в глазах грядущих поколений, одержав победу в сражении «под стенами Москвы». Более прозаично, но весьма актуально было то, что в приказе подчеркивалась необходимость победы: «Она доставит нам изобилие, хорошие зимние квартиры и скорое возвращение в отечество».
В середине дня 6 сентября, пока Наполеон рассматривал позиции русских, находясь неподалеку от Бородино, к нему подошел маршал Л.Н. Даву с предложением оставить план фронтального штурма армии П.И. Багратиона, а вместо этого распорядиться о движении 40 тыс. человек в составе корпусов Ю.А. Понятовского и Л.Н. Даву в сторону Старой Смоленской дороги, чтобы окружить русских с левого фланга и нанести фланговый удар. В принципе это была хорошая идея. Наполеону была нужна решительная победа, и у него были основания сомневаться в том, что этого можно достичь посредством фронтального удара. Прочность и упорство русских войск уже успели стать легендой. Фланговый маневр мог превратить бой из сражения на истощение в схватку с применением маневрирования, что могло только сыграть на руку Наполеону.
Тем не менее император поступил правильно, отклонив предложение Даву. Учитывая качества легкой кавалерии русских, фланговый маневр вряд ли бы застал их врасплох, а угроза флангу М.И. Кутузова могла просто-напросто заставить его собрать лагерь, чего, после столь длительного преследования, так опасался Наполеон. Передислоцирование корпуса Даву для совершения подобного маневра в тех условиях потребовало бы крупномасштабных перемещений в темноте по лесистой местности на правом фланге французов, что было верным средством вызвать хаос. Более того, стратегия русских по изматыванию наполеоновской армии начала приносить плоды. На более раннем этапе кампании он мог бы с легкостью бросить 40 тыс. человек на выполнение подобного маневра, но сейчас он не мог позволить себе взять столь большую погрешность на риск и ошибку.
Бородинское сражение началось ранним утром 7 сентября. Около шести часов утра русский лейб-гвардии Егерский полк был выбит из деревни Бородино и с тяжелыми потерями отступил за р. Колочу. Французы, имевшие численное превосходство, атаковали в тот момент, когда туман еще не рассеялся. Одно из двух: либо полк не должен был оставаться на столь уязвимой и изолированной позиции, либо он не сумел принять должные меры предосторожности. М.Б. Барклай полагал, что первое было вернее, и настаивал на том, что в отступлении егерей был виноват М.И. Кутузов. Однако, согласно ходившим в армии слухам, вина за поражение часто возлагалась на командиров полка. Французские подразделения, занявшие Бородино, преследовали лейб-егерей и за р. Колочей, попали в засаду и отступили с тяжелыми потерями, так что с тактической точки зрения бой окончился вничью. Более значимым было то, что эта стычка позволила французской артиллерии, обстреливавшей редут Раевского, выдвинуться вперед и занять превосходные позиции, чтобы обстреливать линии русских продольным огнем. Этот первый удар, нанесенный по северной части линии русских, также мог убедить Кутузова в том, что Наполеон в конечном итоге мог ударить по его правому флангу. Если это было так, то колебания Кутузова по поводу того, отправлять или нет Остермана и Багговута в южном направлении, могли только усилиться.
Вскоре после атаки на Бородино начался гораздо более массированный штурм флешей Багратиона. Хотя изначально в штурме участвовали войска Даву, довольно скоро свой корпус в бой бросил маршал Ней. Русские источники утверждают, что к концу схватки наступление противника на флеши поддерживалось огнем 400 пушек. Здесь чувствуется преувеличение, но не подлежит сомнению, что три дивизии 8-го корпуса M.M. Бороздина — единственный контингент русской пехоты, с самого начала развернутый в этом районе, — находились в явном меньшинстве и оказались под сильным артиллерийским огнем. Три флеши, брустверы которых вскоре были разрушены огнем французской артиллерии, удерживались силами Второй сводно-гренадерской дивизии графа М.С. Воронцова, которая в ходе сражения была уничтожена и впоследствии расформирована. Сам Воронцов был тяжело ранен. Та же участь постигла большую часть других генералов Второй армии, явивших примеры выдающейся храбрости и самопожертвования. В течение трех часов П.И. Багратион, начальник его штаба Эммануэль де Сен-При и M.M. Бороздин были выведены из боя.
И французская, и русская армии в основном применяли одну и ту же тактику. Атаки начинались из-за дымовой завесы, которая образовывалась после ружейных залпов, и велись при мощной артиллерийской поддержке, однако основная масса пехоты была развернута в колонны. Как показывал в своих трудах по теории военного дела А.А. Жомини, если нападавшая сторона располагала достаточным количеством решительно настроенных людей, едва ли возможно было остановить их ружейным огнем неприятельской пехоты, преимущественно построенной в виде колонны. Однако, прорвавшись сквозь первую линию, нападавший затем оказывался весьма уязвим для незамедлительных контратак со стороны свежих сил противника, еще не вступивших в бой, но уже построенных в виде батальонных колонн для нанесения ответного удара. Если обе стороны были настроены на победу, за очередной атакой вновь следовала контратака, и этот маятник раскачивался между противоборствовавшими сторонами до тех пор, пока одна из них, исчерпав свои резервы, не оказывалась поверженной и не отступала. Русские историки много сил потратили на то, чтобы точно установить, сколько раз волны французской пехоты обрушивались на флеши, но окончательно выяснить это практически невозможно, да и это не столь уж важно. При всей своей невиданной отваге оказавшиеся в меньшинстве русские в конце концов были вынуждены отступить за Семеновский ручей и перестроиться на обеих сторонах деревни Семеновское.
В ходе ожесточенной битвы за флеши Багратион привел подкрепления как со своего правого, так и левого флангов. Применительно к правому флангу это означало, что часть солдат 7-го пехотного корпуса H. H. Раевского, который располагался слева от редута Раевского, переместилась на юг в направлении Семеновского. Тем временем с левого края русской линии Н.А. Тучков был вынужден послать на подмогу Багратиону одну из своих двух пехотных дивизий под командованием Коновницына.
В результате Тучкову пришлось туго, когда польский корпус Понятовского начал наступление по Старой Смоленской дороге в направлении деревни Утицы. К счастью для русских, Понятовскому пришлось сделать крюк, чтобы не заблудиться в лесу: это дает основания предположить, какая судьба была уготована гораздо более крупным силам Даву, если бы он попытался осуществить предложенный им самим фланговый удар. Когда Понятовский наконец начал наступление, имевшиеся в его распоряжении 10 тыс. человек вынудили оказавшегося в меньшинстве Тучкова отойти на более прочную позицию, закрепившись на холме к востоку от Утицы.
На протяжении всего оставшегося дня яростная, но в конечном итоге не имевшая определенного исхода схватка продолжалась вокруг Утицы и Старой Смоленской дороги. В качестве подкрепления полякам пришла большая часть вестфальского корпуса Ж.А. Жюно. На помощь же Тучкову прибыл Второй пехотный корпус К.Ф. Багговута. Тем временем в прилегавшем к Утице лесу, между Старой Смоленской дорогой и открытым пространством, на котором были сооружены флеши, егерский полк И.Л. Шаховского ввязался в страшный бой, лишив подвижности превосходящие силы противника и, по словам одного немецкого историка, продемонстрировав «не только отвагу и стойкость, но также и мастерство, которое не всегда и не везде удавалось обнаружить русской легкой пехоте».
С прибытием Багговута сражение на крайнем левом фланге российской армии приобрело характер второстепенного события. Учитывая относительный баланс сил на этом участке, едва ли Понятовский смог бы успешно пробиться далеко по Старой Смоленской дороге и зайти в тыл русской армии. Гораздо более опасная ситуация сложилась вокруг редута Раевского. Если бы французы осуществили здесь прорыв, они разбили бы линию русских на две половины. Они также бы оказались на достаточном расстоянии для нанесения удара в направлении Новой Смоленской дороги — основной линии коммуникаций в тылу Кутузова.
В течение более двух часов после падения Бородино артиллерия и стрелки противника поливали огнем защитников редута Раевского, но пехота Эжена Богарне, командовавшего левым флангом наполеоновской армии, так и не начала массированную атаку. Когда же приказ атаковать наконец поступил, сила удара оказалась слишком велика для защитников редута, и они были выбиты с кургана. Одна из трудностей, с которым столкнулись русские, заключалась в том, что у расположенной на редуте артиллерии заканчивались боеприпасы. Кроме того, наступавшие колонны неприятеля были скрыты за густым туманом, еще не рассеявшимся вокруг редута в столь ранний час. В результате, когда французская пехота неожиданно появилась из тумана и начала карабкаться на редут, среди русских солдат началась паника. Очень сложно установить точное время, в течение которого разворачивались те или иные эпизоды Бородинского сражения. Что касается атаки на редут, с точностью можно утверждать, что она началась вскоре после ранения Багратиона и после того, как часть пехотного корпуса Раевского покинула прилегавшую к редуту территорию, отправившись на подмогу Багратиону.
Получив известие о ранении Багратиона, Кутузов отправил в расположение Второй армии А.П. Ермолова с тем, чтобы тот оказал помощь остававшимся в строю командирам и рапортовал о положении дел. Вместе с Ермоловым выехал генерал-майор граф А.И. Кутайсов, командовавший всей артиллерией русской армии. Кутайсов был способным молодым артиллеристом, страстно преданным своему делу. Он также был внешне привлекателен, добр, обаятелен и образован, что помогло ему стать одной из наиболее популярных фигур в армии. Это было несколько иронично, поскольку его отец, первый граф Кутайсов, был всеми презираемым и малограмотным бывшим турецким военнопленным, которого Павел I сделал своим приближенным и доверенным лицом и возвел в графское достоинство, отчасти назло русской аристократии.
Проезжая мимо редута Раевского по пути в расположение Второй армии, Ермолов и Кутайсов увидели вблизи спешно отступавшие русские войска. Русским было крайне важно контратаковать немедля, пока противник не успел закрепиться на захваченном редуте.
А.П. Ермолов был как раз тем человеком, который был нужен в столь критическом положении. Он сразу же принял командование войсками, находившимися поблизости от него, и повел в их успешное контрнаступление. Пока люди Ермолова — в основном приписанные к Уфимскому пехотному полку 6-го пехотного корпуса Дохтурова — пробивались обратно к редуту они обнаружили, что другие части, входившие в состав 6-го корпуса, во главе с адъютантом Барклая Левенштерном штурмовали редут с противоположной стороны холма. Тем временем Паскевич собрал под своим командованием остатки своей 26-й пехотной дивизии и выдвинулся на подмогу Левенштерну и Ермолову слева от редута. Контрудар русских увенчался успехом потому, что русские офицеры, находившиеся на месте схватки, действовали без промедления, решительно и проявляли инициативу, не дожидаясь приказов. Кроме того, дивизия генерала Ш.А.Л.А. Морана, представлявшая собой острие атаки французов, слишком сильно оторвалась от остальных дивизий Эжена Богарне и оказалась отрезанной.
С русской стороны самой серьезной потерей, понесенной в ходе контрудара, был Кутайсов, погибший во время повторного взятия редута. Его тело так и не нашли. Нет сомнения что глава всей артиллерии российской армии не должен был рисковать своей жизнью подобным образом, и впоследствии смерть Кутайсова использовали для объяснения ошибок, допущенных русской артиллерией во время сражения. Эти объяснения, безусловно, были логичны. На поле боя русские имели 624 орудия и, в частности, располагали большим числом 12-фунтовых пушек, чем французы. Тем не менее они успели дать такое же количество залпов. Возникшие проблемы были связаны с повторным подвозом боеприпасов для батарей. Гораздо хуже было то, что, хотя отдельные батареи действовали умело и храбро, русским так и не удалось сосредоточить артиллерийский огонь. На ключевых участках сражения русские батареи оказались в меньшинстве и были накрыты огнем неприятеля. После того как они были уничтожены или вынуждены отступить, новые батареи, взятые из подкрепления по одной или по две, часто разделяли судьбу своих предшественниц. И.П. Липранди считал, что эта ошибка была мало связана со смертью Кутайсова. По его мнению, русским на протяжении всего 1812 г. ни разу не удалось сконцентрировать свою артиллерию, хотя к 1813 г. они усвоили этот урок и порой действовали лучше.
В нормальных условиях за отпором, данным дивизии Морана, должен был последовать новый натиск остальных корпусов Богарне.
В действительности, однако, прошло несколько часов прежде, чем после трех часов пополудни началась новая крупная атака. Эта проволочка сыграла ключевую роль. 26-я пехотная дивизия Паскевича потеряла более половины своего состава убитыми и ранеными, и Барклай отправил ее в тыл, где она могла отдохнуть и перестроиться. Он смог это сделать потому, что в то самое время в полном составе прибыл 4-й пехотный корпус Остермана-Толстого, который мог быть использован для прикрытия бреши между редутом Раевского и русскими войсками, втянутыми в жестокую схватку за деревню Семеновское. «Затишье» вокруг редута определенно было относительным. Люди Остермана-Толстого оказались под сильным заградительным огнем неприятельской артиллерии. Однако полномасштабная атака французской пехоты, которая могла бы прорвать ослабленную оборону русских рядом с редутом поздним утром 7 сентября, так и не состоялась.
Причина проволочки заключалась в том, что Богарне отвлекся на внезапное нападение русской кавалерии с севера, которое представляло угрозу для его тыла. Инициатором нападения был М.И. Платов, чей казачий корпус располагался на правом краю линии русских. Ранним утром 7 сентября казачьи разъезды доложили, что французов перед ними не было и что для кавалерии открывалась возможность перейти вброд р. Колочу и пробиться на юг в тыл французских линий. В итоге не только казаки Платова, но и 1-й кавалерийский корпус Ф.П. Уварова получили приказ напасть на войска Богарне. На самом деле несколько тысяч всадников без поддержки пехоты и всего при двух батареях конной артиллерии едва ли могли многого добиться. Казаки Платова разграбили обоз Богарне, тогда как регулярные части Уварова совершили несколько не особенно решительных атак на французскую пехоту. В тот момент Кутузов счел эту атаку неудачной и был раздражен невыразительными действиями Уварова. Лишь много времени спустя русские пришли к пониманию, сколь многое изменил этот маневр.
Тем временем на протяжении всего позднего утра и раннего дня продолжалась жестокая схватка в деревне Семеновское и ее окрестностях, при этом центр ее смещался в направлении левого фланга русской армии. В деревне и справа от нее находились остатки Второй армии П.И. Багратиона и небольшая гренадерская бригада князя Г.М. Кантакузена, пришедшая им на подмогу. Слева от деревни стояла пехотная дивизия П.П. Коновницына и три гвардейских полка — Измайловский, Литовский и Финляндский. Позади пехоты располагались шесть драгунских и гусарских полков 4-го кавалерийского корпуса К.К. Сиверса, но к концу дня большая часть русской тяжелой кавалерии также было задействована в сражении близ Семеновского.
Все отряды русской пехоты, находившиеся рядом с Семеновским, подверглись следовавшим одна за другой атакам и находились под сильным огнем неприятельской артиллерии. Потери были огромны. Хуже всего пришлось гвардейцам, так как слева от деревни им было негде укрыться. Наоборот, то место, где они стояли, находилось ниже уровня противоположного берега Семеновского ручья, на котором Даву и Ней разместили множество батарей. Дистанция была столь мала, что временами французские пушки давали залпы картечью по рядам русской лейб-гвардии. Последние подвергались непрестанным атакам французской кавалерии и по этой причине были вынуждены оставаться в каре, представляя собой оптимальную мишень для вражеской артиллерии. Как и при Ватерлоо, атаки неприятельской кавалерии стали восприниматься как желанная передышка от артиллерийского обстрела противника. Гвардейцам также пришлось развернуть большое количество стрелков против французской пехоты, предпринимавшей попытки вырваться из располагавшегося слева от русских леса. Тем не менее три полка уверенно держались перед лицом всех перечисленных опасностей. Они отчаянно защищались от атак французской кавалерии и пехоты, и их стойкость была тем столпом, вокруг которого сплотилась вся оборона русских.
В общей сложности лейб-гвардии Измайловский и Литовский полки потеряли свыше 1600 человек убитыми и ранеными. В Литовском полку, например, все полковники и капитаны были убиты или ранены, некоторые из них оставались в строю, несмотря на многочисленные ранения. Тяжелые потери понесли также артиллерийские батареи лейб-гвардии, которые были выдвинуты вперед для поддержки полков и были накрыты огнем более многочисленных французских орудий. Среди раненых был, например, 17-летний А.С. Норов, который под Бородино лишился ноги, но, несмотря на это, сделал блестящую карьеру, завершив ее на посту министра образования. Командир его батареи, «увидя Норова — этого красивого, во всех отношениях, любезного юношу, можно сказать мальчика, изуродованного навеки, высказал ему невольно свою печаль; на это Норов отвечал ему со своим всегдашним легким заиканием: “Ну что, брат, делать! Бог милостив! Оправлюсь и воевать на костыляшке пойду!”» М.И. Кутузов докладывал Александру I о том, что полки лейб-гвардии «в этом сражении покрыли себя славой в глазах всей армии». Бородино поистине явилось тем моментом за все время наполеоновских войн, к которому русская гвардия сложилась в качестве как никогда надежного элитного подразделения, чье вмешательство могло решить судьбу сражения.