Артик пытался удержаться, не кашлять, но плохо получалось. Тогда Нгилан сказал: «Дзон мин», — и качнул головой, как собаки иногда, вбок.
— Артик, — говорю. — Он тебя зовёт куда-то.
Артик одной рукой держался за грудь, другой рот зажимал — посмотрел на меня.
— Давай, — говорю. — Давай, иди. Он, похоже, помочь хочет.
И Витя тут же сказал:
— Все пойдём, — и Серёга кивнул.
Цвик стоял рядом и слушал: уши нацелил и усы тоже. Всем, чем мог, слушал, очень внимательно. Я его взял за руку и говорю:
— Цвик, мы все, — и показываю пальцем, — пойдём с ним, — и опять показываю. — Пойдём. Дзон. Гзи?
Цвик начал объяснять Нгилану, но тот, кажется, и сам уже понял. И в комнате вдруг полностью пропал запах. Вообще. Всякий. Даже нашим потом перестало шмонить, а только что разило — будь здоров.
Чуть-чуть попахивало только вроде как мхом со стен.
Нгилан что-то сказал своим и махнул кулаком. Очень странный жест, не как бы человек погрозил, а у себя перед лицом махнул. Будто муху отгонял, но кулаком, а не ладонью.
Тот, что с цветами в причёске, забрал рыженькую и того, что в жёлтом — и вышел в дверь, в глубь дома куда-то. Серый секунду постоял, фыркнул или чихнул — и тоже ушёл. И Витя с Серёгой, похоже, немного расслабились. А Нгилан снова мотнул головой, на другой дверной проём. А за проёмом была лестница.
По лестнице мы все и поднялись наверх; лестница была не очень широкая, и мы толкались плечами. Со мной Цвик пошёл, как переводчик. А наверху оказался недлинный сумрачный коридор, в коридор выходили три двери и окно. Двери — это я по привычке сказал. Не было тут дверей нигде. Только дверные проёмы, занавешенные зелёными нитями.
Нгилан одну такую занавеску отодвинул. За ней была большая комната, довольно светлая, нас туда приглашали. Мы вошли.
И мне сию минуту очень захотелось выскочить назад. Но тогда я бы сбил с ног Цвика. Пришлось вдохнуть и остаться — и даже смотреть вокруг.
Углы напротив, с двух сторон от окна, сплошь затянула паутина. Там даже, кажется, какие-то коконы висели. Из стен росли стеллажи — не могу это по-другому описать. Мне кажется, что-то тут было технологически общее с мостом: прямо из стен высовывались ветки, сплетались друг с другом и образовывали полки. А на этих полках стояли террариумы, в которых копошилась какая-то кромешная живность.
Мне показалось, что даже более гадкая, чем пауки.
Между стеллажами мне померещились зелёные трубы, идущие из пола в потолок, но я тут же сообразил: это стволы. Растений, вроде бамбука. Такие же коленчатые, и на них даже различались веточки. Посреди комнаты стоял стол из белёсого матового стекла на непонятных ножках — такое ощущение, что он тоже вырос из пола. Над столом наклонно висело зеркало, а рядом стояло стеклянное, по-моему, гнутое кресло — ножки тоже уходили в мох. И ещё там были какие-то гнутые подставки, а на них — стеклянные трубки, в которых шевелилось непонятное. А в простенке между стеллажом и дверью росли трутовые грибы, как на берёзе, жёлтые, буроватые и песочного цвета, и от них в некоторые трубки тянулись тонкие корешки или нитки, а другие нитки шли в стену.
В общем, мне показалось похоже на зверинец и на лабораторию.
Пока я глазел по сторонам, Серёга вскрикнул:
— Ох, ёлки! — чуть меня в стену не впечатал, в грибы прямо.
— Ты чего? — говорю.
А Серёга:
— Из этого белого оса вылезла, ёлки! — глаза у Серёги расширились, и лицо было такое, будто его мутит.
Я посмотрел на Нгилана — и увидел, как вылезает вторая оса. Серёга был прав: она появилась из белого пуха у Нгилана на животе, здоровенная, сантиметра полтора в длину, бурая в золотистую полоску. А вторая такая же уже ползала по его рукам. А сам Нгилан в это время принюхивался к Артику, вид у которого был до полусмерти замученный.
Я обернулся к Цвику. Цвик показал мне глазами на Серёгу и сказал тихонько:
— Дзениз, Нгилан видзин мин. Видзин, — и поднёс ладошку к моему носу.
А от его пальцев запахло как-то сладко и нежно, то ли пудрой, то ли ванилью. И до меня начало доходить. Тот, серый, пахнул резко — мы ему не очень-то нравились. А Цвик пытался меня успокоить вкусным запахом.
— Видзин? — говорю — Видзин — хорошо. Всё в порядке, да? Гзи?
Я потёр его палец своим и ему же дал понюхать. И он рассмеялся. Почти как человек, очень похоже. И сказал Нгилану, чтобы и его рассмешить, но Нгилан был занят с осами и обнюхивал Артика.
Артик мне сказал:
— Денис, ты понимаешь что-нибудь? — и снова закашлялся. И Нгилан взял его за плечо и нажал, чтобы он сел в кресло. Артик сел — и кресло подалось. Оно было мягкое, хоть и казалось стеклянным. На самом деле — не стекло.
— Я понимаю, что всё хорошо, — говорю. — Или будет хорошо. Что тут непонятно-то? Они думают, как тебе помочь.
И тут оса взлетела с руки Нгилана и села на руку Артика. И Артик на неё уставился, держа руку на весу — я видел, как ему хочется согнать насекомую, он еле сдерживался. Витя сказал, как про себя:
— А я ведь видел такую на берегу. Прихлопнул. Вокруг меня кружилась…
В его голосе была какая-то такая интонация… где-то между страхом, отвращением и проблесками понимания, только не знаю, что именно он начинал понимать.
А Серёга сказал:
— Во жопа, ёлки…
Нгилан Артика тронул пальцами за щёку, как Цвик — меня. Я уже это знал, это он показывал осе, что Артик — свой, как собачонке.
— Всё хорошо, — сказал я совершенно уверенно. — Не бойся.
И тут оса его укусила. Артик дёрнулся от неожиданности и хотел её прихлопнуть, но Нгилан схватил его за руку и приказал:
— Хен! — и на один момент выдал резкий запах, как чесночный, но тут же запах и пропал.
Я перевёл тут же:
— Нельзя! Не трогай!