— Почему же, черт возьми, даже в вольной Англии нельзя больше говорить, что хочешь? — с горечью спросил чужак.
— Попробуйте, — ответил старик, — и последствия не замедлят. Патриоты этого не потерпят и то ли поломают вам руки-ноги, то ли обвинят вас, потащат до суда в тюрьму, покажут под присягой, что вы хулили короля и проклинали веру, а не то подыщут свидетелей, и они заявят, что вы где-то что-то украли, скажем, кошелек, который вам нарочно подбросят, или носовой платок, подсунутый в ваш карман. Короче говоря, веревка для вас сыщется, и повесят вас, не успеете оглянуться, или, в самом лучшем случае, отделаетесь тремя-четырьмя месяцами каторги.
— И это — вольная старая Англия! — оскалил в улыбке зубы незнакомец.
— Хе-хе, — вздохнул Бловерпул и вслушался, приблизив ухо к окну. — Ну вот, идет тот, кого ждали.
Послышались быстрые четкие шаги.
— Это он, бьюсь об заклад, это Уиллби!
Старик вышел на улицу, а чужак устроился поудобнее в уютном кресле.
— Кто этот Уиллби? — спросил он.
— Купец из Уайтхевена, — тихо ответила Молли.
— И к тому же жених? — шепнул он.
— Откуда вы знаете, сударь? — спросила она испуганно.
— Я стоял под окном и догадался, хотя и не все расслышал. Он старый и безобразный?
— О, да!
— И вы согласны выйти за него, милая Молли?
Она умоляюще смотрела на незнакомца, молитвенно сложив руки.
— Нет, нет! — вскричала она.
— Хорошо, устроим против него заговор.
— Еще сегодня я должна сказать свое “да”, — прошептала она доверительно и всхлипнула.
— Ничего у него не выйдет. Я не допущу, — уверенно заявил незнакомец. — А окажись на его месте я? Согласились бы вы, Молли?
— Ах, сударь, — пугливо и укоризненно сказала она, — как вы можете так жестоко шутить!
— Тихо, — пробормотал он, — идут… Доверие, Молли, и я защищу вас.
Бловерпул и Уиллби вошли в комнату. Купец был явно не из тех, что нравятся хорошеньким девушкам. Он был некрасив, взгляд имел настороженный, а выражение лица — надменное. Он поприветствовал Молли грубоватой шуткой о ее красоте и протянул руку хозяйке дома, вошедшей, чтобы позвать всех к столу. Чувствовалось, что он отлично понимает, кто главный гость в этом доме и надменностью своей, не скрываемой даже наигранной любезностью, намеренно демонстрировал это.
— Вы задержались, уважаемый мистер Уиллби, — сказал старик. — Мы все давно уже с нетерпением вас ожидаем.
— Много дел, нескончаемые дела, — ответил Уиллби неприятным, квакающим голосом. — Совсем собрался уходить, как пришли письма из Лондона, бумаги разные, газеты и всякие донесения, важные и смешные. Представьте себе, что пишут мне из Америки надежные люди: эти проклятые мятежники разрабатывают план снарядить и послать в Европу разбойничьи корабли, чтобы атаковать, как они говорят, Англию в Англии. Нам советуют быть начеку.
— Я бы тоже это посоветовал, — сказал незнакомец.
Уиллби сердито огляделся и уставился на молодого гостя.
— Это и есть тот самый человек, о котором вы мне говорили, Бловерпул? — спросил он.
— Да, мистер Уиллби. Он, как я полагаю, моряк. Идет из Лондона и ищет дорогу на Уайтхевен. Не так ли, сударь?
— Совершенно верно, сэр, — ответил спрошенный. — Я был вторым штурманом на “вест-индце”, получил расчет, а теперь вот ищу себе нового счастья.
— Как вас зовут? — спросил Уиллби.
— Дэвид, сэр.
— Если вы удостоверите свою личность, Дэвид, — высокомерно сказал купец, — вполне может статься, что я и сам дал бы вам место. Зайдите завтра ко мне, мне нужны штурмана на два моих судна.
За предложение это он ожидал, видимо, шумной благодарности, однако к его досаде и удивлению все обошлось довольно скромно. Дэвид лишь небрежно кивнул и, широко расставив ноги и уютно откинувшись в кресле, сказал:
— Благодарю, сэр, но плавать на ореховых скорлупках мне как-то не очень хочется. Мне привычнее кони, которые бороздят океаны.
— Могу помочь и здесь, — гордо сказал Уиллби, — разумеется, если познания ваши столь же велики, как и ваши притязания. Мое четырехсотпятидесятитонное судно “Восходящее солнце” стоит во внешней гавани, готовое к рейсу на Ямайку. На нем как раз недостает второго штурмана.
— А что, в Уайтхевене много судов? — спросил Дэвид с саркастической улыбкой. — Завтра с утра я непременно посмотрю на них и выберу, какое мне больше понравится. Что же касается разбойничьих кораблей, которые идут из Америки, то в Лондоне над этим смеются. И все-таки, мне кажется, вам стоило бы поостеречься.
— Что такое? Что вы понимаете под этим? — раздраженно поинтересовался Уиллби. — Что собираются сделать с нами здесь, в Англии, эти мятежные собаки?
— То же самое, что Англия делала до сих пор в Америке: разграбить города, сжечь дома и корабли, захватить и увезти с собой людей.
Купец расхохотался.
— Не будь вы молодым человеком безо всякого опыта, — сказал он, — вас следовало бы наказать за столь скверное мнение о своем отечестве. Этот разбойничий сброд, собравшийся по ту сторону океана, очень скоро дорого заплатит за свою наглость! И эти мерзавцы смеют еще посылать свои нищенские корабли в Англию, берега и гавани которой защищает самый могущественный военный флот в мире? Неужели вам не ясна вся нелепость ваших слов? Вы хотите стать моряком, молодой человек? Хотите служить на “вест-индце”? Одень вас в женское платье, и вы вполне бы сошли за смазливую девицу, и руки у вас такие аккуратные и белые, для вязания узлов и работы со штурвалом поистине не приспособленные…
— Добрый человек, — улыбнулся Дэвид, не меняя позы, — запомните мои слова: в том, что я — моряк, вы скоро убедитесь. Хотя, что правда — то правда, никогда не служил на тех грязных торговых судах, где у офицеров руки замараны смолой.
— Хорошо, сударь, хорошо, — пробурчал Уиллби, угрожающе уставившись на него. — Я не хочу нарушать покой этого дома, хотя как принесший присягу королю мировой судья могу потребовать, чтобы завтра вы явились в Уайтхевен. Вы — не моряк.
Уиллби уселся за стол, пренебрежительно повернувшись к заносчивому юнцу спиной, и сказал:
— Что же касается этих американцев, то они и впрямь на слова не скупятся. Выпустили прокламацию и расписывают в ней ужасы, которые творят с их пленными здесь, в Англии. Нет бы радоваться, что их не вздернули сразу, как бунтарей, а всего лишь отправили на тяжелые штрафные работы и вполне сносно кормят грубым хлебом и капустными кочерыжками, так они еще обвиняют англичан в бесчеловечности, в нарушении международного права и всякой другой ерунде, и угрожают даже репрессалиями!