Павел отломил кусок хлеба, придвинул миску и медленно, молча, стал есть..
Наступила длинная тяжелая пауза. Вязальные иглы в руках Ульяны уже не стучали резко и
коротко, словно ссорясь и перебраниваясь друг с другом, а тихо ползли рядом,' точно
враждующие члены семьи, когда они пришиблены общей заботой.
– А что, не заходил мельник? – спросил наконец Павел.
– Нет, не заходил, – отвечала мать.
Павел знал это. Мельник не мог зайти так скоро. Он спросил об этом, чтобы завести
разговор и успокоить мать., Мать поняла это и, помолчав с минуту, спросила;
– Был у Ярины?
– Был.
Наступила новая длинная пауза, но она уже не была тяжелою. Спицы уже не наскакивали
друг на друга и не прятались, чтобы избежать столкновения. Они стучали ровно и мерно,
пригоняя каждое движение одно к одному, и лицо Ульяны, которая вязала, слегка прищуривая
глаза, было задумчиво и сосредоточенно, но на нем не было прежней тревоги.
– Бросить надо, Павел, – проговорила она вполголоса, не поднимая глаз на сына. – Не жена
она тебе.
– Нечего бросать, сама бросила. Выходит за Па-наса. Сама сказала, – проговорил Павел
залпом.
Ему захотелось разом высказаться, излить свое горе. Он рассказал весь их разговор.
– Нехристи мы, говорит, не может за меня пойти. Если пойдешь, говорит, в церковь и
поклонишься идолам – пойду.
– Вишь, что надумала, что надумала! Искусительница. Это как в Писании про пророков
Божиих.
Им обоим поведение Гали представлялось в таком свете. Ульяна и негодовала на девушку,
оскорбившую ее Павла пренебрежением, и вместе с тем в душе была довольна, что Галя,
разлучница, похитившая у нее сердце, сына, оказалась недостойной его.
– Брось, не думай о ней. Не стоит она тебя! Не было бы тебе счастья с ней. Да и не любила
она тебя никогда. Не стала бы того от тебя просить, когда б любила! – закончила она
запальчиво, вспоминая свою собственную любовь.
– Не судите ее, маменька, не ведает она, что творит. Если б знала, то не сказала бы.
– Кому же знать? Ведь она, даром что девка, – грамотная. В школу три года ходила.
– Не всякому Господь открывает и из мудрых. Я пытался говорить с ней, но душа ее не
лежит к слову бо-жию, а к мирской суете. Что ж, значит не судьба…
Он взглянул долгим вопросительным взглядом на мать, точно ожидая возражения и
утешения и умолял о нем.
Но мать не могла выжать из себя утешения. Она нахмурилась.
– А знаешь ли, – начала она, чтобы переменить разговор, – барчук Валериан Петрович,
сказывают, на деревне был. Он уж с неделю у папеньки гостит, да к нам пока не заглядывал.
Чудной такой, говорят. Больных лечит и ничего не берет, а сам приносит по малости, коли,
кому нужно. Добрый и простой. А в церковь, говорят, никогда не ходит, – прибавила Ульяна
шепотом.- В избу войдет, шапку снимет и всем людям поклонится. А на иконы не кланяется. И
за стол садится – не крестится. Мне пришло в голову, уж не из наших ли? Что-то похоже. Как
это тебе кажется?
Павел улыбнулся. Он любил читать и читал не одни божественные книжки. Он знал, что у