— Дружок мой,— отвечает щербатый.— Бывший клоун. Мы его зовем «Федя —бархатные губки». Выпьет какао — и сразу целоваться. Годами рассказывает, как он там — в цирке. В раж входит, чечетку отбивает на газете. На стадионе сейчас работает ночным сторожем.
— Где живет ваш знакомый Федор? — спрашивает Женька.
— Купи сумку — скажу. Всего три рубля.
— У меня только рубль!
— Давай.— Они приняли рубль. Видно было, что эти двое вели совершенно бездуховную жизнь.
— Учти,— крикнули они вслед,— к Феде без какао и соваться нечего! Из Феди без какао слова не вытянешь. А живет он во-он там, первый дом за шашлычной...
Женька позвонила Хворостухину. Без дальних проволочек они встретились. Пачка какао оттопыривала пальто у него на груди.
И они пошли к Феде.
Стучали-стучали, даже ногами барабанили. Из Фединой квартиры неслись заунывные звуки зурны.
— Да что ж это за музыка? — нервничал Хворостухин.— Домового ли хоронят, ведьму ль замуж отдают?
Наконец вышел Федя в штанах времен войны с саламандрами. Штаны у него держались на бельевой деревянной прищепке.
— Есть разговор,— сказал Хворостухин.
Федя зажмурился. Он им был так не рад!
Из мебели Федя безраздельно владел кроватью и табуретом. На стенке висел плакат — реликвия былой цирковой Фединой славы. На нем был изображен Федя в гриме и вверх ногами. Вокруг него летали воздушные шары, а на ноге у Феди доверчиво покоился земной шар.
— Где мой Алмаз? — очень сурово спросил Хворостухин.
Федя попятился.
— Алмаз! — объяснял Хворостухин.— Английский! Белый! Размером с табурет! Отдай его!!! — кричал Хворостухин, заглушая концерт современных узбекских композиторов.
— М-м-м!..— часто-часто заморгал Федя.— М-м-м!..
— Он глухонемой,— простонал Хворостухин.
И тут вспомнил о какао!
Федя, как его увидел, сразу весь просиял и потянулся к пачке. Но Семен Семенович проворно спрятал ее за спину.
— Выбирайте,— говорит,— чего больше хочется: чтобы я отдал вам какао — марки «Золотой ярлык» — или позвал милиционера?
— Ты катишь на меня,— воскликнул бывший клоун,— необоснованный баллон! Драгоценности— не по моей части!..
— Добрый, добрый Алмаза! — причитал Хворостухин.— За триста пятьдесят рублей мне достали его. Детей любит! Маму мою! Жену! Не было случая, чтобы он тронул кого, укусил! Хотя может любую кость перегрызть! — И Семен Семенович почему-то показал на свою руку в районе предплечья.
— Друг! Ты про кобеля?— сообразил Федя.
— Бульдог!.. Альбинос!..
— Белый?
— Белый!
— Хвоста нету?
— Нету!
— На морде пятнышки? Тут и тут?
— Да!!!
— Не видел,— говорит Федя.
Хворостухин, сжигая свои корабли, засунул какао в карман.
— Шучу! — сказал Федя.— Был бульдог.
— Добром прошу, выключи радио,— попросил Хворостухин.
— Не могу,— сказал Федя.— Я плачу за радио, поэтому я слушаю все, что передают.
— Но как ты его заманил? — недоумевал Хворостухин.
— Секрет на секрет. За мной все собаки увязываются. А я их переправляю. Дружку своему — Фиме Придорогину.
— Как ехать к Фиме?— спрашивает Женька.
— Какао вперед!
Хворостухин отдал.
— По Казанской дороге. Деревня Слизнево. Но уговор: Фиму Придорогина не бить!
«Федя — бархатные губки» был настоящимдругом.