Днем он уже не работал. Просто сидел и мечтал. А ночью выходил из дому и вскапывал грядку за грядкой. И ничего не находил.
Нет, он нисколько не разбогател. Наоборот, забросив хозяйство, он стал куда беднее, чем прежде.
Все лето копал он в надежде найти сокровище. И не заметил, как снова настала осень. А золота не было.
Вот пришли холода, и осталась семья без обычного запаса капусты. Что было делать?
— Ничего, — говорил Уолферт, — у нас кое-что отложено на черный день. Зачем трястись над деньгами, когда под ногами золотые горы.
И целыми днями он ходил сам не свой, и все время он беспокоился, не находя себе места. Он считал себя самым несчастным в провинции.
Жена сердилась.
Сначала соседи думали, что бедный Уолферт спятил, и жалели его. Но потом прошел слух, что он разорился, и соседи стали его избегать.
Единственный, кто не сторонился семейства Уэбберов, был Дерк Уолдрон. Он все еще любил милую Эми, и она все еще ему улыбалась из кухонного окошка. Кажется, он даже больше её полюбил теперь, когда она совсем обеднела.
Много месяцев не был Уолферт в том деревенском кабачке, где, бывало, проводил столько времени. И вот однажды в субботу, очень недовольный собой, размышляя о своих нуждах и горестях, он долго-долго брел и сам не заметил, как оказался перед знакомой дверью.
Он сомневался, стоит ли туда входить. Друзья что-то не очень искали с ним встреч. Но ему необходимо было с кем-нибудь поговорить, и он в смущении переступил порог.
Верный обожатель.
Все старые приятели были в сборе, а с ними незнакомец, который, однако, чувствовал себя в трактире совершенно как дома. Он тотчас привлек к себе внимание Уолферта. У новичка было обветренное лицо моряка. Через щеку шел большой шрам, очевидно, след ножевой раны, он пересекал верхнюю губу так, что обнажались зубы. Швабра жестких грязно-серых волос венчала собою его безобразное, отталкивающее лицо. Говорил он громким голосом и всеми командовал.
— Ты никак не поймешь, кто это такой? — спросил Ван Хук, отведя Уолферта в сторонку. — О, это целая история!
Несколько месяцев тому назад, во время свирепой бури, весь трактир был разбужен протяжными криками, похожими на завывание волка. Человек, издававший их, высадился на здешнем берегу с огромным морским сундуком. Он поселился в гостинице и с тех пор тут жил. Почти все время он сидел у окна и смотрел на воду в подзорную трубу. Большие корабли с прямоугольными парусами его не интересовали, зато он замечал каждое проходившее мимо судно с косым парусом.
Он смотрел в подзорную трубу на каждый корабль.
— Ты бы только послушал, что он рассказывает! — шептал Ван Хук. — Он знает обо всех пиратских приключениях за последние двадцать лет! И любит рассказывать о жестоких сражениях за испанские галеоны, груженные сокровищами!
Никто не смел противоречить мореходу. Стоило кому-нибудь рот открыть для возражений, как он кричал:
— А ты откуда знаешь? Ты там был?
И многие из приятелей сомневались: то ли он понаслушался этих историй, то ли в самом деле был участником событий. Может, он служил матросом. Может, он сам пират. Кто его знает. День ото дня их догадки касательно незнакомца становились все ужаснее и ужаснее. Хозяин уж хотел его выгнать, да только не знал, как подступиться…
Уолферт навострил уши. Ему не терпелось услышать о пиратских приключениях, хотя незнакомец внушал ему страх. Уолферт уселся там, где было слышно каждое слово. И, в самом деле, новичок, который в этот вечер был особенно словоохотливым, скоро завел речь о захвате пиратами испанского судна с драгоценным грузом.
Уолферт всё мотал себе на ус.
— Страшная была битва, — рассказывал он. — Несколько пиратов получили смертельные пули. Остальные свирепо набросились на команду. И захватили судно. Только один испанский джентльмен на борту не хотел сдаваться. И ударил предводителя пиратов мечом по лицу, нанеся ему жуткую рану.
— И как поступили с пленными? — спросил Ван Хук.
— Побросали за борт! — отвечал моряк со злобной ухмылкой.
Установилась мертвая тишина. Все смотрели на жуткий шрам, изуродовавший лицо незнакомца. И нервно ёрзали на стульях.
Одноглазый английский офицер всегда старался всех переплюнуть осведомленностью. Вот и теперь он завел свою длинную повесть про капитана Кидда и его команду.
«Всех побросали за борт!»
— И когда они заполучили сокровища, — заключил он, — они поплыли вверх по Гудзону и зарыли их на этом острове.
— Чушь собачья! — взвыл незнакомец. — Никогда Кидд не плыл по Гудзону! Никогда он не зарывал здесь своих сокровищ!
— А я вам говорю, он их зарыл! — не сдавался офицер.
— Ну, и что вы про это еще знаете? — спросил пришлый моряк.
— Я сам был в Лондоне, когда Кидда судили за пиратство. Я своими глазами видел, как его повесили.
— Повесили кого-то другого, — невозмутимо ответил моряк.
На это английский офицер ничего не ответил. Он молча смотрел на незнакомца. Негодование, клокотавшее у него в груди, сверкало в его единственном глазу, пылавшем, как уголь.
Стукнул кулаком по столу.
— Я готов признать, — сказал Ван Хук, который не мог долго молчать, — что едва ли капитан Кидд зарыл здесь свой клад. Но много других пиратов поднимались по Гудзону и закапывали на нашем острове золото, добытое разбоем. Вот как-то раз, помню…
Но ему не пришлось договорить. Моряк громко стукнул своим железным кулаком по столу, так что на досках остались следы, и сумрачно глянул на присутствующих.
— Довольно! — крикнул он. — Оставь-ка ты лучше пиратов с их деньгами в покое! Они добывали золото в честном бою! А вам бы тут лучше не копать землю, не искать клады, так-то оно для вас же лучше будет!
Ван Хук тут же прикусил язык.
Моряк глянул на свои часы, испанские с виду, отметил время и ушел к себе в комнату.
Уолферт Уэббер слушал пиратские истории, весь замерев. Его зачаровывали эти бриллианты, золото и дублоны. «И не иначе, — решил Уолферт, — этот человек со шрамом — сам пират. И ему ли не знать, где лежит сокровище».
«Оставьте в покое пиратов и их сокровища!»
Когда чужак ушел к себе в комнату, все стали просить Ван Хука, чтобы тот продолжал свой рассказ. Снаружи бушевала непогода, лил ливень, никому не хотелось уходить из тепла.