— Как же! Благородный мастер Ван Тассел, — был ответ. — Сегодня же. В его благородном доме. Что ему сказать?
— Что я буду! — крикнул Икабод. — Буду непременно!
— Ну хорошо, дети, — сказал учитель. — На сегодня достаточно. Теперь вы можете отправляться по домам. Бегом.
Дети переглядывались в изумлении. Никогда еще учитель слишком рано их не отпускал. Наоборот, обычно заставлял торчать в школе, покуда не покончат с нудными заданиями.
Не то сегодня. Сегодня он их торопил: живей, живей, живей. Не дал даже убрать учебники. И когда они от радости поопрокидывали скамьи, он им ни слова не сказал. Мигом они выбежали из школы и понеслись по дорогам и лугам, готовые к шалостям и проказам.
Посланец от Ван Тасселов.
Элегантный Икабод чистил и охорашивал самый лучший свой костюм — честно говоря, этот костюм был у него единственный. Полчаса провел он перед треснутым зеркалом, украшавшим стену школы, и прилизывал волосы, чтоб выглядеть еще прекрасней.
Ибо он вообразил себя рыцарем в сверкающих доспехах и решил прибыть в дом Ван Тассела так, как подобает рыцарю.
— Мне надо на сегодня раздобыть коня, — сказал он фермеру, у которого жил в то время. — И, разумеется, седло.
Старый желчный голландец Ханс Ван Риппер глянул на него прищурясь.
— Думаю, Порох вам подойдет, — сказал он. — Только вы с ним построже. Он такой норовистый. Прямо дьявол в нем сидит.
«Бегите домой».
Икабод заверил фермера, что он опытный наездник, хоть на самом деле в жизни своей всего раза три влезал на лошадь. И вот, гордо воссев в седле, он готов был отправиться судьбе навстречу.
— Вперед, Порох, — сказал школьный учитель. Порох глянул на него нехорошим взглядом и еле-еле поплелся по дороге.
Порох был старой, заезженной рабочей клячей. Шея у Пороха была, как у козла, а морда, как топор. Хвост у Пороха был весь в колючках, и он был слеп на один глаз. Но как ни был он стар и заезжен, ему удалось сохранить свой склочный нрав.
— Вперед, мой благородный скакун, — сказал Икабод, стараясь лестью его ободрить.
Эти двое удивительно как подходили друг другу. Ноги Икабода торчали над седлом, локти были расставлены, как у кузнечика, кнут он держал прямо, как копье. Да, честно говоря, всадник и конь представляли собой довольно-таки редкостное зрелище.
Икабод перед зеркалом.
Был прелестный осенний вечер. Морозец чуть тронул деревья, листья сияли золотом, багрецом и цедрой. Дикие утки спешили по небу, держа путь на юг. Белки скакали по веткам, суетливо запасаясь орешками себе на зиму.
Мысли Икабода по обыкновению обратились к еде.
«Какой нынче урожай яблок, — думал он. — То-то будет славный сидр. А эти тыквы пойдут в отличнейшие пироги».
Проезжая мимо пчелиных ульев, он уже воображал дымящиеся пышки и нежную ручку Катарины, их поливающую свежим медом.
До фермы Ван Тассела путь был не близкий — в самый отдаленный конец Сонной Лощины. Икабод любовался сонными водами Гудзона, отражавшими туманные горы. Когда он добрался до фермы, солнце на западе уже садилось, бросая в небо розовые, лиловые и желтые отсветы.
«Вперед, мой благородный скакун!»
— О, сколько народу! — сказал Икабод хозяину дома. — Здесь собралась сегодня вся округа!
— Вот именно! — отвечал довольный Ван Тассел. — Тем лучше! Будет весело. Уж мы сегодня потанцуем!
Икабод огляделся. Кругом были фермеры с обветренными лицами, в домодельных сюртуках. Жены их все были в жутких платьях, устаревших с незапамятных времен. Девицы себя украсили бантами и шляпками, прикупленными в городе для такого случая. А парни все позавязывали волосы хвостом по самой наипоследней моде.
— А вот и Бром Бонс! — крикнул кто-то. Все стали озираться и увидели, как он скачет во весь опор на своем знаменитом Дьяволе. Дьявол был как будто вовсе необъезженный конь, он был такого бешеного нрава, что однажды чуть не сбросил с себя могучего седока. Но такой-то был и нужен Брому Бонсу.
Кнут он держал, как копье.
Икабод едва взглянул на входившего соперника. Он углядел кое-что, занимавшее его куда больше. Притом я вовсе не намекаю, будто вниманием его завладели все собравшиеся красотки сразу. Нет, Икабод смотрел на еду!
На блюдах сияли пироги, какие умеют печь только голландские хозяйки. С яблоками, с мясом, да мало ли с чем еще!
— Угощайтесь, господин учитель, — говорила хозяйка дома, мать Катарины, щедро накладывая снедь ему на тарелку.
— Право же, я не знаю, с чего начать, — говорил ей Икабод, хоть, честно говоря, начало им уже было положено. — Все выглядит так соблазнительно. То ли яблочного пирога отведать, то ли персикового, то ли тыквенного?
Он решил, что разумней будет взять от всего понемножку. Он навалил себе на тарелку телятины, бекона, цыплят, рыбы, груды консервированных слив, груш и персиков. Не было блюда на столе, которого бы Икабод не попробовал.
— Объедение, — приговаривал он, отправляя в рот новый кусок. Он блаженствовал. Жуя, он закатывал глаза и стонал от восторга.
«Сколько народу!»
«Когда-нибудь, — думал он, — всё это будет моё. Уж я утру нос этому Хансу Ван Рипперу и вообще всем жалким фермерам. Я буду хозяином этого дома. И тогда — прости прощай, школа!»
— Доедайте! — сказал старый Балтус Ван Тассел. Пора танцевать!
Седой скрипач играл уже пятьдесят лет на здешних похоронах, праздниках и свадьбах. Он водил смычком по заслуженной своей скрипке, кивая головой в такт музыке. И топал ногой всякий раз, когда в круг вступала новая пара.
— Могу ли я пригласить вас на танец? — спросил Икабод у прекрасной Катарины. И, затаив дыхание, ждал ответа.
— Почему бы нет, — отвечала она. Сердце Икабода подпрыгнуло от восторга.
Ибо надо вам сказать, что танцевальным своим искусством Икабод гордился ничуть не менее, чем своим певческим талантом. При танце руки-ноги у него дрожали, он крутил головой и бедрами в лад музыке, словом, весь он был как на шарнирах. И носился по комнате, как в буйном припадке.
«Угощайтесь, господин учитель».
Какое счастье — танцевать с возлюбленной! Он выкатывал глаза, он смотрел на нее не отрываясь, а она в ответ улыбалась и подмигивала.