Слава пописал, ополоснул руки. Вытереть было нечем. Он достал сигарету губами.
— Ребяк, шфичек не буэк?
— Эт запросто, — усатый, глянув с любопытством, полез в карман, затем в другой. Вблизи он походил на кого-то из героев Шукшина. Крепкий, скуластый. Взгляд с прищуром. Такой взгляд берет человека словно шахматную фигуру. И вникает, поворачивая так и эдак.
Молодой щелкнул зажигалкой. Простецкая улыбка, очки в массивной оправе. Лицо добродушного отличника. Покрытое (руки тоже) матовым загаром, необычным для октября. Тепло устроился…
— Спасибо.
— На собеседование?
— Ну.
— Откуда?
— Из Самары. А вы?
— Алтайский край.
— А я из Мурманска.
— Красиво там нынче загорают.
— Красиво. — отличник усмехнулся. — Живу в Мурманске — иногда. А работаю в Туапсе. Пионерлагерь Орленок. Слышал?
— Еще бы. Даже был там пацаном, классе в шестом.
— Ух ты! Какая дружина?
— Стремительная…
В туалет зашел сутулый, тощий парень и направился к дальнему окну. Отвернулся, быстро закурил. Его черные джинсы и свитер казались взятыми напрокат. Волосы того же цвета умоляли о стрижке. Во чучело, — удивился Слава, — никак тоже поступает…
— Познакомимся? — отличник протянул руку. — Антон.
— Слава.
— Виталий.
[Антон Ивашов и Виталий Говоров займут комнату 215. И как-то скоро в эту комнату потянется народ. Очень интересно было с этими двумя. Даже молчать. Слава, к примеру, часто наблюдал, как друзья играют в шахматы. Антон волновался и злился, особенно когда проигрывал. Виталий снисходительно посмеивался. Однажды проиграв, Антон сгреб фигуры в коробку, бросил ее на тумбочку и заявил: «Так. Мне эти ухмылочки надоели. Понял? Больше с тобой не играю». И держался почти неделю.
Во многом непохожие, Антон и Виталий тем не менее совпали, как пазл. Виталий — человек серьезный, зрелый, явился в Москву не кудрями трясти. Не как эти, понимаешь… тинтель-минтель… всю жизнь бы учились от скуки. Или новую семью здесь устраивают. Или старую забывают… Нет. Тылы у Виталия были крепки, что отличает людей именно серьезных. Два счастливых брака, один развод, алименты — все как положено.
Он вот уже пятнадцать лет трудился директором школы-интерната. А что такое директор школы, тем более в селе? Более собачей работы хрен найдешь — вот что. Но это мало кто понимает. Угля достань. Учебники добудь. Продукты для кухни обеспечь, довези. А машина одна в деревне — на четырех копытах и с хвостом… А то и на собственном горбу… Учителей опять-таки найди, да поклонись им. Молодых назначат — через год бегут подлецы. И все от тебя чего-то хотят. Родители, комиссии, учителя… Детишки права свои узнали. Сопли до колен, а им уже, бляха — права… Каждому что-то надо. А оно, это «что-то» — не резиновое. На всех не хватает. Так и отдираешь от себя кусками вместе со здоровьем.
Однажды Виталий решил: хватит. И стал подыскивать тихую должность в районо. Связи у него имелись. А тут прошел слух — через год освобождается кресло заведующего. Виталию намекнули — шанс есть. И новый диплом особенно по модной сейчас психологии будет весьма кстати. Виталий поехал за дипломом.
Антон оказался первым из будущих сокурсников, встреченных им в Москве. Он сразу понравился Виталию. Открытый, умный, начитанный. Виталий уважал начитанных людей. Сам бы побольше читал, но… Э! Какое там, если годами бреешься и завтракаешь одновременно? Антон напомнил ему младшего брата, которого у Виталия не было. А хотелось. Вот такого — интеллигентного, доброго, с книжным знанием жизни. И надо ему в этой жизни маленько подмогнуть. Подсказать. Чтоб не била лишний раз граблями-то… Как с девушками, например, себя вести. Когда от умных бесед переходить к делу. Это самый важный момент, его нельзя упустить. А то девушка теряется, не понимает, чего от нее хотят…
— Ну и как? — спрашивал Антон.
— Что как?
— Как отследить этот момент?
— А психология тебе на что? Наблюдай. Видишь — девушка заскучала, глаза к верху поехали. Ты ей сразу…
— Мадемуазель, позвольте вам впендюрить.
— Хм. Поизящнее можно бы. Но ход мыслей верный.
— А если «позвольте-с»?
— Во. Неси зачетку. Или допустим: она зевает, мол, поздно то-се. Пора спать. А ты…
— Мне тоже, Лена. Давайте спать вместе.
— Молодец. Но почему — Лена?
— Для тренировки.
Самому Виталию нравилась Татьяна Далматова. Однако методов своих он к ней не применял.
Еще Виталий намекал Антону, что заправлять постель хорошо бы как минимум раз в неделю. И носки менять иногда. Но делал это без осуждения или сарказма, как бы исподволь. Ему очень нравилось это слово — «исподволь». Например, он интересовался:
— Антон, ты уже различаешь свои носки на левый и правый?
Если не помогало, Виталий задумчиво говорил:
— Знаешь, Антон, у нас в казарме был прикол. Бросали портянки вверх — типа чьи не упадут.
— Ты же в армии не служил.
— А, ну да.
Антон почти безропотно сносил эту опеку. Ему было двадцать шесть, а Виталию — сорок. Поначалу Антон не слишком уверенно говорил ему «ты». Он тянулся к Виталию и слегка перед ним робел. А мог бы тоже пошутить. У Виталия жили свои насекомые в голове. Взять допустим хлеб, который порой заменял ему нож, салфетку и гарнир. Без хлеба Виталий не ел ничего. Никогда. Но Антон не ожидал, что даже кусок торта он положит на хлеб. Очень странный получился бутерброд.