— Ой, и не спрашивай, — махнул рукой Лёха. — Пашу, как раб на галерах. На тёщину «фазенду» помидоры отвези, матери — огурцы с кабачками, помидоры-то она уже посадила... Грядки вскопай, забор отремонтируй, крыльцо покрась — хоть клонируйся, чтоб и туда, и туда успеть. И-эх!
Стало ясно, откуда загар: он уже вовсю трудился на свежем воздухе, да ещё и на два фронта. Лёхе явно хотелось пообщаться, но дела звали, а точнее, тёща — сажать помидоры. На минуточку выглянула его пухленькая и милая, улыбчивая супруга Ира — поздороваться как следует. Она гостеприимно пригласила Ольгу в дом, но та с улыбкой отказалась.
— Короче, Оль, созвонимся, — сказал Лёха. — Надо встретиться, посидеть, за жизнь потрындеть... — И добавил чуть тише и грустнее: — Сашку помянуть.
— Обязательно, — кивнула Ольга, ощутив в груди отзвук невесёлого эха, раскинувшего холод тоскливых мурашек по лопаткам.
Невидимый палец поглаживал спусковой крючок. Ещё не нажимал, нет, просто издевательски играл с оружием. Сгибался-разгибался: нажму — не нажму? Жуткий клоун с раскрашенным лицом Джека Николсона, с его «фирменным» чокнутым выражением. Если нажму, тебе вынесет мозги, хи-хи-хи.
Стало зябко посреди майского тёплого дня.
Она писала всё это в «Исповеди», рассказывала Алисе про Саню. Но тогда было иначе. Тогда Алисина тёплая сила поддерживала её, и она смогла облечь эту боль в слова, не сорвавшись в пучину тьмы. Алиса держала её голову над тёмной водой, и она не захлебнулась. Но Лёха и Димыч — живые свидетели. Они тоже видели это. Но ведь они как-то справились? Пережили? У неё одной башню сорвало. Впрочем, башня шаталась и до того, но этот грёбаный байк, унёсший жизнь Сани, нажал на курок.
Этот жуткий хруст.
— В общем, как эта канитель помидорная кончится, я звякну, лан? — улыбнулся Лёха — этакий человек-смайлик, круглолицый, щекастый, ходячий позитив.
В его глазах не было издёвки, он не тыкал в неё палочкой — просто был на это неспособен. Лёха и издёвка? Я вас умоляю. Он прост как пять копеек, от него подвоха ждать — всё равно что требовать от пятилетнего ребёнка защиты диссертации.
Ольга всё это время улыбалась, хотя в какой-то момент её улыбка стала смахивать на гримасу боли. Как у того седого дяденьки по имени Гарольд, который стал интернет-мемом. Но она не смогла заорать Лёхе: «Нет! Не трогай меня!» Вместо этого её губы проронили тихо, глуховато:
— Давай. Жду звонка.
Вспомнив, Лёха поделился радостью:
— А у меня Ирка третьего ждёт. Пока непонятно, кто — мальчик или девочка... Но я так думаю: двое пацанов уже есть, девчонку бы надо!
— Это уж как Бог пошлёт, — улыбнулась Ольга. — Поздравляю, брат.
— Оно понятно, что Бог... Но всё равно дочку хочу, — сказал Лёха. — Ну... Увидимся!
В тот день Ольга была неестественно весёлой — сыпала шутками, смеялась, окатила Алису брызгами: тогда была первая пробная подача воды (кроме колодцев и скважин на некоторых участках, всё садовое товарищество снабжалось водой для полива из реки). Ольга прилаживала насадку-распылитель на шланг и, дурачась, направила струю на Алису. Та как будто не обиделась на её выходку, но в её зрачках блеснули тревожные искорки. Наверно, беспокоилась: уж не приступ ли? Нет, спала Ольга по шесть — шесть с половиной часов, это был признак нормы. Только к вечеру она угомонилась. Сидя на крыльце, она подставляла лицо насыщенно-оранжевым закатным лучам, а в душе надрывно звенела тоскливая струнка. Высоко, тонко, пронзительно. Вся дневная энергия как в землю ушла, тело наполняла лень, тяжесть и апатия. Но внешне это выглядело, как лёгкая задумчивость. Алиса села рядом, прильнула к плечу, и стало как будто чуть легче. Небо высокое, светлое — не дозовёшься, не пробьёшь его безмятежность, светло-ангельскую, возвышенно-умиротворённую, неземную. Уже не услышит. Саня, дружище, как же больно. Если б ты знал, если б ты знал...
*
Когда Ольга предложила летом пожить на даче, первой невольной реакцией Алисы было: «Ой, ты что! В копеечку, наверно, влетит...» Но Ольга сказала, что нашла недорогой вариант, который они вполне могли потянуть по деньгам.
И это со стороны Алисы была не просто прижимистость или скупость. Авантюры, неосторожные денежные траты, беспечность — нехарактерные для Ольги черты в нормальном состоянии, но вот в ненормальном... После той «кабачковой» депрессии у Ольги пока больше не было эпизодов — Алиса немного расслабилась и чуть выдохнула, но пуганая ворона, как известно, куста боится.
Алиса с содроганием вспоминала то ощущение тоскливой беспомощности. Истекала последняя неделя до конца подачи работ, но Алисе было уж и на конкурс плевать... Лишь бы Ольга вообще выкарабкалась. Лишь бы её глаза ожили, стали прежними. Лишь бы из них ушла та жутковатая пустота. Четыре дня на зелёном чае, без крошки пищи, без душа, не меняя одежды и белья. Изредка, почти ползком — в туалет. Алиса связалась по Скайпу с Софией Наумовной; руки тряслись, она еле попадала по нужным клавишам. Врач велела поднести веб-камеру к лежащей Ольге. Посмотрела. И сказала:
— Придёт в норму через пару дней. Следите за ней.
Она не отмахнулась, просто с точностью до дня предсказала выход Ольги из этого состояния.
Но это были адские два дня. Тёмные, тоскливые, затянутые серой пеленой. Ольга была где-то на дне пропасти, и Алиса находилась там же. Заваривая чай, она была там. Работая за компьютером, лежала на дне рядом с Ольгой.
Груз тьмы придавил Ольгу, как огромная глыба. Алиса, слишком маленькая и слабая, чтоб её поднять, всё-таки скреблась, пытаясь хоть подкоп под эту глыбу сделать. Прорыла, просунулась под неё частично. Хоть одним плечом, одной рукой облегчить. Чтобы сдавленная грудь Ольги могла подниматься хотя бы на сантиметр выше. Уже чуть больше воздуха.
Всё это, конечно, образно и фигурально. Но глыба чувствовалась, даже когда Алиса тащила пакет с продуктами. Смысл? Ольга ведь всё равно не ела, ей самой тоже кусок в горло не лез.
Просто нужно было что-то делать. Что-то привычное. Чтоб Ольга слышала шум воды, свист чайника. Чуяла запах овсяного печенья с корицей — пышного, воздушного и мягкого внутри. Алиса тогда два килограмма испекла — на нервной почве. Выпустила пар, называется. А потом не знала, куда такую гору девать. Доедали они его, наверно, недели три — после того, как Ольга пришла в себя. Увидев результат Алисиной кулинарной «психологической разгрузки», она молча вытаращила глаза. А Алиса, смущённо посмеиваясь, потёрла затылок:
«Чёт психанула я, ага. Сама в шоке».
Ольга вернулась, вышла на работу, но писать смогла не сразу.
Да и бог с ней, с книгой. Главное — вернулась.
Хотя на самом деле, конечно, Алиса не могла махнуть рукой на «Проклятого Лорда». Просто он на время ушёл в тень, а потом потихоньку вернулся.
Без него — никак. Он стал их с Ольгой частью. Жизни, души?
Чувство собственной беспомощности — отвратительно. Слабость, пушисто-котёночья, дрожащая. Вот что запомнилось Алисе.
Глупо было говорить оптимистичные жизнеутверждающие вещи, гладить по голове и обнимать. Просто бесполезно. Губа Ольги вяло приподнималась, как у волка, оскал блестел, а глаза — пустые.
Оставалось только молча быть рядом. Чайником, стуком клавиш, шуршанием системного блока. Запахом чая с жасмином. Вовремя закрытым в грозу балконом.
Алиса знала, что делать с собственным телом, как работать с мышцами. Знала каждый свой сантиметр и сустав. Годы работы над собой, годы тренировок и упражнений. Но тут... Если б она могла, она бы выдернула Ольгу из этого кокона. Если б знала, как.
Но Ольга там, в коконе, хотя бы слышала чайник, тихое пощёлкивание компьютерной мыши, шум воды из крана. Каждый звук говорил ей: «Алиса здесь. Ты — дома, в безопасности». Алиса мысленно протягивала ей туда ниточку, один конец которой крепился к её собственному сердцу.
И рука Ольги ухватилась за нить.
...Алиса сама всё ещё раз разузнала об этой даче, проверила. Оказалось — правда недорого, никаких подвохов. «Верь в меня, верь, что я в своём уме». Верь, но проверяй. Внутренним локатором души Алиса насторожённо ловила малейшие нюансы настроения Ольги, вздрагивая от каждого условного «шороха». Она знала не только «трещинки». По линии сложенных губ она читала, чувствовала: норма или нет. По частоте моргания могла отличить оттенки внутреннего состояния Ольги. По проницательности она почти сравнялась с Софией Наумовной, лишь не могла точно предсказать длительность того или иного эпизода. Но Ольга сейчас спала по шесть часов, а значит, всё было пока в норме. Начиная с трёх — уже тревожный звоночек. А пока...
Пока Алиса ступила на немного заросший сорняками участок, залитый солнечным светом. Яблоня набирала цвет, сирень уже цвела, и Ольга с улыбкой склонила одну из душистых веток поближе к лицу Алисы.
Туалет стоял во дворе, имелась скважина. В стиральную машинку с ручным управлением приходилось заливать воду ведром. Чердак оказался тоже обставлен под жилую комнату: старая металлическая кровать явно советской эпохи, деревянный стол с клеёнчатой скатертью и скрипучим, немного шатким стулом, сплетённый из пёстрых тряпичных обрезков круглый коврик. Печная труба — прямоугольной колонной, два оконца. Ящики с хламом, старая раскладушка, подвешенные к скатам крыши пыльные веники хрупкой травы, уже давно потерявшей свой аромат. Мелисса? Алиса растёрла сухой листочек между пальцами... Ничем особенным не пахло, только пылью. Ольга между тем присела на стул... Что-то предательски заскрипело, крякнуло, ножки подкосились, и его хрупкий, старческий остов начал складываться — как-то сплющиваться, что ли. Ольга еле успела соскочить.
— Уоу! — вскрикнула она, балансируя в забавной позе на полусогнутых ногах. И добавила иронично: — Пятьсот мильёнов просмотров на Ютубе, смотреть всем! «Убийца Смысла. История одного падения».
Алиса не удержалась от смеха. А Ольга, присев на корточки около четвероногого калеки, вздохнула сочувственно:
— Он слишком стар для этого дерьма, да.