Случай на базаре показал и «благородство» и настоящую «смелость» главаря кирилловской «банды». Крыса отчетливо понял, что Шнобель испугался, когда он высыпал яблоки.
И все-таки Крыса боялся его.
...Вот и сейчас Крыса почувствовал, как противно холодеют у него руки.
Дедок с табаком-самосадом собрался и ушел. Дядька уже храпел на мешках с картошкой, видимо, собирался ночевать на базаре.
Крыса остался один. Надо идти. Вряд ли уже будут покупатели.
Но Шнобель стоит, опершись на прилавок, о чем-то тихо переговаривается с ребятами и внимательно смотрит на Крысу.
У Крысы сжалось сердце, остановилось дыхание. И все-таки — нет, не пойдет он сейчас, еще немного подождет. Упрямый парнишка Крыса, упрямый, как дьявол. Бывают же такие — маленький, слабый, но и перед великаном не отступит.
Крыса слышит обрывки фраз — Шнобель что-то рассказывает.
«...К мине подходит какой-то фрей... я ему гавару: «шо ты хатишь? Ты хатишь пику в бок? Пажялуста!..» «А радом така мамка, така мамка — закачаешься... А Юрка Адьожа — расписной...»
Затем Крыса слышит:
— «...харашо, шо... еще на базаре... Сичас прийдет... Сказал — надо...»
У Крысы выступил холодный пот: «Это про меня! Точно про меня!»
И именно в этот момент на базаре появился покупатель. Завидев его, Шнобель сказал: «Атас!» — и ребята исчезли. А Шнобель пошел навстречу покупателю. Они разминулись, но Крысе показалось, что когда Шнобель проходил мимо покупателя, он ему что-то сказал. Однако тот даже не взглянул на Шнобеля, и направился к Крысе.
Крыса вздрогнул от какого-то тревожного предчувствия.
Покупатель был невысокого роста, приземистый. Круглая широколицая голова его сидела прямо на плечах — без шеи. Жиденькие рыжеватые волосы были зачесаны сзади, с затылка наперед, прикрывая лысину, и выписывали на лбу забавную извилистую закорючку.
Казалось, что человек этот без черепа и костей — из самого мягкого мяса. Что-то отталкивающее, неприятное было в его студенистом, рябом, старательно выбритом и напудреном лице, от которого разило приторно-сладким запахом одеколона.
И рука, которой он молча взял из корзины яблоко, — широкая, с толстыми короткими пальцами, была словно из теста.
— Сколько стоит?
— Да забирайте за пятерку все,— Крысе не терпелось побыстрее продать яблоки и уйти, избавиться от этого неприятного покупателя. Но покупатель не спешил. Он надкусил яблоко и медленно начал жевать, причем губы, щеки, нос и даже уши его странно зашевелились.
Вдруг он спросил:
— Тебя Гришкой звать?
У Крысы задрожали колени:
— А... а откуда... вы знаете?
Покупатель засмеялся тоненьким металлическим смехом.
— Э, дорогой мой, я все знаю... Положено мне знать. Силу такую имею...
И, вдруг сделав страшные глаза, порывисто склонился к Крысе и зловеще зашептал:
— Я даже знаю, как однажды ты был с ребятами на кладбище, возле склепа, и услышал оттуда ужасный загадочный голос. А? Что? И вы об этом никому не сказали. Правда? Я знаю...
Это было так страшно, что у Крысы на голове волосы дыбом стали и мороз по коже прошел.
Широко раскрытыми от ужаса глазами он уставился на незнакомца.
Тот выпрямился и теперь уже спокойным тоном добавил:
— Так вот, дружище, плохое вы себе место для прогулок выбрали — кладбище. Советую там не гулять. Потому как все это может очень плохо кончиться. Страшное место, страшное и опасное. Запомни!
Незнакомец разсовал по карманам яблоки, заплатил деньги и, больше ни слова не говоря, ушел...
...Но это еще не все.
На другой день вечером Крысу послали в гастроном — купить масла. Рядом с гастрономом — ларек, где продают пиво. Крыса вышел из гастронома и вдруг возле киоска наткнулся на... вчерашнего незнакомца.
Тот стоял к нему спиной и пил пиво. Но Крыса его сразу узнал. Рядом стоял высокий, крепкий мужчина в кепке, надвинутой на самые глаза.
И Крыса услышал:
— Так, значит, в пятницу. В двенадцать... Надеюсь, ты мертвецов не боишься? — рябой незнакомец захихикал.
Крыса быстренько, чтобы тот не заметил его, помчался прочь.
Это было в понедельник.
9. В двенадцать на кладбище
Никогда не видели ребята Крысу таким подавленным, растерянным и виноватым. Крыса, наверное, боялся, что они возмутятся тем, что он втравил их в такую загадочную, запутанную, а, может, даже и опасную историю.
— Вы не сердитесь, — снова умоляюще повторил он, когда рассказал все до конца. — Но знаете, я чувствую, что здесь что-то очень, очень серьезное. Ведь тот рябой точно говорил с высоким о кладбище. И «в двенадцать» — ясно, что ночи, а не дня. Меня пугал кладбищем... Не зря это, нет... Я бы сам пошел. Но одному страшно! Ох, если бы вы только знали, как страшно! Я вчера пробовал. И Леську еле упросил сегодня. Боится, ни за что не хочет. Маленький еще. А вы, я верил, что согласитесь. Вместе нам будет совсем не страшно...
Павлик и Сережа молчали, потому что только теперь поняли, как все это жутко и опасно. Некий таинственный рябой незнакомец и тот, второй, высокий, с надвинутой на глаза кепкой. И кладбище, и подземный склеп. И двенадцатый час ночи.
Ох, как хотелось быстренько уйти обратно, лечь в кровать, уснуть и ничего этого не слышать, не видеть!