— Сядьте, пожалуйста, уважаемый! Ведь учитель — все равно что отец…
Ван Баочжай кое-как выполнил все, что полагалось, и даже вспотел от натуги. Небесный дар ничего не понимал.
Потом все пошли осматривать комнату для занятий, которая называлась кабинетом. Небесный дар высматривал только одно: есть ли тут линейка. Вот она, на столе! В два вершка шириной, длинная, как курительная трубка. Учитель взял ее и потряс:
— Как раз по руке, мой ученичок!
Небесный дар решил, что все начинается, и с побелевшими от страха губами спрятался за отца. Тот засмеялся и объяснил, что господин Ван просто пошутил. Увидев, что учитель действительно кладет линейку, Небесный дар тоже засмеялся, но вымученно, как приговоренный к смерти.
Мать отправилась к Цзи проверять еду, потому что сегодня все блюда были взяты из ресторана и каждое из них требовалось подогреть по-особому. Цзи совершенно сбилась с ног, боясь, что блюда будут не так красивы, как вначале, поэтому госпожа и решила все проверить самолично.
Господин Ню остался беседовать с учителем в кабинете. Небесный дар стоял возле них в своей нарядной курточке и переминался с ноги на ногу, точно засыпающий цыпленок. Он не очень понимал смысл их разговора, но слова были удивительно знакомыми — совсем как во время бесед отца с его обычными гостями: лавка, рынок, налоги, закупка товаров, проценты… «Может быть, это и есть книги?» — думал он.
Ван Баочжай прекрасно умел говорить и, похоже, нашел с хозяином общий язык. Преподавание его совершенно не интересовало, он лишь хотел использовать его как предлог, чтобы господин Ню одолжил ему деньги на открытие лавки. Но сначала полагалось просто побеседовать, потом поесть… Ничего, постепенно договорятся.
Во время пира Тигренок внес закуски и показал Небесному дару язык, показал добродушно, без всякой задней мысли, но мальчик не выдержал и расплакался.
— Не плачь, малыш, ноешь лучше с учителем! — начал успокаивать его отец.
— Не хочу есть! Не нужен мне никакой учитель!
— Тигренок, уведи его и поиграй с ним!
Когда Тигренок взял Небесного дара за руку, все страхи и обиды в мальчике всколыхнулись, и слезы градом закапали на парадную курточку.
— Ну довольно, довольно! Если мать увидит, как ты капризничаешь, она, чего доброго, не даст нам играть, — промолвил Тигренок. — Вытри слезы! Вот хорошо. Так на чем мы в прошлый раз остановились? В кого Хуан Тяньба метнул свои топоры?
Вспомнив о Хуан Тяньба, Небесный дар сразу приободрился. Они поиграли немного, потом Тигренок сказал:
— Я еще новые закуски должен нести!
Небесный дар не стал удерживать его, а только попросил:
— Если там будут фрикадельки, захвати парочку для нас с тобой!
На следующий день начались занятия. Мальчик никак не мог запомнить первую фразу из «Троесловия»: «Человек по природе склонен к добру». Учитель Ван, тараща свои огромные глаза, буквально истер себе язык, но все было напрасно. Ван вообще-то не отличался терпеливостью, и только нежелание ссориться с господином Ню мешало ему наорать на Небесного дара. С другой стороны, мальчик производил такое жалкое впечатление, что Вану хотелось пошутить с ним, но тут он боялся уже госпожи Ню. Он никак не думал, что преподавание — столь сложная штука! Ничего не поделаешь, придется повторять: «Человек по природе склонен к добру», «Человек по природе склонен к добру»… Повторив это раз пятьсот пятьдесят, он совсем зарапортовался и произнес: «Целый век но погоде пес кусает свинью».
— Учитель, я запомнил! — радостно воскликнул Небесный дар. — «Целый век по погоде пёс кусает свинью»! Я обязательно расскажу это Тигрёнку. Едва человек из-за погоды спрятался, как выскочил пёс и укусил большую свинью!
Ван не посмел громко захохотать — тем более что одновременно ему хотелось плакать. Он попытался поправить Небесного дара:
— Не целый пек, а человек; не погода, а природа; пса и свиньи там вообще нет.
— А что такое «по природе к добру»? — осмелев, спросил мальчик.
Учитель замялся:
— Так в книге записано. Ты не спрашивай, а запоминай!
Небесный дар больше не спрашивал, но фразу о псе, кусающем свинью, запомнил намертво и ни разу ее но исказил. Учитель весь вспотел от страха: что делать, если госпожа услышит такое?
— Ладно, давай писать иероглифы! — решил он. Небесный дар тоже считал, что писать иероглифы гораздо интереснее, чем зубрить книги. Тут и кисть, и тушь, и тушечница, и бумага в красную клетку — и все можно потрогать! Учитель велел ему первым делом взять кисть. Мальчик ухватил ее всей пятерней, но учитель не стал возражать: все равно ничего не поймет, пусть пишет как ему удобнее. Небесный дар обмакнул кисть в тушь, и копчик кисти сразу раздулся, словно наевшийся паук. Потом, склонив набок голову, он начал усердно тыкать кистью в красные клетки на бумаге. Сделав таким образом несколько клякс, он обнаружил, что тушь на кисти высохла, сунул кисть в рот, послюнил ее, а затем вытер рот рукой. На лице тотчас выросли усы. Снова сделал две кляксы, уже не такие черные. Это ему не поправилось, и он начал соединять кляксы между собой, чтобы получились человечки. Кого же нарисовать самого противного? Ага, маму!
Он изобразил большую голову с маленькими ножками, начал рисовать дальше, но учитель не обращал на него ни малейшего внимания, а глядел в потолок и размышлял: «Если господин Ню даст три тысячи, это будет сказочным залогом за лавку. Даже если даст только две тысячи, тоже ничего, можно будет еще товару купить и витрину сделать. В общем, лавка выйдет что надо! А преподавание совсем не по мне. Еще день-два можно повозиться с мальчишкой, но чтобы всю жизнь…» Он взглянул на Небесного дара: «Рисует человечков! Ну и пусть себе рисует, лишь бы не шумел… Хорошо бы получить заем еще до середины августа — до праздника осени. Тогда молено снять дом подешевле, все как следует прибрать, заплатить налог, дождаться разрешения и к началу сентября уже открыть лавку, чтобы удобнее было закупать товар на зиму. Да, надо будет написать письмо Лю Девятому и спросить его о ценах на шерсть!»
Ван взял кисть, капнул в тушечницу немного воды, взбил ее кистью до черных пузырей и, степенно закатав рукава, начал писать. Иероглифы получались у него то толстыми, то топкими, и все были связаны между собой, точно цепочка маленьких крабов. Небесный дар затаил от восторга дыхание: как здорово пишет учитель! Он прекратил рисовать человечков и стал подражать его движениям, очень быстро, даже быстрее, чем тот.
Кончив писать, учитель тихонько прочел написанное вслух; Небесный дар тоже пробурчал что-то, водя пальцем по своим строчкам. Это было довольно интересно.
Вплоть до праздника осени Небесный дар так и не выучил ничего из «Троесловия», но отношения с учителем установил неплохие. Слова «человек по природе склонен к добру» по-прежнему звучали у него как «целый век по погоде пес кусает свинью». Кроме того, он научился некоторым шаньдунским выражениям и очень звонко произносил «дуй» (куча) вместо «туй» (нога) или «инь» (серебро) вместо «жэиь» (человек). Прекрасно подражал излюбленным движениям учителя: закатывал рукава, вытирал лоб носовым платком, кашлял, таращил глаза. Писал большие кляксы, думал, что это иероглифы, и очень прогрессировал в изображении человечков: если он рисовал на лице только рот, это была Цзи, а если только глаза — учитель Ван. Иногда, рассердившись на Цзи, он делал ей совсем маленький рот, в виде точки, и добавлял при этом:
— Посмотрим, как ты теперь будешь есть!
Праздник осени был первым, когда полагалось дарить учителю подарки, хоть он и преподавал всего полмесяца. Но госпожа Ню отказалась дарить. Что это за учитель?! Прошел всего две страницы, позволяет ученику рисовать человечков, не бьет его. Нет, никаких подарков! Бели хочет, может искать другое место.
— По он очень хорош с Небесным даром, — вступился муж.
— Нельзя потакать детям!
Учитель никак не реагировал на то, что ему не дали подарка. Это очень расстроило госпожу Ню: некоторые люди не понимают намеков и ждут, пока им не скажут все в лицо. Да, она обязана сказать ему, что так продолжать нельзя! Ей очень не хотелось делать этого, по другого выхода нет.
А учитель вовсе и не думал о праздничных подарках, его беспокоило лишь то, как бы довести до конца дело с господином Ню. Тот уже одобрил его намерение открыть лавку и обещал одолжить необходимую сумму, только срока не назначил. Учителю приходилось терпеливо ждать, потому что выколачивать деньги — не самое веселое дело. Как только получит их, сразу перенесет свои пожитки, а пока придется тянуть резину с Небесным даром. Все, что говорила ему госпожа Ню, он миролюбиво поддерживал:
— Да, да, правильно, надо бить! И больше учить! Успокойтесь, госпожа, я все так и сделаю…
Он прекрасно знал, что не станет бить Небесного дара: рука не поднимется, но знал и другое, что вынужден лгать, и часто краснел, вспоминая об этом. Деньги получать нелегко, он не может выпустить из рук господина Ню.
Скоро они с учеником стали добрыми друзьями. «Троесловие» продвигалось очень медленно, но зато Небесный дар узнал много других вещей. Ван рассказывал ему о своей родной провинции Шаньдун, где есть прекрасный город Цзинань, о древнем герое Цинь Цюне, которого называют также Цинем Вторым, о башне, где собирались его друзья. Отсюда учитель перешел к роману «Сказание о династиях Суй и Тан», купил его литографическое издание и сверялся по нему в своих рассказах. Польше всею Небесный дар зауважал Ли Юаньба, который боевым молотом сумел потрясти целую гору. Еще учитель рассказывал, что в Шаньдуне есть знаменитая гора Тайшань, города Циндао и Яньтай… Воображение Небесного дара разыгралось в полную силу: горы, море, яньтайскне яблоки… Оказывается, на свете существует не только их двор с единственной айвой!
— А много в Яньтае яблок?
— Много. На десяти или двадцати ли посажены. Когда они цветут, взгляд не может охватить их. Кажется, будто белые облака спустились на землю!
Небесный дар не мог вымолвить ни слова и жалел, что не может немедленно перелететь в Яньтай и поглядеть на безбрежные яблоневые облака. Он вовсе не хотел есть эти яблоки, только посмотреть на их цветы.
— До Яньтая дальше, чем от наших ворот до лавки господина Хэя?