Тигренок тоже примчался и обнял друга. Прибежала и госпожа Ню, которая сразу стала обвинять их в том, что они напрасно защищают ребенка, но муж на сей раз решил не поддаваться жене. Он не может тратить деньги на то, чтобы какой-то старый шаньдунец избивал его сына. Эта позиция возмутила не только госпожу Ню, по и учителя:
— Тогда я не буду у вас работать! Разве без битья чему-нибудь выучишь? Я преподаю больше двадцати лет, но никогда не терпел такого позора!
Госпожа Ню не могла потерять учителя, столь ответственно относящегося к своему делу, однако ее муж сегодня точно отведал человечины и не уступал ни полслова. Тигренок, по-прежнему обнимавший Небесного дара, тоже подал голос:
— Это кто его собирается бить?! Да я тому все ноги переломаю!
За всю свою жизнь госпожа Ню не сталкивалась с такой Революцией. Как ни берегла она собственный авторитет, но заткнуть всем рты не могла. Особенно подкосило ее неожиданное выступление мужа, так как ей было неудобно надавать ему пощечин при учителе, крайне неудобно. А поскольку она но Могла усмирить мужа, то и Тигренок распоясался. Даже Цзи на сей раз была за Небесного дара, потому что представила на его месте своего сына и почувствовала, что детей желательно любить при жизни, а не только после смерти. Не считая возможным публично спорить с мужчинами, госпожа Ню сосредоточила свой гнев на Цзи, вспомнив, насколько более покладистой была тетушка Лю:
— А ты что здесь делаешь?! Раскудахталась тут, как курица! Ступай и занимайся своими делами!
Прогнав Цзи, госпожа Ню вернулась в свою комнату и стала поджидать мужа, но тот не желал уходить из комнаты для занятий. Учитель как опытный человек знал, что между хозяевами бывают стычки, однако знал и другое: что жена не всегда может сразу справиться с мужем. Он по-прежнему сидел, как корзина с жиром, и ждал, когда хозяева принесут ему свои извинения. Но господин Ню и не думал извиняться. Нервно затягиваясь сигаретой, он твердил:
— Раз вы собрались уходить, уходите! Я не позволю бить сына!
Тигренок подхватывал:
— Давайте пустим в него топорик!
Наконец учитель, не вытерпев, собрал свои словари и справочники:
— Ладно, господин Ню, я уйду. Я уже достаточно насмотрелся на вашего отпрыска. По не сетуйте на меня, если он в один прекрасный день доведет вас до смерти!
Господин Ню был не мастер говорить и не нашелся сразу, что ответить. Тогда в дело вступил Тигренок:
— Идите и берегите от солнца свой живот! Если из него вытопится жир, не сетуйте на меня!
После ухода учителя госпожа Ню открыла по мужу ураганный огонь, но тот не отвечал и лишь наслаждался плодами победы. В конце концов жена объявила, что она больше не намерена приглашать учителей:
— Будете ли вы учиться или нет, меня это не касается! Да, не касается! Но не удивляйся, если ребеночек пойдет по дурной дорожке. Я сделала все, что могла.
К Небесному дару она применила самое вежливое и в то же время самое строгое наказание — перестала разговаривать с ним. Даже когда он пытался заговорить, она смотрела мимо него, показывая, что он ее совершенно не интересует. Делать это было очень трудно, но она не могла иначе: ее лучших намерений не поняли, зачем же снова волноваться?
Господину Ню тоже было тяжело. Он искренне любил Небесного дара, но не мог постоянно ссориться из-за него с женой. Чтобы ублаготворить ее, он теперь почти не гулял с сыном, так что Небесный дар фактически превратился в сына Тигренка. Прошло полгода, об учителях больше никто не напоминал, и мальчик начисто забыл те немногие строки, которые выучил из «Троесловия», но не забыл яньтайских яблок и непрерывно движущихся челюстей учителя Ми.
Наивность — это великолепное оружие детей, а надежда — самоуспокоительная таблетка матерей. Наивность Небесного дара, соединившись с надеждами его матери, постепенно вылечили семью, которая чуть было не дала трещину. Госпожа Ню снова начала заботиться о своем сыне, потому что она не умела долго быть равнодушной. Его все-таки нужно учить; упускать ребенка из-за каких-то размолвок — это преступление. Госпожа Ню была женщиной свирепой, но не такой уж глупой.
На сей раз было решено отдать его в школу. Расследования показали, что самая лучшая в Юньчэне — это начальная школа при педучилище. Здесь учились только дети из приличных семей, и плата за обучение была выше, чем в других местах.
Небесный дар снова надел парадную курточку и отправился с отцом в школу. Он ничуть не боялся ее, считая, что это просто игра. Но когда в школе отец передал его учителю, а сам пошел к воротам, мальчик заволновался. Он ведь почти не разлучался с домашними и сейчас не знал, что делать. Плакать он не смел, боясь, что его поднимут на смех. Особенно волновало его такое количество ребят: он еще никогда не видел столько. Как с ними сблизиться? Правда, он не раз играл с детишками Хэя, но здешние ребята были совсем другими. Те, что постарше, носили белую форму, а некоторые даже форму бойскаутов. Все они зло подсмеивались над ним: напялил на себя старомодную курточку!
Младшие дети тоже чувствовали себя здесь как рыба в воде. Одни катали обруч, другие играли в мячик, да и говорили не очень понятно. Они были не такими симпатичными, как дети Хэя, и неприветливыми — даже друг к другу:
— Я на тебя учителю пожалуюсь!
— Подумаешь, я тоже на тебя пожалуюсь! — только и было слышно.
Они, казалось, не умели смеяться, а лишь недовольно щурили глаза и бурчали. Старшие ребята как бы между прочим хватали младших за носы или сталкивали их лбами, а потом, ворча, отходили. Когда они оказывались в отдалении, младшие кричали:
— Я на тебя пожалуюсь!
И те и другие ребята, видя, что у кого-нибудь носок дырявый, хватали его за ногу и засовывали пальцы в дырки. Или швыряли на землю чужую шапку с криком:
— Я тебе заплачу за нес, у моего отца денег хватит!
К ним подскакивал бойскаут, чтобы навести порядок, давал одному затрещину, другому пинок, и те ворчали:
— Опять эти чертовы бойскауты!
Бойскаут замахивался на них дубинкой и подносил к губам свисток:
— Если будете ругаться, к учителю отведу!
От всего этого Небесному дару стало очень тоскливо, захотелось домой. Другие первоклассники тоже стояли оглушенные и жалкие в своем новом платье. Они видели, как старшие ребята покупают булочки, леденцы, хворост… И у новеньких были в карманах медяки, однако покупать они ничего не решались. Какой-то мальчишка с шишковатой головой, учившийся уже три года, но по-прежнему сидевший в первом классе, позвал их к лотку со сластями, — они и тогда побоялись подойти, а только переглядывались полными слез глазами.
Прозвенел звонок, и ребята постарше начали строиться. Небесный дар глядел на них с изумлением. Один совсем маленький мальчик, видя, что все бегут, побежал тоже, но споткнулся и горько заплакал. Снова появился мальчишка с шишковатой головой. Учился он хоть и плохо, однако опытом обладал немалым и построил новичков. Подошел учитель, начал говорить, как именно надо строиться, но никто его не понял. Это был коротыш лет за тридцать с плоским лицом, черными зубами и невнятным шаньсийским выговором. Он считался знаменитым преподавателем, потому что сочинил две книги но воспитанию и мог справиться с любыми учениками, кроме новичков. Небесному дару сразу не понравилось его плоское лицо. Учитель долго строил учеников, у него не получалось, он глубоко задумался, потом кивнул сам себе головой и стал оттаскивать детей поодиночке в сторону. Каждому из них он велел равняться налево. Никто не понимал, что значит «равняться», но голову послушно поворачивал. Учитель явно решил, что этот способ обучения превосходит все, что он до сих пор выдвинул, и повторял построение несколько раз. Один первоклассник не выдержал и обмочился. Небесный дар, боясь, что с ним произойдет то же самое, начал расстегивать ширинку. В результате учитель был вынужден повести весь класс строем в уборную. Таких приемов его теория воспитания еще не знала. Он занимался только научными проблемами и забыл, что у школьников тоже бывают естественные потребности.
В классе Небесный Дар оказался за одной из средних парт, потому что роста он был немаленького. Его очень забавляли эти низенькие столы и стулья, по пользоваться ими было не слишком удобно. Учитель велел всем сидеть смирно. Дети опять не совсем поняли, тогда он снова заставил их равняться, закричал и неожиданно хлопнул рукой по своему столу.
Потом зашел за стол, удовлетворенно оглядел выравнявшийся класс и решил, что этот дидактический прием тоже нужно ввести в теорию. Его дальнейшие наставления было еще труднее усвоить.
— Нужно купить первый выпуск «Родной печи» (так он произносил слово «речи»), арифметику и «Нашу струну» (то есть «страну»). Поняли? Все должны быть в белой форме, никакие курточки старого покроя не разрешаются. Поняли?
Слово «поняли» он произносил очень медленно, скашивая голову набок и, очевидно, считая, что таким образом оно звучит особенно проникновенно, по-матерински:
— По-ня-ли?
Но все опять ничего не могли понять.
К половине одиннадцатого Небесный дар пережил пять или шесть равнений и пришел к выводу, что в школе ничего интересного нет. Но протестовать он не решился, потому что все остальные вели себя очень послушно. К тому же шишковатый мальчишка шепнул ему:
— Сегодня все хорошо, только головы поворачивают не с таким хрустом, как в прошлом году!
Небесный дар подумал, что дополнительный хруст действительно не помешал бы. Когда в начале большой перемены за ним зашел отец, мальчик еще больше примирился с учением: он уже узнал столько нового, что просто невозможно пересказать. Дома он мог говорить только с Тигренком, да и то в основном о его новостях. А сейчас появился собственный опыт, в том числе хруст в шее, — это наполняло его душу законной гордостью.
— Па, все покупали булочки, можно, и я после обеда куплю? Па, один мальчик описался, а я нет. Па, не надевай больше на меня курточку, все тут носят белую… белую… А один мальчик схватил чужую шапку и бросил на землю. Па, учитель так говорит, что я не понимаю. Тот, что с шишками, тоже не все понимает, а врет, будто понимает! Еще мы строились, и вдруг хлоп — прямо мне по голове, но я не заплакал. Па…