— А папа окончил что-нибудь? — спросил Небесный дар.
Мать не решилась утаить правду:
— Нет, он не ходил в школу. Небесный дар был несколько разочарован отцом.
— Оказывается, папа даже родной речи не проходил! — пробормотал он с победоносным видом, свойственным всем школьникам.
Единственный, кого он не решался задевать, был Тигренок: во-первых, из-за их давней дружбы, а во-вторых, потому, что Тигренок знал его слабости. Лишь однажды Небесный дар спросил:
— Братец, а где находится Шанхай?
— Шанхай? Недалеко от Тяньцзиня.
— Не знаешь! Все, кончено!
— Ну и что из того, что не знаю? — огрызнулся Тигренок.
— Погоди, я принесу «Родную речь».
— Больно мне нужна твоя вонючая «Родная речь»! Скажи лучше, кто тебя носит на спине во время дождя?
— Ты, братец! — пошел на попятный Небесный дар, чувствуя, что без носильщика оставаться опасно.
— Все, кончено! — воскликнул Тигренок, нарочно подражая противнику. — И поменьше меня подкалывай, а то я как-нибудь сброшу тебя в реку, и будешь кормить черепах. Мне все равно, выпускник ты или нет. «Где находится Шанхай»! Экая брехня!
— А ведь все равно не знаешь! — вернулся к прежнему Небесный дар.
— Не зазнавайся — школьник размером с головку чеснока!
— Это ты чеснок, и даже не головка, а один зубок!
— Ну и иди своей дорогой, а меня не касайся!
— Нет, буду касаться! — Небесный дар подскочил к Тигренку и начал его щекотать.
Тот не засмеялся, но Небесный дар все равно чувствовал, что он не сердится всерьез. Тем не менее отныне Небесный дар больше не решался испытывать на Тигренке свою ученость. Ему искренне хотелось дружить с человеком, который так хорошо знал его, а не подчеркивать собственное превосходство.
В день выпускного собрания Небесный дар был особенно возбужден. Он воткнул в нагрудный карман автоматический карандаш, надел новые кожаные туфли и ходил с особым усердием, чтобы они погромче скрипели. К сожалению, из-за своего косолапия он быстро стер друг о друга носки туфель. Потом он принялся поторапливать маму и папу. Он знал, что школа ему мало что дала, но сегодня особенно любил ее, так как должен был получить свидетельство, которого нет даже у папы! Когда они выходили из ворот, Тигренок снова показал ему язык.
Почти все однокашники Небесного дара щеголяли в кожаных туфлях и прислушивались к их скрипу. Даже Шишковатый, вновь оставшийся на второй год, был в кожаных туфлях и делал вид, будто смотреть на чужой триумф для него — величайшая радость. Староста класса, маленький белый толстяк, посматривал в листок бумаги и что-то бормотал; его физиономия то краснела, то бледнела — это он готовился к «ответному слову». Небесный дар подвел родителей к выставке лучших достижений. Отец посмотрел его сочинение: семьдесят пять баллов.
— Ну, как ты считаешь, ничего написано? — тихонько спросила мать.
Отец что-то посчитал в уме:
— Неплохо. Семьдесят пять — это семь с половиной цяней, почти что лян. Даже больше, чем юань!
Мозаику из горошин Небесный дар не решился показать родителям. Хоть он и получил за нее шестьдесят баллов, но фактически воспользовался чужим трудом, поэтому испытывал некоторые угрызения совести. Он поискал глазами свою контрольную по арифметике, однако не нашел и мысленно возблагодарил учителей: по-видимому, работы, получившие меньше шестидесяти баллов, вообще не были выставлены.
Другие ребята тоже подводили своих домашних к выставке. Те, обмахиваясь веерами, медленно разглядывали работы и хвалили их или кивали головами. Иногда они клали работы вверх ногами, и детям приходилось поспешно перекладывать их. Но в целом школьники вели себя очень свободно: все что угодно рассматривали и даже грызли засахаренный горох. Правда, чаще всего они ждали, пока он намокнет во рту, а потом уже жевали, чтобы не поднимать лишнего шума.
Вечер начался. В первом ряду сидели учителя, за ними ученики, а в конце родители. В президиуме восседали председатель торговой палаты, директор педучилища и другие важные лица. Возникало впечатление, будто детей учил председатель торговой палаты.
Государственный гимн и гимн школы ребята спели очень стройно. Потом все стали кланяться государственному флагу. Господин Ню снял было свою соломенную шляпу, по, увидев, что остальные кланяются в шапках, поспешно надел ее. Откланялись очень быстро: некоторые старушки даже не успели встать, как вынуждены были снова садиться, а женщины с маленькими детьми на руках и не думали вставать. Детишки, ничего не видевшие из-за чужих спин, заплакали от волнения, и соседи принялись их успокаивать.
Все это несколько отвлекло Небесного дара. Когда он снова взглянул на сцену, с докладом выступал директор школы, одетый в европейский костюм. Докладывал он целых сорок минут, при каждой фразе закатывая глаза и напирая на то, что сегодняшние выпускники — это стропила и балки будущего государства, что начальная школа — это только первый этап обучения, а вся наука неисчерпаема… За ним выступил директор педучилища. Он говорил очень тихо, как будто стыдясь выступать перед учениками начальной школы, но тоже проговорил минут тридцать: о том, что учиться нужно всегда, что начальная школа — только первый этан…
Когда объявили о выступлении председателя торговой палаты, аплодисменты были особенно бурными. Он сумел использовать многие выражения из «Четверокнижия» и учебника «Родная речь».
— Учиться и понимать, что ты еще недостаточно знаешь, важно не только для мудрецов, но и для управляющих байками. Где бы ты ни работал — на суше, на воде или в торговле, — ты должен учиться до старости, пока живешь. Вы будущие начальники уездов, будущие управляющие банками, по тоже обязаны понимать, что вы еще недостаточно знаете. И в науке, и в финансах получается так, что если ты владеешь десятью тысячами, то можешь нажить еще пять; если ты владеешь пятнадцатью тысячами, то можешь нажить восемь тысяч, а если ваши капиталы соединить, то вы можете нажить больше двадцати тысяч. — Аплодисменты загремели, как гром, даже маленькие детишки оживились. Воспользовавшись этим, председатель торговой палаты совершил новый поворот: — Вежливость, чувство долга, умеренность и стыдливость — это четыре опоры государства! Все дела нужно делать, руководствуясь принципами священномудрого. Эти принципы можно уподобить уставу торговой палаты…
Небесный дар слушал и жевал засахаренный горох. В зале становилось все более душно, поэтому он закрыл глаза и жевал почти машинально. После председателя торговой палаты, говорившего больше сорока минут, выступило еще пять или шесть ораторов, по Небесный дар не слышал их. Внезапно прозвучала его фамилия, кто-то ткнул его локтем в бок, он очнулся и закричал:
— Я ничего по грызу!
— Получи свидетельство!
Прошли только одни летние каникулы, а положение Небесного дара значительно повысилось: он перешел в неполносреднее отделение той же школы. Он уже знал ее вдоль и поперек, сравнялся с теми, кто носил наручные часы, и мог не обращать внимания на учеников младших классов. Знал он и учителя, который им теперь преподавал. Этот учитель на первом уроке объявил, что, поскольку они уже большие, они должны относиться с уважением не только к учителям, но и к самим себе. Услышав это, Небесный дар вспомнил, что он действительно вырос да еще носит кожаные туфли, так что в самом деле достоин уважения.
Их новый учитель вообще очень хорошо относился к людям и стремился увидеть сильные черты каждого. Про Небесного дара он сказал, что тот изобретателен. Мальчик покраснел и, не чуя под собой ног от радости, решил как следует стараться. Во время ответов он напрягал все свое воображение и сыпал мудреными терминами — не всегда впопад, по достаточно для того, чтобы и учитель и ученики признали за ним свежесть мысли и ораторские способности. Кроме того, он часто ходил в библиотеку и брал там разные увлекательные книги, что помогло ему прослыть среди однокашников королем рассказа и завоевать себе несколько новых друзей.
Эти друзья были настоящими. Они вместе ели, ходили друг к другу в гости и даже заключили братский союз наподобие того, что когда-то был заключен в персиковом саду. Правда, теперь героев стало не трое, а пятеро. Небесный дар считался Третьим и с гордостью носил это прозвище, воображая себя Чжан Фэем. Отец Старшего из названых братьев служил чиновником в уездном управлении, но когда Небесный дар бывал у Старшего, он видел, что дух чиновничьего дома совсем не похож на тот, какой постоянно рисовала ему мать. В этом доме царили такие неразбериха и грязь, что Небесный дар не мог понять, как Старший умудряется сохранять свою школьную форму белой. Мать Старшего с утра до вечера курила сигареты, лущила семечки, сплевывая шелуху прямо на пол, и играла в карты. Небесный дар не любил грязи и неразберихи, но вынужден был признать, что в этой жизни есть своя прелесть, так как мать его друга все же считалась чиновницей, а сам он в будущем имел шансы пойти по стонам отца.
Как бы там ни было, названые братья сдружились очень тесно, поверяя друг другу и семейные тайны, например то, что отец Старшего берет взятки, поэтому у его матери и есть деньги на карты, а отец Второго, хозяин ломбарда, пользуется чужими вещичками, поэтому от его сына всегда пахнет нафталином. Желая тоже что-нибудь поведать своим друзьям, Небесный дар начал расспрашивать у матери, сколько у них лавок, домов и денег, а потом для важности все сильно преувеличил, сказав, будто у его отца десять с лишним лавок, около двадцати домов и несметное количество денег. Он тут же представил себе, как ночь напролет вместе с отцом и Тигренком считает эти деньги, но никак не может сосчитать. Получилось не очень правдоподобно, зато приятно.
Его друзья опешили, но не остались в долгу. Тут же выяснилось, например, что отец Старшего за один вечер выиграл в карты тысячу юаней. И поскольку все их помыслы в то время были сосредоточены на деньгах, это нашло определенный практический выход: сегодня Старший приглашал всех на сласти, завтра инициативу перехватывал Второй, тратя на каждого по пять юаней, и так далее.
Не прошло и двух месяцев, как все это им немного наскучило. Старший начал коситься на Второго, а тут как раз Второй сказал Четвертому:
— Никому не говори, но мать Старшего вчера принесла нам в ломбард часы, причем довольно скверные. Только не говори никому!
Четвертый вначале действительно не хотел никому говорить, однако не вытерпел и поделился со Старшим. Старший со Вторым подрались, вспомнив все случаи, когда оказывали друг другу услуги:
— Кто тебя, бессовестный, конфетами угощал?
— А кто тебе бумагу для ручного труда давал?