— Уберите собаку! – крикнула она, стараясь отогнать страх. Не за себя, за
Масика.
— Я не советовал бы… — произнес человек и помолчал, разглядывая Аню
страшными, без век и белков, глазами. Точками, – подумалось ей в ужасе.
— Не советовал бы вам кричать. Бежать. Сопротивляться. Вы ничего уже не
сможете изменить.
— Уберите. Собаку, — повторила Аня, а потом до нее дошел смысл
сказанных слов. И вся краска тут же схлынула с ее лица.
Теперь она увидела, что обгорало на решетке жаровни. Человеческая кисть со
скрюченными почерневшими пальцами.
Господи Боже, — подумалось ей. – Что тут творится?
Она медленно потянулась к мобильнику, висящему на шнурке между грудей.
Не сводя глаз с адского пса и стоящего рядом человека, Аня дважды щелкнула
клавишей вызова. Последним в памяти телефона запечатлелся номер мужа, она
знала точно, разговаривала с ним из электрички, но первый же гудок потонул в
командном крике незнакомца.
— Форт, возьми суку!
Пес бросился на Аню стремительно – огромный, разъяренный, он врезался в
нее тараном и сбил с ног. Удар был такой силы, что выбил из Аниных легких весь
воздух, и она не смогла закричать – засипела что-то, хватая окровавленным ртом
вскипевшую атмосферу. А потом тяжелый пресс собачьих челюстей сдавил ей
руку, и Аня почувствовала, как крошится локтевая кость. Как клыки скоблят ее,
оставляя глубокие борозды. Мобильник отлетел в сторону, и, уже не зная, ответил
ли муж на звонок, она закричала что было мочи.
— Госпооооди, Женяяя, пожалуйста. Помоги нам!!!
Именно так. Помоги НАМ.
Он не забыл. И никогда не сможет.
Евгений Прохоров скинул одеяло в сторону и зажег ночник. За окнами было
темно – словно кто-то затер их углем. Электронные часы на прикроватной
тумбочке показывали 6-29.
Странно, — подумалось ему, — так тихо...
Он встал с кровати и подошел к окну. Вслушался. Всмотрелся. Ни души. Ни
звука. Как будто все замерло в ожидании – сотни окон были похожи на протянутые
к дверям Кувуклии* свечные фитили, ждущие благодатного огня.
А что если день не наступит? Что если ночь будет всегда?
Евгений второпях задернул шторы. Ему не хотелось становиться частью
глупого, выдуманного чуда.
Вчера, когда он в очередной раз напивался в «Копеечке» — забегаловке, клонированной из грязного куска советского плинтуса — он так и сказал
широченному, похожему на калач лицу бармена.
«Чудес не бывает»
Он тыкал пальцем в газетный снимок, на котором был запечатлен счастливый
малыш с невероятно яркой радужкой глаз, и повторял.
«Не бывает их. Понимаешь?!»
А бармен кивал и спрашивал: не пора ли ему домой?