Полинарья удивилась. Такого чинного и смиренного отъезда на рудник никогда не бывало!
Никита уже поджидал его под окном на завалине.
День был чистый, теплый. По небу плыли грудастые, белые облака. Отдохнувший мерин шустро побежал знакомой дорогой. Никита сидел на дне короба, выставив кудлатую голову. Ему хотелось спать после вчерашней попойки. Большие глаза его были налиты кровью и сонно щурились. Яков, весело посвистывая, понукал мерина:
— Но, но, милый! Ну-ка, сердешный мо-ой!
Завернув в переулок, они выехали в соседнюю улицу.
Вдруг Скоробогатов погнал лошадь во весь мах. Телега запрыгала по ухабам, Никита проснулся, открыл глаза и удивился. Яков беспокойно ерзал и размахивал вожжами.
— Ты чего это, Яша?.. — спросил он.
Яков обернулся:
— Да попа черти несут… Прямо через дорогу прет долгогривый.
— Ну, леший с ним, пусть идет!
— Как бы не так! Но, ну! Да ну ты, сволочь!.. — понукал он мерина.
Когда проехали, Яков облегченно вздохнул:
— А маленько не перешел дорогу. Чорт, пра!
Никита опять заснул.
Когда выехали на тракт и перевалили первый пригорок, Скоробогатов успокоился:
— Может, ничего! — Но вдруг глаза его устремились вдоль тракта, и он неожиданно остановил лошадь.
— Тпру!.. Ну, уж это совсем на-згал вышло!
Вдали, взлягивая задними ногами и останавливаясь, насторожив уши, перебегал дорогу заяц. Яков круто повернул лошадь обратно.
— Да не проклятая ли скотина!.. Ох!.. Вот день какой издался… Тпру!.. Там поп, а здесь косого дьявола черти вынесли.
Никита спал и не подозревал, что его снова везут в Подгорное.
Когда въехали во двор, Яков разбудил Никиту.
— Никита, вставай!
Тот открыл дикие, заспанные глаза.
— Но, неуж приехали?
— Приехали, вылезай.
Никита удивленно обвел глазами двор Скоробогатова. Потом тревожно сел и перекрестился.
— Да воскреснет бог и расточатся врази его, — пробормотал он.
— Чего ты молитвуешься, думаешь нечистая тебя завезла? Вылезай, приехали, — распрягая мерина, сказал Яков.
— Так это как, пошто?..
— А так. Не поедем… Завтра с утра надо. Всю дорогу невезучка, — зайца на дорогу леший вынес.
Никита неуклюже вылез из короба. Почесывая волосатую щеку, он бессмысленно смотрел на Якова.
— Что ты? Опупел, што ли? Иди высыпайся, а завтра чуть свет выедем, пока дрыхают все.
Но на другой день не выехали: Никита лежал у себя в огороде мертвецки пьяный. Только уже на третий день Скоробогатов и Никита на заре, благополучно миновав Подгорное, уехали на Кривой лог. Построив на скорую руку на склоне увала полуземляной полубревенчатый балаган, они принялись с лихорадочной поспешностью бить шахту.
На Кривом логу Скоробогатову не повезло. Хотя золото и было, но заработок оказался плохой. При каждом сполоске у Якова таяла вера в богатое содержание логов. А Никита, стоя на вороте, скучал. Он лениво доставал бадьи с песком, посматривая на дорогу, которая вела в Подгорное.
По вечерам беспокойно возился на нарах, вздыхал, садился, курил, выходил из балагана и, сидя на пне, прислушивался к ночным шорохам леса. Монотонно пели комары; в темноте за ельником побрякивал боталом мерин; где-то далеко играла гармошка, пели песни.
Яков понимал тоску Никиты. Он говорил:
— Эк, ведь, бес-то в тебе бунтует! Сам — здесь, а ум — в кабаке.
Никита, отдуваясь, молчал.
Наконец, он не вытерпел, ушел. Скоробогатов долго поджидал своего работника, но Никита не возвратился.
Сделав последний смывок, Яков, как угорелый, прибежал в балаган. От радости ему хотелось кричать, с кем-нибудь разговаривать, но никого не было. Сжимая в руке небольшой увесистый комок, он крепко зажмурился. Потом, разжав руку перед самым носом, открыл глаза. На ладони лежал самородок, похожий на раковину. Яков повертел его перед глазами, отнес подальше от глаз, взвесил на руке и почти вслух сказал:
— Хаврулька!
Запрятав грохот в шурф и закидав его хворостом, он запряг лошадь и поехал домой.
Дорогой не один раз он доставал хаврульку, которая ласкала глаз своим матовым красноватым блеском.
Проезжая мимо избенки Сурикова, он увидел Никиту. Тот сидел на завалинке босой, в рубахе без пояса. Голова его была взлохмачена, борода, скатавшаяся, как войлок, сбилась на бок. Высунувшись из окна, Дарья громко кричала: