Тут все решили, что неправильно, что собачку тоже надо кормить,что этот педагогический прием непедагогичен, воспитывает не доброту, ажадность. И еще одно было задание для размышления. Мальчик маленький упал состульчика, сестра бьет стульчик и говорит: «Вот тебе, вот тебе, не роняй нашегоПавлика». Стул же ни при чем. Павлик же сам упал, пусть в следующий развнимательнее будет. Что-то подмывало меня, я поднялся:
– Можно?
Саша приветливо подняла на меня зеленые глаза.
– Я вернусь к вопросу о мороженом. У меня претензии, уменя вопрос к маме Сережи. Если мама знает, что Сережа недавно переболелангиной, то зачем же она соблазняла его мороженым?
– Александр Васильевич, действия взрослых мы необсуждаем, – улыбаясь, сказала Саша.
– А можно мне выйти? На десять минут, – попросилсяя.
– Вы можете не отпрашиваться.
– Нет-нет, я хочу быть в числе учеников.
Еще быстрее, чем в прошлый раз, я понесся по лестнице, невзял куртки, на улице спросил, где тут мороженое. На мое счастье, онопродавалось рядом и, на счастье детей, было не заграничным, отечественным.Жалея, что не сосчитал коллектив продленки, я купил побольше, загрузил все впакет с рекламой американских сигарет и побежал обратно, невольно ставпропагандистом порока, с которым боролся. Через минуту, спросив разрешения устрогой учительницы, раздавал мороженое. Ей, конечно, в первую очередь.
– Объявляю соревнование, – сказала она, – ктомедленнее съест, тот...
– Тот получит добавку! – объявил я. У меняосталось несколько порций.
– Нет! – решительно возразила она. – Едой непоощряют и не наказывают. Если не возражаете, отнесем тете Симе. Сторожихе.
Как я мог возражать? Мороженое, которое я съел быстрее всех,не охладило меня. Съевший всех медленнее получил тоненькую книжку сказокПушкина.
Продленка же не может продлеваться бесконечно, думал я. Сашаобъявила перерыв, вопросительно взглянула на меня:
– Мне надо позвонить.
Мы пошли вместе по длинному коридору. Уже темнело. Вучительской никого не было. Вот сюда она прибежала, когда я звонил, по этомутелефону я слышал ее голос.
– Александра Григорьевна! – сказал я, протягивая кней руки и приближаясь.
Она подалась навстречу. Мы поцеловались. Она оторвалась ипошла к окну.
– Саша! – догнал я. – Саша! Я уже вечностьзнаю и люблю тебя. Все во мне жило ожиданием тебя, Саша!
Я обнял ее за плечи, она потупилась, но не отстранялась.
– Саша, я прошу тебя стать моей женой.
Она подняла голову. Я истолковал это как ожидание поцелуя ивновь склонился к ней. Но она мягко повернулась и пошла к дверям.
– Надо идти. Дети. Их нельзя оставлять надолго одних.
– Это меня нельзя оставлять одного.
– Александр Васильевич, идемте.
– Саша, странно же меня называть на «вы», когда мы...когда мы... уже не на «вы».
– Идемте, идемте.
«Да что ж это такое, – потрясенно думал я, шагая заней, как невольник. – Мы поцеловались или нет? Или это у нее ничего незначит?»
В классе я прошагал на свое место, сел. Щелкнул выключатель,лампы, протянутые под потолком, затрещали и замигали, потом осветили просторныйкласс. Саша стояла за столом. Лицо ее было раскрасневшимся. Нет, что-то былосейчас, что-то сдвинулось, и сдвинулось необратимо. «Девушка, которая краснеет,имеет великую душу», – вспомнил я Эдика.
– Александр Васильевич, – сказала вдругСаша, – вы имеете отношение к компьютерной технике?
– Да я от нее не отхожу! – воскликнул я.
– Вы ее так любите?
– Да я ее ненавижу, – ответил я искренне. –Или я что-то не так сказал?
– Нет, так. Мы часто с ребятами говорим о компьютерныхиграх. Вы можете сказать свое мнение? В Японии уже появились игры – электронныечеловечки тамагочи, знаете?
– Дети! – вскочил я.
– Идите на мое место, – попросила Саша.
Идя к столу, я вспомнил Валеру, компьютерщика. Вот бы когосюда привезти. Привезу. Я повернулся к классу и потому только не оробел, чтоувидел Сашу, она глядела на меня, глядела... влюбленно, хотел бы я сказать, нолучше было пока сказать – одобряюще.
– Электронный человечек, или карманный монстрик, илидругое электронное домашнее животное – это порождение времени, от ужасаодиночества в мире. Ребенка не понимают родители, улица страшна для него,друзей нет. А тут вроде свой, ручной, друг. Но эти игры уводят от жизни, потомдети закомплексованы, а потом закомплексованность переходит в агрессивность...
– Александр Васильевич, можно я переведу? Ребята, выиграете, играете и остаетесь без друзей, вам уже все неинтересно, кроме игры, апотом у вас обиды, что вас не понимают, так? Извините, Александр Васильевич.
– Спасибо большое. Я буду проще. С кем вы играете вкомпьютер? С машиной? Нет, с программистом, который делал программу. Вамкажется, вы побеждаете, набираете очки, а в самом деле все очень примитивно,плосковато...
Я покосился на Сашу, она улыбалась.
– Все эти игры – это пожирание вашего времени, всех васпожирание. С потрохами. – Я ахнул про себя. – Извините. Вы проходитепреграды, деретесь, в основном игры же все военные в принципе. Затягивают.Выиграл – еще хочется испытать победу. Проиграл – надо взять реванш. Неохота жебыть побежденным. Опять сидишь. А на экране трупы, клыки, зубы, орудияубийства, какие-то гуманоиды, ниндзя всякие, монстры, роботы...
– Александр Васильевич, вы, наверное, во все этоиграли? – спросила Саша. – Вы не стесняйтесь, ребята, спрашивайте.
– Нам говорят: воображение развивает, – поднялсяодин мальчик.