– Какое? – тут же парировал я. – Ввымышленном мире? Зачем вам такая реакция в тех ситуациях, то есть в том мире,который в этом мире... – я запутался, – то есть в обычной жизни, вамне пригодится, зачем?
– А еще быстрота реакции, – высунулся другой.
– На что быстрота реакции? – снова вопросомотвечал я. – Как опередить в ударе, в выстреле, опять же ситуация, то естьопять же вы живете не в нашей жизни, а в выдуманном мире. Я понятно ответил? Авиртуальная реальность, – закончил я, – вообще убьет в вас человека.
Урок был закончен. Мы вновь шли по коридору, ужеосвещенному. Вновь пришли в учительскую. Саша позвонила домой. Я не смелприблизиться к ней.
– Я скоро. Да, куплю. Да, сдам детей. Хорошо. –Она засмеялась. Положила трубку и объяснила: – Мама спросила: «Опять с дочкойпридешь?» Светочка, с вами сидела, очень несчастна, отца нет, мать выпивает часто,иногда не приходит, я Свету беру тогда ночевать. Не бросать же.
– Возьмите меня с нею. Ой, и я на «вы». Саша, я же неуроки сюда приехал проводить.
– У вас получается.
За Светочкой пришла ее мать. Светочка вышла, держась заСашину руку, и не сразу отпустилась. Мать несмело сказала: «Свет, к бабушкепоедем». Тогда Света вприпрыжку побежала к матери. Мы потихоньку шли к трамваю.
– Вы сегодня уезжаете? – спросила Саша.
– Господи Боже мой! – воскликнул я. – Я же квам приехал, к вам! Мое время в вашей власти.
Она молчала.
– Ну, это потрясающе, Александра Григорьевна! Может, вучительской были не мы, а наши дублеры?
– Не надо, Александр Васильевич. Хорошо: не надо, Саша.Знаете, давайте зайдем в церковь в Кузнечной. Это ближайшая к домуДостоевского, он в ней бывал, детей крестил. Или в Никольский морской собор?
– Там Ахматову отпевали? – догадливо спросиля. – А когда вы бывали в Москве, то приходили в Татьянину церковь МГУ,думали, вот здесь Гоголя отпевали, да?
– Да. – Саша подняла на меня глаза и улыбнулась. –Может, я такая залитературенная? Когда в Москве восстановили Иверскую часовню,при входе на Красную площадь, я первым делом вспомнила Бунина, «Чистыйпонедельник». Помните: внутренность Иверской «жарко пылала кострами свечей».Сейчас пылает?
– Пылает. Еще сильнее пылает. Саша, скажи мне, толькочестно...
Саша остановилась, перенесла сумку из одной руки в другую,но мне помочь не позволила. Мы стояли на перекрестке.
– Вы как маленький: «только честно, только честно». Акак иначе?
– Вы... вы не собираетесь в монастырь?
– А похоже? Н-нет, куда я без детей?
– Дети! И при монастырях есть школы. Уходите,Александра Григорьевна, в монастырь, не мучьте мне душу. А я в мужской уйду. Пососедству. Будем перезваниваться. Колоколами.
– Саша, мы же совсем не знаем друг друга.
– Я знаю тебя вечность, я тебя увидел, я не знаю, чтостало со мной. Мне это не описать. Все остальное стало ненужным, лишним,баптист этот, симпозиум, ерунда все это. У меня сердце как тогда забилось, таки до сих пор. И теперь уже навсегда...
– Ой! – Саша так хорошо, так веселозасмеялась. – Сердце, конечно, до этого не билось...
– Не так! Не в том ритме. А сейчас еду в вагоне,колеса: Са-ша, Са-ша. Сердце: Са-ша, Са-ша. В окно гляжу – столбы мелькают, ите: Саша, Саша! У меня на работе сразу заметили. У меня научный руководитель –золотой мужик, я про него часами могу рассказывать, – он сразу заметил. Унего у самого в семье не очень, но теоретик он – выше планки. Он говорит:женщины любят в мужчине их невозможность без них, без женщин, прожить. А утебя, говорит, Суворов, он меня Суворовым зовет...
– Еще бы – Александр Васильевич.
– У тебя, говорит, совсем другое. Держись, говорит, ируками, и зубами.
– Вы, конечно, не посмели начальника ослушаться.
– Саша! Он заметил, что не простая какая встреча. Онеще, простите, процитировал какого-то поэта, но у тебя, говорит, не так. Упоэта: «И сразу поняли мы оба, что до утра, а не до гроба». А у нас, Саша,должно быть до гроба.
Саша снова переменила руки, держащие сумку. Я ее почтинасильно отнял. Тяжелая. Тетради, конечно.
– Так как, – спросила Саша, – идем в церковь?
– Венчаться? Хоть сейчас. Видите: прилично одет, еще идома костюм остался, рубаха не последняя. Под венец, немедленно под венец.
– А под рубахой крестик? Есть?
Я смешался.
– Вообще-то я крещеный...
Саша оглянулась, что-то соображая, потом потащила меня заруку. За углом открылся храм. Нищие дружно поздравляли с праздником.
Я хотел остановиться, дать мелочь, Саша влекла далее.
– Потом, потом.
В храме она сама, не позволив мне заплатить, выбралакрестик, попросила шнурок. Женщина отмотала от клубка с полметра, взглянув наменя. Почему-то она сразу поняла, что крестик для меня. Саша продела шнурок вколечко, связала концы, затянула узелок зубами, убрала пальчиком незаметную мнешерстинку с губ и повернулась ко мне. Я нагнул голову, расстегнул рубашку.Перекрестясь и перекрестив меня, Саша надела на меня крестик. И как-тоуспокоенно и счастливо вздохнула. Купила свечей. Я тоже купил. Увидел насвечном ящике образцы цепочек.
– Саша, давай купим цепочку. Вот хоть эту. – Япоказал на золотую.
– Нет, нет! Вспомни преподобного Сергия: «Сроду не былзлатоносцем». Разве в этом дело? Лишь бы крепко держалось. У меня самый простойшнурок. – Саша совершенно безгрешно отвела ворот кофточки, обнажая шею и ключицу. –У меня не только шнурок, но и... – Она вдруг резко покраснела изапахнулась.
Молча мы прошли к алтарю, ставя свечи у праздничной иконы, ураспятия. Саша крестилась и кланялась. Свечи мои кренились, и не сразу янаучился немного подплавлять донце свечки, чтобы она лучше укреплялась наподсвечнике.
Вышли на паперть. Нищих стало еще больше. То-то им былорадости от щедрости молодого барина. Психологи. Учли момент.
– Может быть, вы, Саша, не хотели носить крестик?