— Да вот эти, — говорит он, кивая в сторону холла.
Он имеет в виду Сэмпсона и его юристов, разбивших лагерь в конференц-зале «Дэвид Кросби». В административном здании у нас пять конференц-залов, которые носят имена Кросби, Стиллса, Нэша, Янга и Дилана, и нам пришлось отдать юристам один из них. Я тогда еще заявил: «Только не „Дилан“, это имя для меня священно». К тому же я терпеть не могу Дэвида Кросби. Но, что более важно, зал «Кросби» находится дальше всего от моих апартаментов.
— Попробую что-нибудь.
— Попробуйте, потому что житья от них уже совсем никакого нет. Понимаете, они тут все такие в костюмах, подходят ко мне и вежливо спрашивают, где тут мужской туалет или надо ли набирать девятку для выхода в город, а в глазах у них явно читается: «Придурок ты долбаный».
Джаред стоит передо мной босиком в майке с изображением группы «Led Zeppelin» и широких шортах до колен. Вот уже четыре месяца, как он работает моим помощником, и это новый рекорд. Главная причина, почему он здесь так надолго задержался, заключается в том, что он абсолютно боготворит меня. «Apple» его кумир на протяжении всей жизни. Джаред прочел все книги обо мне. Он даже поступил в колледж Рид, но его выгнали оттуда, и он жил в коммуне, а потом поехал в Индию, совсем как я в двадцать пять лет. Он стрижется так же коротко, как я, у него такая же короткая арафатовская бородка, хотя еще и не седая. Он даже носит похожие очки, а иногда одевается в джинсы, черную водолазку и мокасины. Единственная разница в том, что он на пару сантиметров ниже меня.
Я познакомился с ним через одну свою подружку. Ей двадцать лет, она работает в магазине диетического питания в Пало-Альто и постоянно ходит в велосипедном шлеме. Однажды она вдруг решила со мной пофлиртовать и пригласила в Сан-Франциско посмотреть представление, в котором танцует. Это шоу называлось «Легенда в танце» и представляло собой нечто среднее между «Алисой в стране чудес» и «Красной шапочкой». Действие происходило в Ираке, и в нем участвовали громадные куклы Джорджа Буша и Дика Чейни из папье-маше, производившие какие-то неестественные телодвижения под музыку группы «White Stripes». В танце участвовали двенадцать девушек, скакавших по сцене, словно в пляске святого Витта, и выкрикивавших: «Не отдадим кровь за нефть». Я посмотрел шоу до самого конца. Я думал, что с этой девушкой в шлеме мне повезет, но она меня кинула. Что тут сказать? Такое случается с пожилыми людьми. Я был единственным в этой аудитории, кому было за тридцать, и чувствовал себя как персонаж из «Смерти в Венеции».
Потом девушка в шлеме познакомила меня с Джаредом. Раньше она никогда не говорила, что у нее есть парень, ну, да что тут поделаешь. Оказалось, что он ярый фанат «Apple». Когда я, знакомясь, протянул ему руку, он аж заплакал. На следующий день Джаред появился в офисе босиком и заявил, что у нас на выбор только две возможности: либо принять его на работу, либо вызвать полицию. Я вспомнил, что примерно так же устраивался на работу в компанию «Atari» в семидесятых годах. Случилось так, что я только что уволил своего предыдущего помощника. Когда я попросил у него приготовить мне чай-латте, чтобы его температура была ровно сто шестьдесят пять градусов, он спросил: «Фаренгейта или Цельсия?» Идиот.
Поэтому тут же в вестибюле я принял Джареда на работу в качестве своего личного помощника и присвоил ему официальный титул «ученика волшебника». Я сходил с ним в отдел кадров и подождал, пока они проведут сканирование сетчатки глаз, возьмут кровь на анализ ДНК и выдадут ему личную идентификационную карту.
Джаред сказал, что мечтал работать здесь всю жизнь и ему даже не нужна зарплата. Он готов сам платить нам. Но когда я поинтересовался в кадрах, сколько мы можем с него взять, мне сказали, что этого делать нельзя, поскольку это может быть расценено как рабство, отмененное в свое время фашистами-республиканцами, которые сегодня правят этой страной. В конечном итоге мы сошлись на том, что он будет получать двенадцать тысяч долларов в год и бесплатно питаться в столовых «Apple».
Вы бы видели лицо Джареда, когда я провел для него первую экскурсию по нашей штаб-квартире. Он только повторял: «Блин, я будто в храм попал. О, Господи. Прямо охота на колени встать или еще чего утворить». Должен согласиться, это действительно впечатляющее место. Посетителей особенно поражает тишина. Я считаю, что штаб-квартира — это святое место, центр миросозерцания. В его строительстве использована масса природных материалов типа тяжелых деревянных балок и валунов. Для архитектуры здания характерны острые углы, чистые линии, балконы на консолях, выходящие на обширное свободное пространство. Идею дизайна я почерпнул в доме с водопадом Фрэнка Ллойда Райта в Пенсильвании. Единственное отличие в том, что я строил здание не вокруг существующего водопада, а должен был сделать искусственную реку и водопад. Самым трудным было добиться ощущения, что и прибрежные валуны, и сам водопад существовали здесь вечно, а дом построен вокруг них.
Вся остальная наша территория застроена, естественно, по-другому. Там стоят здания, в которых работают не такие люди, как я. Это обычные офисные строения. Хуже всего, конечно, исследовательские лаборатории. Просто свинарники. Повсюду разбросаны коробки из-под пиццы, мусорные урны забиты до отказа. Но инженерам такая обстановка нравится.
Некоторое время мы колесили по территории на скутерах «Segway». Когда они только появились на рынке, я сразу купил тысячу штук. Мы заходили в различные помещения, опробуя систему допуска, основанную на сканировании сетчатки глаза. Вы бы видели ошеломленное выражение лица Джареда, когда автомат впервые поприветствовал его: «Доброе утро, Джаред». Я показал ему наши столовые, где подаются самые разнообразные национальные блюда на любой вкус — японские, тайские, индийские, мексиканские, три различных вида региональной китайской кухни. Готовят в них повара, выписанные из соответствующих стран.
Как и любого, кто посещает нас впервые, его буквально потрясли сенсорные экраны размером 25 на 6 метров, которые установлены по всей территории. Сотрудники используют их как доски объявлений или просто для того, чтобы записать возникшие у них великие идеи или конструкторские концепции. Некоторые что-то рисуют на них. В общем, кто как хочет. Суть в том, чтобы дать людям возможность публичного творческого самовыражения. Разумеется, у нас есть возможность снять информацию с любого экрана и занести ее в центральную базу данных, чтобы затем подвергнуть эти идеи тщательному анализу.
Под конец мы поднялись с Джаредом наверх, и я показал ему офис высшего руководства. Мы начали с конференц-залов. Я продемонстрировал ему белый цвет, который выбрал для окраски стен, идеально оттеняющий голубизну неба, присущую для Северной Калифорнии. Я разъяснил принципы, которыми руководствовался, разрабатывая дизайн помещений, и рассказал, сколько времени мне пришлось потратить, прежде чем найти нужные размеры окон и промежутков между ними, чтобы это соотношение оказалось идеальным. Когда здание было уже готово, оказалось, что строители промахнулись на три с половиной сантиметра. Я настоял тогда, чтобы для сохранения совершенных пропорций стен и окон одна стена здания была снесена и построена заново. Правление взбунтовалось и обозвало меня эгоистом.
— Я не мог сосредоточиться. Мне не хватало гармонии. В конечном итоге все согласились, что я прав. Но пришлось повоевать из-за этой проблемы, как и из-за многих других, которые возникали каждый день. Так уж устроен мир. Все готовы пойти на компромисс. Вот тебе мой совет: никогда не слушай других. Не соглашайся даже на 99,99 процента.
Следующую остановку мы сделали в комнате для медитации. Мы сидели на циновках и слушали Рави Шанката, которого Джаред еще никогда не слышал. В заключение я показал ему свой кабинет. Он буквально дрожал от возбуждения, когда входил в него. Я разрешил ему посидеть в моем кожаном кресле, которое по спецзаказу изготовил Людвиг Мис ван дер Роэ, показал свою личную ванную комнату (я никогда не сяду в ванну, которой пользуются другие люди, даже у себя дома). Так уж я устроен. У меня есть также собственная комната переговоров и кухня, которые принадлежат только мне и которые я никогда не делю с другими. Я показал ему свое рабочее место, на котором вплотную друг к другу установлены четыре тридцатидюймовых монитора «Cinema», подсоединенных к восьмиядерному компьютеру МасРго, соединенному гигабитной локальной сетью с кластером выделенных четырехъядерных процессоров Xserve и массивом RAID на десять терабайт.
— Блин, — сказал Джаред. — Я бы хотел тут только сидеть и впитывать в себя все это. — И он опять заплакал.
— Нет, я серьезно, — говорит он, подавая мне зеленый чай и кучу писем. — Сделайте что-нибудь, хорошо? Ведь нам же надо работать, мы пытаемся на чем-то сосредоточиться, а эти сукины дети в костюмах суются повсюду, раздают указания и все такое.
— Ладно. Где Мейзи?
Мейзи — это помощница Джареда. Я знаю о ней не слишком много, если не считать того, что она примерно его возраста и они познакомились в каком-то клубе любителей маунтин-байка. На ней масса всяких татуировок и пирсинга, включая болт, продетый в нижнюю губу, из-за чего я не могу смотреть ей в лицо. Пирсинг — это для меня вообще большая проблема, но пирсинг на лице особенно выводит меня из себя.
— Да она сегодня придет попозже э-э-э… потому что ей надо завезти собаку к ветеринару на осмотр. Это сделать собирался ее друг, но он вчера вечером вроде как повредил ногу или что-то еще в своем барабанном кружке, поэтому не может сесть за руль. У них ведь машина с механической коробкой передач, и ему нужна левая нога э-э-э…
Он все еще продолжает что-то объяснять, но я уже закрываю за собой дверь, Я усаживаюсь за свой основной стол, который представляет собой сплошную доску толщиной в пять сантиметров, вырезанную из сердцевины гигантской секвойи. Он всегда пуст — ни компьютера, ни телефона, ни бумаг, ни чашек, ни ручек. Для всего этого существует другой стол у стены. Главный стол служит для размышлений и молитв. Каждый новый рабочий день я начинаю с нескольких минут свободной рефлексии. Я созерцаю свою внутреннюю сущность или напеваю, к примеру, мантру сердца.
Но Джаред прав. Эти парни нам мешают. Я делаю несколько дыхательных упражнений и стараюсь добиться ясности в мыслях, но ничего не получается. Юристы портят всю атмосферу.
Я спускаюсь к ним в холл. Они превратили зал «Кросби» в свой маленький военный штаб, поставили там кофейный автомат и поднос с вредными для здоровья печеньями и запустили кучу помощников из юридической конторы Сэмпсона, которые повсюду снуют, толкая перед собой целые тележки всевозможных папок с бумагами. Адвокаты Сэмпсона сидят вокруг стола, прихлебывая кофе и просматривая бумаги. При этом они загружают ноутбуки своим несносным «Windows». Вот это уже явная провокация. Я имею в виду тот противный звук, которым сопровождается загрузка. Да они еще то и дело перезагружают свои компьютеры. Просто удавиться можно! Как можно работать, когда эта ядовитая мелодия растекается по всем коридорам? Они что, решили меня с ума свести?
Тем не менее ради спортивного интереса я улыбаюсь, здороваюсь с ними и представляюсь всем присутствующим. Говорю им, как я рад видеть их здесь. Спрашиваю, не испытывают ли они в чем-нибудь нужды, например в настоящих компьютерах (ха-ха-ха). А потом я переключаюсь на мессианский стиль, подхожу к доске и начинаю рассказывать им о своей новой продукции, рисуя при этом различные линии, стрелки и сокращения, которые должны иметь якобы научный вид.
Одновременно я использую всевозможные ключевые слова нейро-лингвистического программирования и через несколько секунд вижу, что один из юристов по имени Чип уже начинает поддаваться. Он закатывает глаза и высовывает кончик языка. Через пять минут вся комната загипнотизирована. Они забывают про всякие опционы. Сейчас я заставлю их с воплями выскочить из здания, потому что им покажется, что водитель пикапа UPS — это Бритни Спирс, выходящая из своего лимузина.
Но тут появляется Чарли Сэмпсон. Он знает, как вывести своих юристов из транса. Чарли стучит ладонями по столу, и они тут же просыпаются.
— Рад видеть вас, Стив, — говорит он. — Спасибо, что навестили нас.
Сегодня понедельник, поэтому остаток утра я посвящаю пилатесу и йоге, а затем у меня обед (суп мисо и яблочные ломтики) с нашим главным дизайнером Ларсом Аки. Мать у Ларса датчанка, отец японец, а сам он вырос в Англии. Ему тридцать пять лет, и он выглядит как фотомодель — стройный и жилистый, хотя его не назовешь комком мышц. Ларс — стопроцентный гей и тратит уйму времени на всякие массажные салоны и бары для педиков, где снимает каких-то вшивых юнцов и частенько попадает в кутузку за употребление наркотиков. Наши кадровики постоянно заняты тем, что пытаются вызволить его из всевозможных передряг. Нам всем хотелось бы, чтобы он остепенился и нашел себе приличного парня, а может быть, усыновил какого-нибудь китайского мальчика или что-нибудь в этом духе. А что нам еще остается делать? Он всемирно признанный и самый талантливый специалист по промышленному дизайну.
Наша встреча посвящена обсуждению его предложения по уменьшению длины следующей модели iPod на полмиллиметра. Я считаю, что эти полмиллиметра нарушат уравновешенность дизайна и предлагаю взамен четверть миллиметра или целый миллиметр. Как обычно, Ларс восхищен тем, как я воспринимаю и совершенствую его идеи.
— Знаете, — говорит он, — я хоть и был лучшим студентом Королевской академии, но до сих пор не перестаю удивляться, насколько вы превосходите меня в дизайне. Просто поразительно.
Затем мы переходим к некоторым фальшивым прототипам iPhone, которые мы распространяем внутри своей компании и среди некоторых поставщиков, чтобы сбить людей с толку и дезориентировать их относительно того, как будут выглядеть наши подлинные продукты. Даже несмотря на то, что речь идет о фальшивках, я всегда настаиваю, чтобы в них были соблюдены самые высокие стандарты, и поэтому сразу начинаю с обычных критических замечаний:
— Это полное дерьмо.
Он лишь пожимает плечами и изображает на лице усталую улыбку, которая должна говорить: «Стив, ты самый поганый босс из всех, кого я знаю, но я люблю тебя, потому что ты заставляешь меня полностью раскрыть все свои способности. И если я когда-нибудь застану тебя спящим, а вокруг никого не будет, то я тебя убью».
Мы заканчиваем нашу беседу, вися двадцать минут вниз головой в гравитационных ботинках и попутно проводим мозговой штурм. Великих идей не появляется.
Послеобеденное время у меня отведено для беседы с Россом Зимом, который командует отделом по связям с общественностью. Это пройдоха высшей гильдии, помесь питбуля с хорьком, и при этом у него еще физиономия наивного школьника. Свою карьеру он начинал в IBM, а затем перешел на работу в Национальную ассоциацию производителей стрелкового оружия. Потом он работал в «Pacific Gas & Electric» как раз в тот период, когда Эрин Броккович выдвинула против этой компании иск за слив в сточные воды химикатов, вызывающих рак. Какой урок он извлек из этого для себя? «Во-первых, экспертиза была некорректной. Во-вторых, никто силой не заставлял людей жить в этом городе и пить эту воду». Ему все нипочем. Он классный работник.
Несмотря на то, что сердце Росса представляет собой воплощение абсолютного зла, внешне он выглядит, как самый милейший человек. Он всегда говорит тихо и спокойно, никогда не ругается, самое крепкое слово, которое от него можно услышать, — это «черт». Росс является уроженцем Лонг-Бича и с виду похож на типичного серфингиста из Южной Калифорнии. Ему уже за сорок, но он до сих пор занимается серфингом по всему побережью от Маверика до Санта-Круса. У Росса и внешность под стать — взъерошенные светлые волосы, белоснежные зубы, худощавая подтянутая фигура, загар. Ни дать ни взять, кинозвезда. Он ездит на старом раздолбанном универсале «Subaru Outback» с доской для серфинга на крыше и мокрыми вещами на заднем сиденье. Весь бампер обклеен лозунгами левацкого толка.
Позиция Росса по отношению к уходу Сони Берн состоит в том, чтобы сделать вид, будто ничего не произошло. Никаких заявлений и пресс-релизов.
— Кому есть дело до какого-то юрисконсульта? Просто подшейте эту бумагу в какое-нибудь дело в конце года.
Он протягивает мне проект пресс-релиза, в котором мы объявляем о создании группы юристов для проведения внутреннего расследования. Я поступаю с ним, как обычно. Даже не глядя на бумагу, говорю:
— Это все дерьмо. Слишком много слов. Четвертое предложение вообще не имеет смысла. Надо еще поработать над смысловой связью. Переделаете и принесете мне.
Переделывать документ я заставляю его за столом в вестибюле, чтобы можно было наблюдать за ним через стеклянную стену и забрасывать своими предложениями по iChat и e-mail. Это доводит его до бешенства, но только так можно пробудить в человеке творчество. Для этого надо, чтобы он вышел из себя. Получив в течение трех последующих часов пять вариантов, я откидываюсь в кресле и очень медленно и внимательно читаю окончательную версию. Затем комкаю лист в руках и говорю, что больше всего мне понравился первый вариант.
Росс натужно смеется и говорит:
— Знаете, Стив, вы мне очень нравитесь. Как вы здорово все подметили! Просто не верится!