Он взял ее за руку, а другой колючей ладонью накрыл ее белое, сбереженное от солнца лицо.
— На кого гадаешь, Матрена? Молчишь что? — спросил он громче и принял руки.
Он стряхнул колоду карт. Карты разлетелись, легли на земляной пол и в корыто на овес.
— Не надеялся так повстречаться, — сказал он, присел на чурбак и утер рукавом пот со лба.
Матрена молчала, мяла концы косынки.
…Рыжая связистка вышла спросить, который час. Звонко пискнул и отбежал в сторону задетый сапогом цыпленок.
— Молчи, тьма кромешная, — крикнула ему старуха.
— Посидите с нами, — попросил девушку инженер. Она обернулась к нему, и на лице ее вспыхнули веснушки.
— Некогда сейчас, товарищ военинженер, после войны посижу.
— Не везет вам в женщинах, — протянул младший воентехник.
С улицы вошел старик.
— Знакомься, — сказала ему старуха, — это наши знакомые.
Старик вытер руку о седую голову, поздоровался и сказал:
— Извиняюсь.
— Истопил? — спросила старуха.
— Истопил, сейчас и начальник приедут. Старуха бросила сак и засуетилась.
Все разошлись.
Инженер прошелся из угла в угол. На стене висело зеркало, обклеенное по кругу пестрыми ярлычками от катушек. На печи спала девочка.
Инженер остановился у зеркала, снял фуражку. Он чуть пригнул плечи и глянул на лысеющую голову. В зеркале смеялась женщина. Инженер надел фуражку и сказал, не оборачиваясь:
— А я не видел вас.
— Може, я была ушёчи, желанный мой. Я ихняя сноха. — Женщина прислонила к стене лопату. — Мы нездешние, мы погорельцы. Присядь, желанный, — говорила она, развязывая у зеркала платок на голове. — Это с вами, что ли, хозяйкин муж пришёчи? Ох, беда. Уж в другой раз приходит. И самою жалко, и мужик ни при чем.
У нее синие глаза и бойкий, напевный говорок.
— И мужик ни при чем, и самою жалко.
Она принялась мыть руки под рукомойником. На спине ее натянулась белая ситцевая кофточка. Она в горсть набирала воду и мыла лицо и шею. Пряди волос у затылка намокли и потемнели.
— Тут у нее при немцах партизанский командир прятался, — говорила она, утираясь холщовым полотенцем. — Потом она к нему в лес убёгши была и девочку с собой брала.
Она глянула на печь. Девочка спала.
— Отчаянная она, — продолжала она шепотом, подойдя к нему близко, — а девочка с той поры все в коленях болеет.
Ему было приятно, что она стоит рядом, нравился ее говорок и то, как вкусно мнет губы, когда замолкает.
— А как наши пришли, партизанский ее командир со всеми на фронт ушёчи и с той поры не пишет, и не слышно, не то убили его, не то позабыл. Так хозяйка днем-то ничего — крепится, а ночами, слышно, плачет.
Инженер шагнул к ней и, не зная, куда деть руки, сунул их за спину.
— Как звать? — сказал он и шагнул назад.
Она быстро глянула на него от головы к ногам и засмеялась. На загоревшей тугой щеке обозначилась ямка.
— Вам ничего, вы вместях все, — сказала она, насупившись и вытирая ладонью клеенку стола, — а нам плохо — скука.
Он пошел к двери.
— Куда ж вы? — крикнула она ему вслед и снова засмеялась.
Инженер вышел из дому. Рыжая связистка выпрыгнула в окно и пошла на дежурство. Старик по пояс просунулся в отверстие, которое прорубил зимой немец, чтобы вести наблюдение, и кричал старухе, закрывшейся в бане:
— Куда полезла, нечистая сила! Пар весь загубишь!
Из бани высунулась мокрая голова старухи, и дверь опять захлопнулась.
Из растворенного окна напротив доносился голос рыжей связистки:
— «Тонна». «Тонна». Я — «Ведро». Я — «Ведро». Не слышу вас. Слышу вас.
— И везет некоторым, просто зло берет, — говорил по дороге младший воентехник, — армию перебрасывают, и они около родного дома оказываются.
Инженер ушел по меже вперед. Сутуловатую спину его накрест пересекали желтые ремни. Зацветала рожь. Синели молодые васильки.
«Присядь, желанный», — сказал он себе вслух и засмеялся.
— Ну, что молчишь-то? — спрашивал младший воентехник Рябова. — Рассказал бы хоть, как приняла, как приласкала тебя, дьявола. Потрави душу, что ли.