— Я чекистов за версту чувствую. Они прислали мне в ФРГ сообщение и приглашение в страну от моего двоюродного брата, но яворобей стреляный, меня на мякине не проведешь.
— Пасуете?
Виктор Михайлович покраснел исказал:
— Ну ладно. Вы выходите к входу, а я сейчас подгоню машину.
Онподогнал голубой «фольксваген», и мы с Витей Пекелисомпоехали к американцам. И вот тут у нас пошел разговор более илименее откровенный.
Витя Пекелис сказал, что он служил вовласовской армии, вывел из окружения роту, расстреляв передстроем предателя — командира, за что был награжден орденомКрасного Знамени и произведен из сержантов сразу в старшиелейтенанты.
Виктор Михайлович аж взвился и стал спрашивать: «Акого вы знаете из власовцев?» Мы с Пекелисом переглянулись, и вобщем-то все нам стало ясно. Пекелис перечислил фамилиигенералов и командиров, которые ушли с Власовым к фашистам.
Виктор Михайлович качал головой, что мол знает их, и говорил: «Этотв Париже... Этот в Мюнхене... Этот во Франкфурте-на-Майне».
Мне тогда — в Хельсинки — казалось, что Маша Воробьева иВиктор Михайлович знают друг друга. Даже Маша как-то мне сказала:
— Знаете, мне кажется, что Виктор Михайлович из прибалтийских немцев.
Я ее спросил:
— Почему вы так думаете, Машенька?
Она мне ответила:
— Я — филолог. Мне это кажется по произношению...
Но убеждение это у меня было совершенно точным.
У Васи Захарченко, в его дискуссионном клубе, который помещался в одном из фешенебельных районов Хельсинки, в фешенебельном трехэтажном здании, отделанном мореным деревом, — там былсвой постоянный разведчик — Ли Ренс. Он ходил в рваном пиджаке и заштопанных джинсах, подчеркивая этим свой демократизм.
Одному из наших он сказал:
— Меня сейчас приглашают работать в радиостанцию «ГолосАмерики». Как вы думаете — стоит мне туда идти?
Сказал он это с наивным видом, стараясь позондировать почву ивызвать людей на дискуссию о передачах «Голоса Америки», но надискуссию с ним никто не пошел, а так посмеялись, и разговор наэтом закончился.
Так вот — Ли Ренс Машу знал очень хорошо, а Маша знала Виктора Михайловича.
А Виктор Михайлович в беседах со мной смертным матом ругал американцев и все время кричал: «Мы — русскиелюди, мы любим свою родину. Американцы негодяи!»
Кстати сказать, он мне говорил, что он сейчас ищет верного человека в Париже, чтобы открыть там переводческое бюро. Так как он— перемещенное лицо и у него нет паспорта, то ему обязательнонужно верное подставное лицо. В машине, когда мы подъехали к американской резиденции и яподарил ребятам-коммунистам свои книжки, мы потом долго сидели, пили шотландское виски и спорили с Виктором Михайловичем.
Он говорил:
— Ни одна нация в истории человечества не знала такой массовой эмиграции, как это познала русская нация, если, правда, не считать жидов.
Он сказал не жидов, а жидов.
Яему говорю:
— Виктор Михайлович, вот теперь вы начинаете говорить откровенно, своим лексиконом — евреев называете жидами.
Виктор Михайлович заторопился, засмущался и сказал:
— Да нет же, я не звериный антисемит.
Яему сказал:
— Обыкновенный антисемитизм ничуть не лучше звериного.
Виктор Михайлович сразу же стал уходить от этого разговора.
Вообще я убедился, что они — живущие в эмиграции и активновыступающие против нас — ничегошеньки не знают и не понимают,не могут понять происходящего сейчас у нас на Родине.
Споря с нами, Виктор Михайлович очень волновался. Мне дажекажется, что мы зародили в нем семя сомнения в правильности егодеяний. А в общем — черт его знает! Может быть, это — мимикрия.
Я его, кстати, спросил:
— А как же с самогонкой, Виктор Михайлович? Наши пленныержавую воду пили, а что касается самогонки, так этого в литературене было.
Виктор Михайлович засмеялся и сказал словами песни:
— Бабы кормили меня,
Парни снабжали махоркой...
Была у меня еще одна занятная встреча. На второй день фестиваля к пирсу Хельсинкского порта пришвартовалась шхуна«Матильда» — полупарусник, полутрубный корабль — Международного альянса студентов.
Мы туда с Генрихом Гурковым приехали поздно ночью. На рейде светились огоньки. Рядом с «Матильдой» — весь вджазовых песенках корабль «Гдыня» польской делегации.
Мы оставили свою машину и пошли на шхуну «Матильда». Рослый пареньстоял в дверях и никого не пропускал. Мы показали свои корреспондентские карточки,сказали, что мы из Советского Союза, на наспосмотрели со смешанным чувством страха и удивления и... пропустили.
По вертикальной лестнице мы спустились вниз и попали втрюм. Полуосвещенный зал. Ревет джаз. За столиками пьют пиво иоранжад очаровательные девицы и зверообразные молодые люди в толстых джемперах. Прислуживают студенты негры, которых здесьрекламно обнимают, рекламно хлопают по плечу и рекламноподчиняются всем их просьбам: пересесть от этого столика за другой,взять этот бокал и поставить тот, отнести пепельницу и выброситьокурки в мусорный ящик. Мы стали разговаривать с одним негром.
Вэто время сверху нас стали снимать. Лица того, кто нас снимал, небыло видно — просто объектив и несколько вспышек блица.