Вчера, 21 мая, мы были в гостях у Юли и Льва Петровых в Барвихе. К ним пришел в гости маршал Тимошенко. Красив, статен,румян. Много пьет. Рассказывал о Сталине.
«Тот называл меня мужиком. Я был единственным, кто умел говорить тосты без политики, апро природу, дружбу, любовь». (Кстати, первый тост, который онпроизнес сейчас, был тост за Н.С.)
Во время просмотров кинофильмов,когда бывали приглашаемы иностранцы, Власик сажалТимошенко сзади Сталина, чтобы тот прикрывал его спину своим громадным торсом.Тимошенко: «Очень Сталин Гитлера боялся, прямокак огня боялся. Когда Жуков однажды вместе со мной был у него надокладе и говорил о необходимости перенести границу вперед,сделать укрепления по новой границе, выдвинуть агентуру, Сталин наЖукова накричал, и тот, заплакав, выбежал из кабинета.
Агент изнемецкого посольства, заручившись согласием на политубежищечерез начальника ГРУ Голикова, за некоторое время перед началомвойны рассказывал точно, когда все начнется. Я доложил об этомСталину. Тот сказал — пусть Берия разберется.
А мы не могли отдавать Берия своего агента,они бы его уничтожили, потому что министрГБ Меркулов всегда давал ложные сведения Сталину, успокаивал его,т.к. чувствовал, что Сталин хочет успокоения.
Три дня перед началомвойны мы не спали и сидели в НКО. Первым ко мне позвонил Севастополь — началось. Я поехал к Сталину.
Он сидел с Молотовым в бомбоубежище под Кремлем. От страха, когда я ему доложил, он обделался. И стоял ужасный запах в бомбоубежище. У негобыл начальник кадров армии Щаденко — сволочь и дурак. А он нанего опирался. Я был против ареста Блюхера.
В Свердловском залеон нас собрал — военачальников, и Штерн, бывший ворошиловскийпомощник, впоследствии тоже расстрелянный, а тогда — палач, потребовалот нас санкции на арест Блюхера, Федько и др. Я выступил— единственный, против. И вышел из зала. Мне потом тайком рукипожимали».
26 мая 1963 года
Ездил на Святое озеро, в Шатуру с Гуркиным — за карасем. Нихрена не поймали. Там был парень, агроном, он рассказывал: «Когдая первый раз рыбу выдернул, так меня аж вроде бабушка зановохолодной водой умыла. С тех пор — я рыбак».
Зуев и Сериков привезли с собой на Святое озеро работника института марксизма(специалиста по Марксу) Борю Крылова. Талантливый интеллигент, с сединой, которая выступает пятнами, в очках, в синей шелковой рубахе, без запонки. Алкаш.
Выпив, начинает тутже говорить о музыке. Он театрал — летает на все премьеры в Ленинград, Таллин, Киев, слушает «Летучего голландца».
«Завтра Майка Плисецкая в Дон-Кихоте танцует. Мы будем следить, что она во2-м действии в третьем па-де-де ножкой сделает? Это — гвоздь сегодня».
Агроном слушает его со смехом и недоуменной любовью.
Познакомился с Эдлисом. Славный парень, талантливый драматург.
В. Фирсов умудрился оббить все пороги у Щипачева, чтобы непойти в армию. Щипачев помог ему, и министр Малиновский написал:
«Не знаю как поэт, а солдат мне такой не нужен».
А. Арбузов предлагает провести совещание драматургов по третьему акту.Первые два у нас писать не умеют, а последний, где надоловко соврать, — никто не может. Топорно лгут, за версту видно. Всянеправда первых двух, ловко замаскированная, прет наружу втретьем.
Фамилия Крестовоздвиженберг.
Один верблюд, идущий по Сахаре, второму ...
— Что бы о нас ни говорили, а пить все-таки хочется.
При крутом повороте каравана хромой верблюд всегда становится первым.
Зубы, как культ личности: сейчас не болят, но каждую минутумогут...
Государственный сентиментализм — это советская лирическаяпесня.
Талант, как и государство, суверенны и сами назначают себе цену.
Первый признак шизофрении — бестактность.
Счастье — это желаемое минус достигнутое.
Вы замечали — счастливых не любят?
Светлов ездил по Белоруссии вместе с Абалкиным, все время легкая пикировка на лит. вечерах. Однажды Абалкин переперчил и,чтобы сгладить неловкость, попросил:
— М.А., смените гнев на милость.
— Мальчик мой, я только тем и занимаюсь, что с утра до вечераменяю гнев на милость — этим и кормлюсь.
Он — М. Соболю:
— Вы производите впечатление человека, который все время старается догнать свои зубы.
Светлов о Коктейль-холле — утопающий хватается за соломинку.
— Я стал пить в 37-м, от страха.
В «Арагви» после премьеры «Трех апельсинов» Светлов написалмне, в конце апреля, в книжку стихов, которые он сочинял, шевелягубами и загадочно-бесовски скривив губы, улыбаясь.
Вот эти стихи:
Наступает весенний рассвет,
Умирает несчастный бюджет,
Дварубля у меня на такси,
Две копейкиеще б попросить.
Мне судьбу не заполнить сполна,
Двум прохожим — копейка счета,