Валерий начал глотать раскрытым ртом воздух, чувствуя, что задыхается. Деранул рукой горловину свитера от шеи: нет, это он сам. Зверь... Ведь снилось же... подобное. Мурашки побежали по коже.
И снова перед глазами встала Варя. Когда Георгий Петрович позвал его вчера утром, после бассейна. Только вчера! Она смотрела так, словно навстречу ей шел бог, способный покарать или помиловать. «Я люблю вас» - прошептала и заснула, почти у него на руках, внезапно доверившись. Так, что сердце его ненадолго оттаяло. Но при виде полного шкафа, заваленного дорогими вещами, очерствело снова. Она была, как все, падкая до денег. А вдруг... не притворялась?
Светлая кожа уже, наверное, похолодела, покрытая потеками крови и дождем...
Черкасов понял, что не сможет этого видеть. Грудь, горло, голову сдавило обручем. Невыносимо. Туго. Не в теле, а где-то еще стало так больно, что он оперся, тяжело дыша, на колени. И вдруг Валерий выпрямился и страшно, во всю глотку закричал, разрывая криком то, что убивало внутри.
Крошечный Дэу Матиз, появившийся на встречной из-за угла, запетлял и увеличил скорость. Вот и свидетели...
Припустил дождь. Валерий еще раз глянул широко раскрытыми глазами на жуткий мрак леса, хлебнул холода раскрытым ртом и, превозмогая боль в колене, побежал к свету, чувствуя, что если останется здесь еще секунду, сойдет с ума.
* * *
Пробежав больше километра мимо автобусной остановки, забитой людьми, мимо ресторанчика и отеля, Валерий сбавил шаг.
«Шиманскому не жить, и его головорезам тоже!» - решил он и уцепился за эту мысль, как за единственно реальную, которую можно превратить в цель и стратегию. Имея стратегию, можно переставлять ноги, можно думать, иначе только сдохнуть.
В душе царил липкий кошмар. Валерий вспомнил, что в портмоне есть деньги и остановил проезжающий мимо «Соболь».
- Пять тысяч до Барвихи, - выдохнул он и, не разбирая, что сказал ему водитель, мокрый и грязный влез на пассажирское сиденье. - Довезешь быстро, еще столько же приплачу, - сказал он и откинулся на спинку.
* * *
- Сергей где? - бросил Черкасов с ходу охранникам, ворвавшись на пост.
- Его нет.
- Звони.
- Не отвечает. Уже часа три.
Валерий выругался. Варя была права насчет Сергея? Кулаки сжались до побелевших костяшек.
- Вас Юрий Витальич искал, - по-военному вытянулся бывший спецназовец Кирилл. - А почему вы один? Что случилось?
- Набери адвоката, - распорядился Валерий и, окинув взглядом мониторы, форму, оружие троих охранников, которые не понадобились в самый нужный момент, подумал: «Деньги на ветер».
- Так точно.
Черкасов пристально глянул на Кирилла:
- Нравилось воевать?
- Да нормально.
- Может, скоро еще придется, - и взяв в руки дежурную трубку, вышел вон.
- Вас подбросить до входа? - крикнул вслед Кирилл, но Валерий зло отмахнулся.
Он шагал под фонарями и мокрыми соснами, слушая гудки, и знакомая дорога к дому казалась чужой. Зачем все это теперь: собственный лес, мраморный фонтан, домина, в которой бывало до зубного скрежета одиноко? Отчего он всегда стремился все расширить, дать размах, развернуться и урвать свою часть вселенной? Отчего в тесноте, в темных комнатушках он чувствовал удушье? Разве его кто-то держал взаперти? Мать только один раз в кладовке закрыла лет в шесть, когда баловался. Но он устроил такую истерику, выл от страха, царапался, орал и выламывал изнутри дверь, словно его заперли навечно. И больше она не решалась. Может, это повлияло?
Валерий всегда предпочитал небо низким потолкам, простор, воздух и панорамные окна. Отхапал кусок леса, обойдя законы.
Когда не было столько денег, снимал склад, превратив его в здоровенную студию. Будто был не метр восемьдесят шесть ростом, а великаном, не желающим сгибать голову под потолочными балками. Валерий вообще не хотел ни перед кем опускать голову, а еще он умел торговать. Все, что попадало ему в руки, даже в детстве, он мог сбыть, пользуясь напропалую способностью «уболтать» и очаровывать.
Еще в восемь лет Валерка знал, что торговать - это хорошо, это помогало выживать и получать желаемое. Когда не было денег у матери, он организовал троих пацанов со двора, чтобы пилить елки за городом и продавать под Новый год. Он втридорога сбывал яблоки с сада на каникулах, в школе - марки, кассеты и виниловые пластинки, особо ценные в советские времена. В старших классах занялся запрещенной фарцой. Это было увлекательно, риск быть задержанным милицией, щекотал нервы и придавал азарта. Иностранки при виде стройного подростка таяли и нередко платили больше, дарили жвачки и сувенирчики. Даже фотографировались с милым русским мальчиком, пытая, а точно ли он русский? По матери - да, так что считалось. Все равно отец, ядерная смесь грека, еврея, сирийца, армянина и украинца, исчез с горизонта, еще когда Валера был в детском саду.
Жвачки и брелки с Эйфелевой башней, Биг Бэном и Статуей Свободы тоже служили своеобразной валютой и хорошо продавались. Улыбка и внешность, умение вставить без акцента английские слова играли Валерке на руку. Может, в некотором роде это было проституцией, но какая разница, если он уже студентом сам мог дать матери деньги, а не клянчить у нее, обычной учительницы? Он любил не только продавать, но и организовать процесс, заразить жаждой наживы тех, кто рядом. Валерий до сих пор пользовался слоганом: «Голодному надо не рыбу дать, а удочку. Место на базаре он сам найдет». Он никому не платил зарплату, зато разработал такую бонусную систему, что продавцы в магазинах сети - те, кто умели работать, получали больше некоторых менеджеров.
Мать все равно осуждала Валерия, говорила, что интеллигентный человек торгашом не станет. Впрочем, мать по-другому и не могла сказать, ведь была из тех самых, коренных петербуржцев, не дворян, но разночинцев, кажется.
Прапрадеды Валерия видели императоров, революцию, а бабушка одна из всей семьи выжила в блокаде Ленинграда. Валера хорошо помнил, как она покупала всего по сто грамм в магазине: кусочек сыра, тонкий слой сливочного масла, по одному яйцу и четвертинке хлеба. Она просто не могла и подумать о том, чтобы купить больше.
Бабушка ходила со старинной сумкой и шелковым веером, проеденным молью. Она читала поэтов Серебряного века и рано умерла, оставив им с матерью огромную комнату в коммуналке, с потолками в пять метров. Валера туда сразу перебрался - на свободу, чтобы жить без учительских наставлений и укоризненных взглядов матери. Но он все равно ее любил. Из-за нее закончил универ, экономический, конечно. А потом, чтобы уж совсем порадовалась, и вторую вышку получил: юридическое в бизнесе в любом случае пригодилось.
Валерий задержал дыхание. Матери теперь он точно не сможет смотреть в глаза: она не воспитывала коммерсанта, и уж точно не знала, что ее сын - долбанный маньяк. И Варя назвала его торгашом в сердцах. Чем-то она была похожа на его мать... Не лицом, а внутренней скованностью, непонятностью и своей вопиющей праведностью, наверное. Тоже пионерка-комсомолка... Может, это и раздражало?
- Алло, - послышался голос адвоката в трубке.
- Наконец-то, - выдохнул Валерий, - Юрий Витальевич, вы мне срочно нужны. Возникла серьезная проблема.
- Хорошо, Валерий Михалыч. Я сейчас забираю Сергея из полиции, и приеду.
- Из полиции? - оторопел Валера. - Что он там делает?
- Процессуальная ошибка. Был звонок. Спутали с кем-то и забрали по обвинению в терроризме. Теперь разобрались и извиняются, идиоты.
- А вы как узнали?
- Случайно. Надо было по другому делу заехать в Измайловское отделение полиции. Увидел Сергея под конвоем. Глазам своим не поверил. Повезло Сергею, можно сказать.
Кровь застучала в висках Черкасова: повезло? Странное везение. Если подумать, удобный вариант для Шиманского - новый закон о терроризме дает полный карт-бланш хватать кого угодно без лишних слов. Он им воспользовался, и убрал начальника охраны со сцены, чтоб под ногами не путался. С другой стороны, не менее удобная отговорка для Сергея, если он сдал их с Варей Шиманскому. Она говорила... «доверяй с осторожностью». А если и Морфин с ними заодно?
Голова закружилась.
- Ладно, - сказал он севшим голосом, - как можно скорее приезжайте ко мне домой. Жду вас.
И, заставляя себя переставлять ноги ровно, Валерий направился в дом.
На пороге перед автоматически распахнувшимися дверьми, Черкасов застыл.
Черт, а кем был тот московский заявитель? И откуда запись видео у Шиманского? Сломя голову, Черкасов бросился к комнате видеонаблюдения.
С утра здесь был Морфин, Сергей, Георгий Петрович, Варя и пятнадцать охранников. Кто сдал его?
Глава 13. Неисповедимо
- Вы хотите меня убить? - спросила я прямо.
Пауза. Запах казармы приблизился.
- Что вы говорите, девушка? Нет, конечно, - солгал он. - Идите в машину, мы отвезем вас в безопасное место.
В грубом голосе неумело пряталась угроза.
Послышался шум отъезжающего автомобиля там, где исчез контур Валеры. Вдалеке виднелись световые круги, рядом - три крупных мужских контура. Я поняла, что осталась одна. И даже если передо мной стояли действительно полицейские, то совсем не благородные служители закона, пришедшие на помощь. Иначе отчего бы в воздухе сквозила напряженность, какая случается перед грозой?
Волна дрожи пробежала по моей спине. Один просветленный мастер сказал, что «если не свистят пули над головой, значит, всё хорошо». Пули, по ощущению, должны были засвистеть очень скоро, просто не здесь. Без свидетелей.
Но что мне делать? Рыдать? Кричать? Броситься обратно в клинику? Увы, я не видела ступеней, по которым меня бережно свел Валера. Его теперь нет здесь, его арестовали, якобы из-за меня. Неужели так быстро сработала карма?
Ум констатировал, что Валера заслужил наказание, что бы ни было раньше, этой ночью он вступил в игру по собственной воле и сделал то, что сделал. Но в сердце не брезжило ни злорадство, ни месть. Напротив, за Валеру было тревожно, больно, как бывает за близкого, эгоистичного, недоброго, но своего, попавшего в беду.
Вселенная рассудила нас, моя игра вот-вот закончится.
В глазах защипало, в горле образовался ком, взметнулась душа: но я же не смогла еще, не доиграла, не поняла всего, что должна была. И безо всяких условий и причин захотелось жить. Пусть на ощупь, пусть чувствовать только кожей, просто дышать... Это тоже богатство, я не хочу его лишаться! Но я дала себе обещание принимать всё. Поздно говорить, что передумала, даже в шахматах нельзя брать ход обратно. Нельзя... По моей щеке скатилась слеза.
Да будет по воле Вселенной!
Я сжала свою волю в кулак. Вытянула руку, осторожно шагнула вперед, нащупывая ступней поверхность, и выдохнула:
- Делайте, что должны.
- Она что, слепая? - удивился второй.
- Какая разница, - ответил солдафон.
Меня подхватили под локоть. Через минуту я сидела в автомобиле, пристегнутая не наручниками, а всего лишь ремнем безопасности к креслу рядом с носителем казарменного запаха. Он решил, что слепая никуда не денется и так. Пристегнул посто, чтоб не рыпалась.
После прикосновения мне уже было известно о том, что этот мужчина лет сто назад был глупой, как амеба, женщиной, а до этого камнем. Потом он был преданным хозяину псом, затем заезженным тяжеловозом, которого в итоге сдали на скотобойню... Вряд ли стоило ждать от него милости, он еще не знает, что это. От двух других, усевшихся на передние сиденья, тянуло холодом равнодушия. Они лишь бесцеремонно обрадовались моей слепоте, решив, что всё пройдет легко и быстро. Я должна была их ненавидеть, но не стала.
Мы ехали довольно долго, прочь от всплесков огней и оживленного движения, наверное, за город. Я пила запах осени, струящийся из окна, словно им можно было напиться, и, тщетно пытаясь не дрожать, думала, что у всего свое время. Время распускаться, созревать и умирать, сливаться с землей, из которой всё произрастает. Мне было очень страшно, но я говорила себе, что деревья, видимые теперь штрихами, не кричат возмущенно: не хотим терять листья, не хотим умирать! Им никто не обещал иного, как и мне.
Я не знала ничего: сколько мне отсчитано, куда я приду и когда умру, я могла лишь дышать. Вдохи и выдохи - это всё, что у меня есть. Слезы текли сами, но и я радоваться никому не обещала. Пусть текут.
Внезапно справа, из чащи еле заметных штрихов выскочило яркое желтое пятно и остановилось прямо перед нами.
- Лось, бля! - заорали мои спутники.
Завизжали тормоза. Автомобиль резко свернул, и ремень безопасности впился мне в грудь. Пространство завертело меня то кверху ногами, то книзу под чужие вопли. Кто-то тяжелый со всего маху упал на меня и откатился, когда машина перевернулась снова. Раздался глухой удар, и тугой волной меня вплющило в спинку кресла, встряхнуло так, что мое горло перехватило с громким, захлебывающимся звуком. А затем всё прекратилось.
Я не отключилась, прижатая к спинке ремнем безопасности. Контуры людей больше не светились. Вокруг пахло кровью, потом и бензином.
С большим трудом я высвободилась из пут заклинившего в защелке ремня, и открыла измятую дверь. Ни один из мужчин не издал и звука. Казалось, они вообще исчезли. Я вздрогнула, догадавшись: они не исчезли, все трое погибли от удара и многочисленных переворотов. Наверное, только я была пристегнута. А это значило, что прямо сейчас я свободна. И меня никто не убьет...
Я вижу то, что живо; мертвое не излучает свет, - поняла я. Голова закружилась от смешанных чувств: я выжила, освободилась, но вот в чем заключалась ирония - я понятия не имела, куда идти. Под ногами ощущалась земля. Вокруг царила тьма, беспорядочно расчерченная штрихами света. Я нащупала висящую на плече сумку, убрала с лица рассыпавшиеся пряди. И застыла, прислушиваясь.
Лес жил шорохами и звуками, пах влагой, грибами, прелой листвой. Где-то хрустнула ветка. Ветер пробежал по листьям, сбивая с них капли, тревожно вскрикнула птица. Странное чувство: быть в незнакомом месте, и не видеть - что там, в шаге от меня: дерево или куст, или это трава опутала прядями крутой овраг. А, может, мне все чудится, и я стою на краю обрыва... Как узнать?
Сердце мое забилось, переполошенное, растерянное. Я попросила: «Вселенная, ты не покинула меня, не покинь и сейчас». На лоб упала капля. Из-за спины, откуда-то издалека, словно с другого конца мира залаяли собаки. Я обернулась. Значит, в той стороне люди? Оттуда же послышалось шуршание шин, звук проезжающего автомобиля.
Я сделала шаг, по лицу не больно хлестнула ветка, заставив отпрянуть. Страх, как преданный страж, тут же вернулся. Теперь меня не пугали только мертвые люди в искореженной ударами металлической коробке. Больше страшило живое. Я провела ладонью по лицу: как бы вовремя было вернуться зрению! Но, видимо, Вселенная не припасла для меня такого туза в рукаве.
Я собралась с духом, осторожно подняла руку и, нащупав, отодвинула ветку. Сделала шаг, другой. Ветви задели мои волосы и остались позади. Надо было научиться понимать то, что мне дано было видеть: возможно, в замысловатых рисунках света был смысл?
Крупная капля снова упала мне на лоб, прямо по центру, и скатилась меж бровей к кончику носа. Буду считать это знаком. Надо посмотреть на всё иначе, наверное... Человек зрячий размеживает утром веки и просто видит. Попробую и я проснуться прямо сейчас. Я зажмурилась, потом расслабила веки и начала дышать. Мерно, спокойно, как в медитации. Не скажу, что получилось сразу, куда естественней было впасть в панику. Но разве она выведет меня отсюда? Поэтому я не стала цепляться к пугающим мыслям, позволила литься фоном всем этим «ты погибнешь, упадешь в яму, подвернешь ногу..., тебя не найдут... а вдруг здесь водятся волки...», а сама, как во время пути сюда, принялась просто ловить вдохи и отпускать выдохи. Через несколько минут пришла догадка: если считать каплю знаком, почему бы не вывести выдох оттуда, из межбровья? В конце концов, говорят же, что там находится пресловутый третий глаз.