И я сконцентрировалась на собственном лбу, питая его дыханием. Скоро я почувствовала в межбровье что-то нематериальное, словно под кожей и лобной костью зародился сгусток энергии. Мое дыхание наполняло его теплом и силой. Несмотря на зябкую прохладу Подмосковья, мне стало жарко. И тогда я открыла глаза: всё те же штрихи... Вырвался сдавленный стон. Я хлебнула воздух раскрытым ртом. Встряхнула головой в сердцах: черт, не вышло из меня Нео из третьей «Матрицы»! Увы, мне никто не дал синюю таблетку, чтобы выбраться отсюда...
Хорошо, - сказала я себе, - не всё так сразу. Снова закрыла глаза, думая, что потом пойду куда-нибудь в любом случае, пусть даже наугад, пусть сверну шею. Сколько можно давать волю страху-стражу?! Борясь с нетерпением, я не распахнула веки в один момент, а прищурила их, будто притворяясь спящей, и медленно-медленно, по миллиметру принялась раскрывать. В дымке меж ресниц вспыхнули пятна, как если бы осенний лес был усеян светлячками. Я затаила дыхание: красиво! И позволила глазам открыться полностью, без напряжения, свободно. То, что предстало перед моим взором было прекрасно: штрихи сплетались в серебристые стволы деревьев, более яркие в середине, и тающие по краям, колышущиеся под ветром серые с голубым ветви, принимающие причудливые формы, ковер трав с черными пятнами умерших листьев. Казалось, передо мной был негатив фотографии леса с той лишь разницей, что мой переливался искристо, как морозный иней в лунном свете, и тоже дышал, будучи одним большим, сказочным существом, живым и трепетным.
Я невольно поднесла ладонь к груди:
- Здравствуй, лес!
И тут же заметила желтое пятно впереди за серебром ветвей, на возвышении. Нащупывая ступней поверхность, я пошла туда. Послышалось фырканье. Оказавшись ближе, я рассмотрела контуры рогов и вытянутой, округлой морды - тот самый лось?
Он смотрел на меня и ждал, потряхивая головой. Серебристые кусты едва заметно шевелились, похожие на подсвеченные светодиодным фонарем ныряльщика водоросли на морском дне. Я отерла щеки. В подобной красоте не высохшие дорожки слез были неуместны.
Лось отошел дальше, будто приглашая не останавливаться. Едва я выбралась на асфальтовое покрытие, проваливающееся полосой мрака среди живого волшебства, лось исчез. Он скрылся по ту сторону, даже не фыркнув на прощанье. Но как же я была ему благодарна! Может, мне помог сам дух леса? Я усмехнулась, подумав, что если озвучить мои мысли родственникам, те бы отправили меня в дурдом. Ну и пусть, в моей ситуации больше подходит не трезвый расчет, а умалишение. Никакой логикой нельзя было вычислить, что от убийц меня спасет лось.
Что дальше? В какую бы сторону я не направилась по черной дыре шоссе, куда-нибудь она меня приведет. А рядом с лунным серебром растений было почти не страшно. Во мне даже родилось любопытство и легкое сожаление, что ни с кем не поделиться той невероятной красотой, что вижу я. Я радостно вздохнула, и тут же камень, о который я споткнулась, напомнил об осторожности.
Завернув за поворот, я вышла на длинный прямой участок дороги. Скоро впереди показались желтые точки, начал нарастать рев мотоциклов. Байкеры? Внутри по привычке всё сжалось, мозг подкинул устрашающие бородатые лица в банданах, дюжих молодчиков затянутых в кожу и джинсы, в татуировках, с немытыми волосами. Представились мощные Харлеи и хмельные девицы на задних сиденьях, шлемы с черепами и разрисованные под языки пламени брюха «железных коней».
Но я замешкалась только на секунду, а потом решительно пошла им навстречу. Пожалуй, страшнее того, что уже со мной приключилось, ожидать не стоило. Я осталась жива, но у меня по-прежнему ничего нет, кроме этого вдоха и этого выдоха, так зачем волноваться?
* * *
Байкеры оказались порядочными, и даже предложили подбросить до Москвы, слегка обалдев от факта, что слепая девушка ходит одна по трассе в лесу, к тому же когда уже давно стемнело. Крепко ухватившись за здоровяка с голосом простуженного терминатора и прокуренными одеждами, я мчалась по трассе под рев мотора и скрежещущие аккорды ACDC. Хрипящим фальцетом певец предупреждал, что мы едем прямиком в ад1, а я улыбалась, насколько мне позволял бьющий в лицо ветер, и думала: «Я как раз оттуда». И на душе стало внезапно хорошо.
Где-то через полчаса гонки, когда лес исчез, уступив мертвой черноте бетона и асфальта, мой водитель, ранее представившийся как Дед, обернувшись через плечо, спросил:
- Эй, бэби, тебя куда?
Этот вопрос возникал у меня всю дорогу, но друзей и родственников в столице у меня не было, а возвращаться в дом Валеры было нельзя. Да и не хотелось. Я не сомневалась, что из полиции его вытащат адвокаты. Наверняка уже сегодня. Они развеют все обвинения, просто предъявив договор со мной, скрепленный датой и подписью и даже нотариально заверенный. А ощущать Валеру рядом мне было невмоготу. Возможно, еще недолго, до следующей бутылки виски, совесть помучает его, и отпустит. А я боялась еще одной бутылки виски и его пьяного. Кто знает, не повторится ли кошмар прошлой ночи?
Я проглотила горечь. Несмотря на то, что я понимала причины поведения Валеры, мне было больно. Ведь человек, которого я полюбила, отнесся ко мне, как к проститутке: унизил словами и действиями, жестоко, подчеркнуто растоптал мое достоинство, а потом предложил расплатиться деньгами. Да, он испугался моей слепоты, отвез к врачу, но не снизошел до обычного «прости». Выводы напрашивались сами. Я не стала винить его, но переживать опять ад, в который я попала по неотвратимым законам кармы, не хотела.
- Куда-нибудь, где можно пересидеть ночь и сделать один звонок, - крикнула я, отплевываясь от ветра.
- Так это можно и в обезьянник, - хмыкнул Дед, сбавляя скорость.
- Туда лучше не надо, - улыбнулась я. - Не знаю. В любое место, где тепло и более-менее безопасно, на вокзал... или в аэропорт. Что ближе.
Дед угукнул и приблизившись к обочине, притормозил. Обернулся:
- Вляпалась в неприятности, бэби?
- Да.
- Расскажешь?
- Человек, которому я доверилась, меня подвел. В кошельке, если он вообще еще в сумке, оставалось сто рублей. Мобильный у меня забрали. Я не из этого города. Поэтому мне надо дозвониться подруге в Ростов и попросить ее приехать за мной. Надеюсь, она сможет, - сказала я, улыбаясь теплому желтому пятну. - Так что я ее просто должна где-нибудь подождать.
- А ссадина на лбу и синяки на руках тоже от этого п****ра, который тебя кинул? - возмущенно спросил Дед.
- Синяки... да, - призналась я. - Если вам не по пути, высадите меня. Я как-нибудь справлюсь.
Дед помолчал.
- Ты хоть имеешь понятие, где мы сейчас находимся?
- Нет. Я до этого только один раз была в Москве. А теперь... - я пожала плечами, - теперь я всё равно не вижу. Мне неудобно вас стеснять просьбой, но если вы одолжите мне телефон для междугороднего звонка, буду вам очень благодарна. Вы запишите мне номер, я потом перечислю потраченные деньги.
- Ё-моё, ты откуда такая взялась, бэби? Из девятнадцатого века, что ли? - пробормотал Дед и вложил мне в руку здоровенный прямоугольный мобильный. - Звони хоть на Аляску.
- Спасибо.
Я прикоснулась пальцем к сенсорному экрану и растерялась.
- Ясно. Сам наберу, - Дед забрал у меня телефон и проворчал. - Короче, я решил. Мы сейчас в бар. Там можно переночевать в подсобке. Да чего там переночевать, сколько надо, столько и перекантуешься.
- Благодарю. Только боюсь, в данный момент я не смогу расплатиться.
- Дед - не твой п***р, он с девушек плату не берет. И вообще не очкуй, тебя при мне никто не тронет, - ответил гордым басом «Терминатор». - Диктуй номер.
С третьей попытки я вспомнила номер Ники - в эру мобильных номера даже самых близких не оседают в ячейках памяти.
- Кто это? - спросила Ника.
Понимая, что лучше перестраховаться на случай, если люди Шиманского прослушивают телефонную связь, я ответила ей на французском.
- Это я, твоя подруга, только не называй моего имени, пожалуйста.
- Сокровище мое, - возбужденно затараторила на французском Ника, - ты куда пропала? Мы тут с ног сбились, я в полицию ходила. И даже в церковь... свечку ставила. Скажи, где ты? Ты в порядке?
- Я в Москве. Я жива и цела.
- Как хорошо! Я тут реву целыми днями за тобой. От полиции толку нет, так мы с Егором и «Лизу Алерт» на уши поставили, и по соцсетям объявления распостили. А тетечка в церкви, когда я свечку покупала, как спросила «за упокой?», так меня прямо там истерикой и накрыло. Это же я виновата!
- Брось, ты тут не при чем. Ника, милая, ты только никому не говори о моем звонке. Особенно полиции. Конечно, было бы лучше забрать заявление. Но это как-нибудь потом. Иначе они просто сядут тебе на хвост, и всем будет плохо.
- Почему?
- Потому что тот убийца в ночном клубе был полицейским. Большой шишкой со связями.
- Ка-ак это?!
- Вот так. И я теперь скрываюсь. Потом расскажу подробности. Я с чужого телефона.
- Хорошо.
- Никуся, я совершенно без денег. Выручи меня, пожалуйста.
- Конечно, куда перечислить?
- Боюсь этим не обойдешься. Дело в том, что я ничего не вижу. Ты могла бы приехать за мной? А потом отвезти в горы, в поселение кришнаитов? Там меня вряд ли станут искать... Этот номер перепиши на бумажку, а из памяти телефона удали.
- Я не поняла. Что ты не видишь? - удивилась Ника.
- Я ослепла.
- Боже мой... Конечно, я приеду. Завтра как раз понедельник, с утра придет зарплата и я мигом, на самолете.
- Спасибо, родная! А еще, если получится, зайди ко мне домой, захвати документы и хотя бы теплую куртку, тут холодно. Документы лежат в шкатулке резной, на стеллаже над компьютерным столиком.
- Я все сделаю, - сосредоточенно ответила Ника. - Продержись там без меня, котенок.
Я отбила звонок и протянула телефон Деду.
- Спасибо.
- Охренеть, как ты шпаришь! Это на каком было?
- На французском.
Байкер присвистнул.
- А еще на каком-нибудь умеешь?
- На английском, на немецком похуже. Понимаю испанский, но скорее, как собака, тексты перевожу на ура, а говорю на нем ужасно.
- Да ты полиглот! - с уважением признал Дед.
- Это моя работа. Я переводчик.
- Круто! - он помолчал и пожал мне руку, раскрывая тайны своих перерождений и то, что раньше мы с ним никогда не встречались: ему случалось быть бунтовщиком с обостренным чувством справедливости и примерной домохозяйкой, студенткой Смольного, заболевшей чахоткой от несчастной любви, и камердинером английского лорда....
Байкер отвернулся и взялся за руль. Я обхватила широкую талию Деда в кожанке, и мы помчались догонять остальных. Сама собой напросилась в голову песня «Арии»: «Этот парень был из тех, кто просто любит жить...»
Я, пожалуй, тоже люблю жить, и мне еще стоило научиться, как это делать, не страдая. Ветер развевал мои волосы и дарил иллюзию свободы. Казалось, всё уже хорошо. Почти хорошо. Мне было неведомо, что Шиманский в эту минуту отчитывался по телефону тому, что «заказал» Валеру.
- Всё в порядке, Борис Аркадьич, сопляка так приперли к стенке, что вовек не отмоется: или продаст компанию, если заартачится и ударится в бега; или будет платить исправно и много. Вас, как я понимаю, оба варианта устраивают?
- Пока да. Черкасов больше всего на свете ценит деньги, поэтому ему будет полезно их лишиться. А потом я еще подумаю...
1Популярная песня рок-группы ACDC “Highway to Hell” (Шоссе в ад)
Глава 14. Увидеть призрак
Покрытый ледяной испариной, Валерий сидел перед экраном в комнате видеонаблюдения и смотрел на то, что, пьяный, делал ночью с девушкой. В висках стучало.
Как он мог забыть о видео? Почему не удалил сразу, еще утром? Может, потому, что чувствовал себя разбитым и отравленным? Отпиваясь крепким кофе, дал Сергею поручение заняться выяснением связи Шиманского с убитым Демидовым и вообще собирался услать его в Ростов.
Голова раскалывалась и взрывалась при каждом повороте, но Черкасова ждал адвокат, которого теперь нельзя было подпускать к Варе. Признаться в содеянном не хватило духу. Поэтому, выкручиваясь, Валерий перевел разговор на китайский контрафакт, похищенный с Ростовского склада.
Юрий Витальевич разъяснял боссу весь парадокс ситуации: проблема заключалась в том, что привлечь к расследованию прокуратуру было невозможно - товар-то поддельный. Похитившие его полицейские знали об этом. Потому и Шиманский с вымогательством материализовался сразу после ограбления. Стоило Черкасову раскрыть рот хоть где-нибудь о контрафакте, и можно было угодить под статью о мошенничестве в особо крупных размерах. Так продажный генерал обезопасил себя от Управления собственной безопасности. Адвокат развел руками в который раз и признал, что наказать виновных можно только своими силами.
Обозленный и нацеленный найти в собственном коллективе «крота», Черкасов выпроводил Морфина и мотанулся в офис, чтобы жестко побеседовать со снабженцами. В каждом из них Черкасов теперь видел предателя. Вчера после поездки в Ростов на всех давил Ларин, сегодня большой босс решил взяться за дело сам. Довел до истерики подчиненных, наорал на ни в чем не повинную Лену. И только к часу вернулся обратно в особняк. За всеми этими делами о видео-записи он и не вспомнил. Как и о Варе...
* * *
Положа руку на сердце, никто из людей не считает себя моральным уродом, будь то преступник или казнокрад, тиран или обычная сплетница. Все представляют себя иначе, чем их видят другие, - хорошими, умными, справедливыми, в конце концов. Эго, эта суетливая, болтливая нянька, подсказывает на ухо неизменное «потому что...» и старательно латает, замазывает, забивает досками наглухо всё неприглядное, что бы мы ни натворили. И человек живет, тешит себя по-всякому и даже качает права. Подумаешь, совесть пробивается иногда и доставляет неприятности, как протекший не вовремя потолок?! Нянька Эго снова заткнет дыру и накормит гордыню с ложечки.
Так было и у Валерия, еще утром. Смутно помня, что было ночью, он лихо подобрал должные аргументы, причислив Варю к одной из тех, кто наводняет клубы на Рублевке с люминесцентной вывеской в глазах: «Продамся за дорого». Черкасов такими пользовался и презирал. Но платил.
И этой заплатит, - говорил себе он. - Хотела его, получила. Не растает. И вообще она, эдакая праведница на первый взгляд, запросто позволила вольности Сергею, а потом снова подалась к нему с признанием. Стерва лицемерная...
Привыкнув к определенному сорту женщин, либо деловых акул, способных откусить руку по самый локоть, либо покупающихся и вешающихся на шею, Черкасов и Варю видел будто бы в шорах.
А потом она ослепла. Варя тихо заплакала, и ее слезы промыли его глаза. Внезапно он обнаружил вокруг той, кого принял за содержанку, свет. Такой не подделаешь. В клинике Черкасов осторожно водил Варю и понимал, что не имеет права даже так прикасаться к ней. Но эго до последнего пыталось откупиться.
* * *
Подняв тяжелую руку, Черкасов перемотал запись вперед и увидел, как она, слепая и еще не осознавшая этого, бьется об углы. Совесть напомнила, что он в это время орал на подчиненных и считал себя самым правым. Во всем...
А её убили только что. По его вине. И с этим ничего сделать было нельзя.
Ум метался, пытаясь найти оправдание, но впервые в жизни зацепиться было не за что - мертвая, слепая Варя не оставила ему ни единого сучка, ни одной щербинки, за которую можно было бы ухватиться.
Смерть Вари перещёлкнула где-то внутри у Валерия привычные «настройки», и мир рухнул в одно мгновение, словно грубо, одним нажатием кнопки выключенный компьютер. Воцарился мрак. Черкасов ощущал, как с отчаянной скоростью летит в пропасть, холодную, ощерившуюся, страшную, из которой не выбраться. Потому что даже прощения просить не у кого.
Неповоротливый, словно залитый по самое горло свинцом, Валерий скопировал запись на флэшку и стер ее с сервера, чтобы ни у кого не было искушения воспользоваться ей еще раз.