Но Радима нет. Добронега со Всемилой одни. Я оглядываю комнату, отмечая, что здесь другой стол и лавки. На печи узор, которого нет сейчас. Едва я успеваю отметить детали, как все резко меняется. Дверь с грохотом распахивается, и в комнату врывается молодой мужчина. Его синие глаза лихорадочно блестят, и я не сразу узнаю князя Любима. Он здесь намного моложе. На нем нарядная рубаха, на поясе кинжал. Я мимоходом думаю, что пятнадцать лет назад он уже был похож на настоящего правителя. За таким идут люди, такого слушаются беспрекословно и такому не отказывают. Он резко останавливается, едва переступив порог, и мне хочется отшатнуться, но я словно приросла к полу, и все, что могу сделать, — просто напомнить себе: это все сон. Я ничего не могу изменить. Он закончится. Не может не закончиться.
Любим напряженно улыбается и протягивает Добронеге руку ладонью вверх, даже не взглянув на Всемилу.
Добронега, вскочившая со скамьи при появлении князя, несколько мгновений смотрит на его ладонь. Мимолетное недоумение в ее взгляде исчезает, сменяясь сначала растерянностью, а потом решимостью. Она медленно поднимает взгляд от протянутой руки к лицу князя. Делает шаг к стульчику, словно загораживая Всемилу, и так же медленно качает головой.
— Отказываешь?! Князю?! — по красивому лицу Любима точно судорога проходит.
Добронега быстро вынимает Всемилу из стула и прижав ее к себе отступает к печи. Я вдруг понимаю, чего хочет князь, и не могу не восхититься смелостью Добронеги. Князь в своем праве войти в любой дом и взять то, что понраву. Так здесь говорили?
Добронега молчит, только снова качает головой. И тут Любим срывается на дикий, безумный крик:
— Все равно моей будешь! Слышишь?! Моей будешь!
Он бросается к Добронеге, которая, вздрогнув, отступает еще дальше, прижимая к себе Всемилу, зашедшуюся плачем от крика князя. В комнату кто-то вбегает и виснет на плечах князя, и я узнаю Улеба. Любим отмахивается, пытается оттолкнуть Улеба, но тот вцепился в его плечи мертвой хваткой. Он кричит, пытаясь перекрыть плач Всемилы:
— Остановись, князь! Вся Свирь встанет!
Князь разом перестает вырываться. В комнату вбегают люди в синей форме. Они оттаскивают Улеба, сбивают его на пол. Я хочу зажмуриться, чтобы не видеть жестокой расправы, но князь несколько мгновений смотрит на вырывающегося из жестких рук Улеба, а потом делает воинам знак. Те отступают в сторону, и тут в комнату вбегает мужчина, очень похожий на Радима. Я понимаю, что это воевода Свири. Он окидывает быстрым взглядом комнату: жену с плачущей дочерью, скорчившегося на полу Улеба, взбудораженных потасовкой воинов князя, и поворачивается к Любиму. Князь не смотрит на воеводу. Он словно намеренно поворачивается к тому спиной, будто провоцируя на предательский удар, и мне даже сложно представить, чего стоит отцу Радима сдержаться в тот момент. Любим кивает своим воинам, и те, переглянувшись, выходят из комнаты. Князь переводит взгляд на Добронегу и говорит очень спокойно, даже не повышая голоса:
— Либо моей будешь, либо вдовий наряд примеришь.
И почему-то даже плач Всемилы не перекрывает эти страшные слова.
Я с ужасом смотрю на Добронегу. Та быстро гладит Всемилу по растрепанным волосам, пытаясь успокоить, и на миг мне кажется, что она шагнет к князю. Не может не шагнуть. Я бы на ее месте так и поступила, потому что эта угроза не пустой звук. Но Добронега переводит взгляд на тяжело дышащего Всеслава. Тот не смотрит на жену. Он молча прожигает ненавидящим взглядом спину князя Любима. Вместо него это делает с трудом поднявшийся с пола Улеб:
— Злое ты задумал, князь, — качает головой Улеб, растирая плечо. — Вся Свирь встанет.
Князь еще мгновение смотрит на Добронегу, а потом быстро выходит из комнаты. Грохота захлопнувшейся двери почти не слышно. Все заглушают плач Всемилы и пение Добронеги, пытающейся успокоить ребенка. Всеслав смотрит на жену и дочь, и я вижу в его глазах отчаяние и вину. Улеб выходит, оставляя воеводу с семьей. Картинка тускнеет, словно идет рябью, а я едва успеваю подумать, что все обошлось, когда осознаю, что уже слышала этот голос. Голос, который будет преследовать Всемилу всю ее жизнь.
Резко сев на постели, я уставилась в противоположную стену. Сердце бешено колотилось в груди, и единственное, чего мне хотелось, — зажмуриться и никогда не видеть того, что я увидела сегодня.
Всемила не родилась такой. Господи! Как все просто и страшно. Вот почему Добронега ненавидит князя! Вот кто сделал Всемилу такой… Знает ли об этом Радим? Наверное, нет, иначе не смог бы простить подобного князю. Даже за Злату в своей жизни. Меня трясло, словно в ознобе, хотя ночь стояла теплая. Бедная Всемила. Какая же глухая, безнадежная тоска жила в ней все эти годы. Ведь она говорила, что Голос приходит всегда. А еще она панически боялась, что у брата появится ребенок и это заберет у нее Радима. А Альгидрас что-то делал. Узоры? Хванские заговоры? Кажется, здесь было что-то важное. Хванские узоры… Резьба… Впрочем, судя по всему, боялась Всемила напрасно. Никакие узоры не помогли Злате стать матерью.
Итак, что получается? Я ожидала, что мне приснятся Миролюб и князь. Я хотела узнать больше о них, о синеглазом мальчике из видения. В первую ночь мне помешал отвар, а сейчас… Что случилось сейчас? Ведь раньше это работало безотказно. Мне нужно было просто успокоиться и подумать о человеке, о котором я хотела что-то узнать, и все получалось. Сегодня же я впервые увидела что-то из прошлого не только Всемилы, но и Альгидраса. Почему не сработала привычная схема? Что изменилось?
Я чувствовала, что очень важно это понять. Новым стало мое знание о Прядущих. Разговор с Альгидрасом. Эти знания как-то нарушили привычную схему. Да как же это все работает?! Я поняла, что распри распрями, а первое, что я сделаю утром, расскажу обо всем Альгидрасу. Ведь он спрашивал, вижу ли я его? И выяснилось, что мы не просто не видим друг друга, мы еще и не видим Всемилу. И тут вдруг…
До утра я так и не сомкнула глаз, перебирая в памяти обрывки снов-воспоминаний. Когда Добронега вышла со своей половины и начала заниматься домашними делами, я выбралась из постели, чувствуя себя полностью разбитой и больной. Начинался еще один день бесконечных загадок.
За завтраком я пыталась придумать предлог навестить Альгидраса и понимала, что ничего не получается. К тому же выход на улицу в одиночестве мне теперь был заказан.
Однако все неожиданно разрешилось с приходом Златы. Я как раз вычесывала Серого, привязав его к крюку, вбитому в стену бани. В моих планах стояло помыть мохнатого грязнулю, который повадился рыть огромные ямы во дворе.
Появление Златы нарушило мои планы. Я помахала в ответ на ее приветствие и поначалу хотела продолжить начатое, потому что Злата все ж не Радим и вряд ли организует мне встречу с Альгидрасом, раз уж пришла одна. Злата же, о чем-то переговорив с Добронегой, направилась ко мне. На ней было надето нарядное платье, и выглядела она взволнованной и радостной, будто собиралась на праздник.
— Наряжайся скорее. Базар сегодня последний день. Не то с хлопотами этими так и не попадем.
Только тут я вспомнила, что Добронега несколько дней назад, еще до нападения на Радима, говорила, что приплыли купцы с Севера. Я этой новости не придала значения, потому что было непохоже, что это как-то меня затронет. Потом приехал князь, и все завертелось. А вот теперь Злата пояснила, что завтра купцы уже уплывают и Радим велел хоть в последний день себя чем-нибудь побаловать.
Я быстро отвязала Cерого и отвела его на место, отметив про себя, что бедолага остался наполовину лохматым и вовсе немытым, и помчалась в дом переодеваться. Я уже лихо ориентировалась в вещах Всемилы и довольно быстро выбрала в меру нарядное платье, чем-то похожее на Златино. Повязала голову вышитой лентой, мазнула за ушами и запястья маслом из фиала, некстати подумав о реакции Альгидраса на этот запах, и бросилась за Златой. И только на крыльце, взглянув на ожидавшую меня золовку, вдруг поняла, что у меня нет денег, и я понятия не имею, где их взять. Добронеги не было видно.
— Злат, а деньги… — неуверенно протянула я и привычно испугалась, что могу себя выдать.
Но Злата ничуть не смутилась и протянула мне кожаный мешочек.
— Радимушка передал. Велел себя побаловать и купить, на что глаз ляжет. А Добронега просила купить траву от грудной жабы.
— Спасибо.
Я улыбнулась, принимая кошель, и подумала, что у меня впереди несколько часов со Златой. Глядишь, что-нибудь придумаю. Только бы как-то незаметно выяснить, что за трава такая от грудной жабы…
Злата рассказывала о своей матери. Еще вчера я узнала, что ее зовут Милонега и что она отменная вышивальщица. Я с интересом слушала, пытаясь представить себе в красках жизнь княгини. Только по рассказам Златы получалось, что не слишком эта жизнь отличалась от жизни той же Добронеги или Златы. Да любой другой замужней женщины. Рукоделие, домашние хлопоты и вечное ожидание мужа.
Злата переключилась на истории их с Миролюбом детства, и я узнала, что у них есть еще четыре старшие сестры, а Миролюб в семье самый младший. И выходило по всем рассказам Златы, что добрее и милее Миролюба нет человека в целом свете. Разве что Радимушка.
Верить ли словам Златы? Верить ли Миролюбу?
Скоро оказалось, что базар находится вовсе не в Свири, а на полпути к соседней деревне. У дальних ворот к нам подошли два дружинника в красных плащах — свирские воины по-прежнему были одеты в парадную форму в честь приезда князя — и сообщили, что они проводят нас до базара. Воевода велел. Я ожидала, что Злата насторожится, но та весело поздоровалась с провожатыми, сообщила, что сами виноваты — понесут до Свири тяжелые котомки, и так с шутками и улыбками мы вышли за ворота. Оказалось, что до базара идти километра три. Дорога прошла незаметно, потому что мы со Златой весело болтали ни о чем, периодически отставая от наших провожатых, то, чтобы рассмотреть огромного ворона, то умыться в ручье. Провожатые порой не сразу это замечали и приходилось их окликать. Хороша охрана. Правда что ли для того, чтобы сумки назад нести?
Базар оглушил смехом, криками и дикой суетой. Я ожидала, что здесь будет пара-тройка развалов, но размеры торга меня поразили. То тут, то там словенская речь перемежалась с иностранной или же была украшена сильными акцентами. Пестрые ткани, ярко раскрашенная посуда, украшения, сладости. Глаза разбежались, и я нерешительно остановилась.
Злата этого, кажется, даже не заметила. Договорилась с воинами, где они должны нас ждать, и, ловко подхватив меня под локоть, направилась в самую гущу этого многоголосья.
Я никогда не любила рынки. Меня напрягала толпа незнакомых орущих людей, и мысль о том, что я смогу немного развеяться, растаяла без следа. Этот базар напрягал особенно. Прежде всего тем, что я здесь совсем не ориентировалась. Я прижала к себе кошель, справедливо рассудив, что любой рынок — это мелкие воришки, а проверять на себе, так ли это, совсем не хотелось. Злата переходила от прилавка к прилавку, трогая ткани, улыбаясь торговцам. Кого-то приветствовала по имени, с кем-то знакомилась. Я шла следом, стараясь не отстать, и прилежно скользила взглядом по прилавкам, даже не задумываясь о том, что бы что-то купить. Я ведь понятия не имела, сколько денег дал мне Радим и сколько что тут может стоить. Вот выберу какую-нибудь ткань, а окажется, что мне и на маленький лоскуток не хватит. И мне неловко будет, и Радиму потом. Я решила купить что-нибудь следом за Златой. А деньги останутся — и хорошо. Мало ли как тут все обернется. Деньги никогда не помешают.
Злата остановилась у прилавка с браслетами. Перебирая кованые браслеты с вставленными в узоры камнями, Злата то и дело спрашивала мое мнение. Честно признаться, ни один из них мне не понравился, но, видя воодушевление Златы, я старалась помочь ей с выбором. И даже присмотрела небольшой браслет себе. На удивление, стоил он совсем малой части денег, выданных Радимом. Я подумала, были ли это обычные траты для Всемилы или Радим выдал столько денег, чтобы порадовать сестру после плена?
Купив браслеты, мы распрощались с торговцем, и я вспомнила о просьбе Добронеги.
— Злат, мне еще травы нужны.
— Травы вон там, — махнула рукой Злата куда-то влево, в сторону прилавков, видневшихся за рядом, от которого шел одуряющий запах каких-то специй, — я пока кувшины посмотрю. Подходи потом.
Увидев, что я нерешительно кошусь на толпу, прикидывая, как же купить что-то самой, Злата улыбнулась:
— Там Олег вон как раз. Надо будет его домой с собой позвать.
Олег? Это уже интересно. Я кивнула Злате и, задержав дыхание, почти бегом рванула мимо остро пахнущих специй. Добежав до прилавка с травами, я остановилась и принялась отыскивать взглядом Альгидраса. Увидела знакомую фигуру, вспомнила как мы в последний раз расстались, тяжело вздохнула и напомнила себе о решении вести себя серьезно и не распыляться на мелочи.
Подойдя к хванцу, заворачивавшему в льняную тряпицу cвязку трав, я открыла рот, чтобы поздороваться, но вместо этого звонко чихнула. Проклятые специи! Альгидрас дернулся и резко обернулся.
— Извини. Специи, — пожаловалась я, указав на ряд за спиной.
Альгидрас проследил за моим взглядом и молча кивнул.
— Прости за вчерашнее, — быстро сказала я, напоминая себе, что теперь мы говорим только о деле, а значит нужно быстрее покончить c недоразумениями.
Альгидрас снова кивнул. Я подождала, что он скажет, но он просто смотрел на меня, ожидая продолжения. Ну что ж. Меня это больше не задевает. Нужно только почаще себе об этом напоминать.
— Мне нужна помощь. Добронега просила купить травы от грудной жабы, — я подалась к хванцу и зашептала: — Я понятия не имею, что это такое и сколько может стоить. Радим дал денег на подарки. И я не знаю, что мне делать.
Ожидала, что Альгидрас отстранится, скажет что-то не слишком приятное или промолчит, как до этого. В конце концов, вчера мы расстались не в лучших отношениях. Но он меня удивил: быстро оглядел прилавок, выбрал траву и потянулся к кошелю на поясе.
— Нет. Слушай, — я перехватила его запястье, — я заплачу сама. Ты только помоги с деньгами.
Он мельком взглянул на меня, что-то сказал торговцу на незнакомом языке и протянул руку за моим кошелем. Я безропотно отдала. Альгидрас расплатился из выданных мне денег, передал мне сверток с травой и потянул в сторону от прилавков.
— Меня там Злата ждет, — опасливо сказала я. — Она тебя еще домой позвать хотела.
— Хорошо. Смотри, — Альгидрас остановился чуть в стороне от прилавков, где не толкался народ, и развязал мой кошель. — Самая мелкая монета: вот эта. На нее можно купить что-то из сладостей, нитки, детские колечки. Вот эта — самая большая. Что-то из посуды можно купить. Наконечники к стрелам, кинжалы. О тканях не знаю, — наморщил нос Альгидрас, — об украшениях тоже.
Я усмехнулась. Забавно. Правда. Откуда ему в женских штучках разбираться?
— Спасибо. Я поняла. А у меня много денег вообще?
— Много, — серьезно сказал Альгидрас. — Можешь купить почти все, что захочешь. Кроме разве что коня и чего-то тяжелого из оружия.
— Вряд ли я захочу купить коня или оружие.
Он, не отреагировав на шутку, посмотрел мне в глаза и серьезно произнес:
— И еще. Ты сестра воеводы. Ни воевода, ни его семья не торгуются. Им должны сразу давать хорошую цену. Честно, дают не всегда, но торговаться не нужно. Запомни. Не то осрамишь Радима.
Я подумала, что Злата и правда не торговалась и платила столько, сколько говорили.
— А откуда они знают, что мы семья воеводы?
— По одежде, — чуть удивленно ответил Альгидрас, и я поставила себе на заметку приcмотреться к знакам отличия на одежде.
— Не волнуйся. Я торговаться все равно не умею. Спасибо.
Он кивнул.
— Ой, а Добронеге что лучше будет купить? — спохватилась я.
Возвращаться без подарка мне показалось неловко.
— Э-э-э, шаль? — неуверенно сказал Альгидрас.
— Понятно, — возвела я глаза к небу. — Сама разберусь. Меня там Злата ждет. Пойдешь со мной?