Взглянула в зеркало — медом пролилась на душу благодать, ведь сама бы себя не узнала. Худовата для восточной красавицы — не помешал бы животик поокруглее, да выпуклости поаппетитнее. Ох, еще и складочка сморщенная — последствия выношенной беременности. Не сильно бросается в глаза, но, конечно же, не главное украшение.
Володя выбрал себе помоложе да посвежее, без следов прожитых лет — его право. Не достоин матери своего ребенка. Да что уж там, и ребенка своего не достоин. Не любишь жену — дочка при чем? Ей нужен отец для правильного эмоционального взросления, для ощущения себя в будущем уверенной в себе самодостаточной женщиной. Как говорит Некрасов, автор «Пут материнской любви», девочку лучше перехвалить, чем недохвалить. Катя была полностью согласна с этим утверждением. Придется нелегко, но все же возможно самостоятельно воспитать здоровую личность. Главное сейчас выбраться из этой передряги.
Ох, Лизка, как же мама соскучилась! Как хочет тебя обнять — крепко-крепко.
Голос Клавдии Олеговны, раздающей приказы слугам на кухне, вывел из задумчивости.
— Несите закуски! Претендентки через десять минут собираются в зале. Наши почетные гости уже там, — строго говорила женщина, подгоняя подчиненных.
Катя подкралась к двери, проклиная тарахтящие и позвякивающие, словно привязанные к кошачьему хвосту шкарабанки, монетки и браслеты, замерла, прислушиваясь.
— Давайте, быстро марш с кухни! Мне вы здесь мешаете, — подключилась Валентина, спасая ситуацию. Кате нужно выскользнуть незаметно, чтобы никто не видел. Столкнуться с кем-то из знакомых в коридоре не страшно, а вот если ее застукают выходящей из Валиной комнатки…
— Давай, иди, — шикнула женщина, переводя дыхание. Валентина волновалась за Катю, словно за саму себя. Перекрестила ее на удачу и принялась украшать требующие дополнительного внимания блюда. Без помощницы нужно работать вдвое проворнее.
— Ой, девка, надеюсь, что ты непричастна к этому кодлу. Упаси Бог, — Валентина перекрестилась и принялась сноровисто, словно скульптор, формировать свекольные розы, которые должны были распуститься на заснеженном белой заправкой фоне сочного зимнего салата.
Катя увидела парочку девушек с азиатским раскосым разрезом глаз. Они возбужденно о чем-то переговаривались на незнакомом языке. Женщина преодолела волнение, помахала приветственно ручкой и пошла к церемониальному залу вместе с ними.
Катерина взглянула на кучку претенденток, сгрудившуюся у входа в зал, ожидающую начала музыкального вступления, под которое они должны были войти в помещение. Подавляющее большинство — совсем юные девушки, почти дети, с неприкрытым восторгом, кое-кто даже с претенциозным самодовольством и важностью, ожидающих процедуры. Но были среди возможных одаренных и женщины намного старше Кати, кто давно переступил через порог пятого десятка. Дар может пробудиться в любом возрасте.
Мелодия начала ластиться, призывая претенденток войти, собраться в круг в центре просторного зала, в этот раз изысканно оформленного в восточном стиле — персидские ковры, сложное переплетение узоров, округлые лампады. Рассредоточились вокруг танцующих мужчины и женщины разной национальности, разного возраста, примерно от двадцати пяти до седых седин. Кое-кто сидел на раскинутых подушках по-турецки, кто-то стоял, группами и по одному, приготовившиеся внимательно следить за происходящим действом.
Музыка наращивала темп, ритм подгонял, словно плеть, заставлял бедра стучать в такт, животы извиваться, руки утонченно двигаться. Глаза блестели, сверкали. Язык тела говорил больше, чем произнесенные вслух слова.
Каждая танцовщица по очереди выступала вперед, оттесняя остальных женщин, владея кусочком музыки. Страсть, вызов, нежность, пламя, то раздуваемое ветром, то почти погасшее, вот чем было индивидуальное выступление. Где-то в середине подошла очередь Катерины. Она боялась умереть от неловкости, но накинутая чадра, словно мрак ночи, скрывала ее от страхов, позволяла кружиться, отбивать бедрами ритм, изгибаться под музыку. Глаза метали искры. Стыд ушел.
Что стоит станцевать от силы полторы минутки да уйти в тень остальных женщин и девушек? Делая поворот вокруг своей оси, Катерине нужно было по правилам зацепиться за кого-то взглядом. Скользнув по незнакомым и полузнакомым лицам, обойдя маслянистую липкость Алексея Сикорского, оценивающий прищур Евгения Фельдмана, она укололась о пристальный взгляд Артема Николаевича. Он и послужил тем якорем, на который ориентировалась во время последних штрихов. Поворот-поворот, изгиб назад — мостик.
Ой, кажется, что-то хрустнуло в спине! Надо заниматься спортом, сколько раз говорила себе! Собралась, поднялась, встряхнулась, заставив монетки звякнуть, руки плавные, словно волны, падение на колени, голова опущена, волосы раскинулись каскадом вокруг, спрятав хозяйку.
Ну вот и все. Грациозно, ой, не очень грациозно получилось, ноги стали ватными, ну да ладно. Поднялась и удалилась на задний фон. Теперь можно и осмотреться. Любопытно, как справятся подруги по несчастью. Или счастью? Для кого как.
Ох, какая женщина! Пятьдесят, не меньше, а как двигается! Все обзавидовались. Плавно, грациозно, страстно. Не танец — искушение.
Следующая претендентка — юная и трепетная, осторожная, словно лань, готовая вот-вот испуганно отпрянуть.
Каждая танцует по-своему. Каждая личность. И индивидуальность проявляется, как никогда, ярко.
Вот наконец круговорот закончился. Музыка стихла, замедляя ритм. Претендентки встали в ряд, ожидая вердикта.
— Красный платок, алый платок, — бормотала про себя Катя. Если получит его от Артема Николаевича, значит, она ни на что не способна и может со спокойной совестью жить своей жизнью, забыв об одаренных, об их тайнах, как о страшном сне. Две девочки получили алые платки, обе юные. Катя буравила взглядом скрещенные по-турецки ноги Артема Сикорского. Призрак стоял у его левого плеча.
Вот и Катина очередь. Сейчас решится.
Движение сбоку. Алексей Николаевич достал зеленый платок, задумчиво теребя его. Нет-нет, пожалуйста, только не это! Еще одно движение рядом с ним. Фельдман расправил синий платок. Нет-нет. Пусть эти кусочки шелка будут предназначены для других, стоящих рядом с Катей, чья судьба обозначится парой секунд позже.
Артем Николаевич краем глаз ухватился за ткань в руках двух важных для него людей. И… бросил платок к Катиным ногам. Она радостно подняла кусочек прохладной скользкой ткани, вцепилась в него. Фух, пронесло! Как радостно, хоть и немного грустно, запела душа. Вот и закрылся вход на одну из развилок жизненного пути.
Женщина улыбнулась призраку, он заметит смешливые морщинки в уголке глаз, хоть и не увидит улыбку. Что за странный взгляд? Ну да, конечно, Артем, наверное, хотел, чтобы его медиум оказалась принадлежащей к его миру и продолжала ему помогать. Поджала губы — мог бы и порадоваться за нее. Как же странно он смотрит! Что-то внутри подняло предостерегающе голову. Еще не понимая, что именно настораживает, Катя почувствовала, как испаряется эйфория, опустила взгляд на крепко сжимаемый в ладонях платок. Фиолетовый. Не алый. Фиолетовый.
В ушах что-то зажужжало, словно реактивный самолет. Кате показалось, что она снова в свободном падении.
Глава 26. Ритуал
Колыхался тюль, избранный для игр сквозняком, волнуя, будоража складки ткани, надувая, словно парус. Катя стояла посреди личной гостиной Сикорского Артема Николаевича, являющейся частью покоев хозяина дома. Святая святых. Сердце трепыхалось раненной птицей, ноги, словно натянутые пружины, не хотели сгибаться. Катя стояла, навинченная, готовая в любой момент завертеться, словно волчок. Нервы — натянутые до предела струны.
— Сядь, в ногах правды нет, — мягко посоветовал призрак.
— Не могу, — заметалась по кругу. — Скажи, что дальше будет? Что мне предстоит?
— Сейчас я, закончив дела, приду и мы проведем обряд.
— Посмотри на меня, скажи правду — что это за ритуал? — если бы Катерина могла, она бы схватила призрачного собеседника за плечи и вытрусила бы из него ответ на интересующий вопрос. Женщина, повинуясь развитой интуиции, чувствовала, что Артем знает, что должно произойти, но он ни за что не скажет. Виляет, словно уж, ускользая от ответа.
Катя трусилась, словно осиновый лист. Как отреагирует Сикорский на то, что она жива? Узнал ли он ее? Если нет, то не вышвырнет ли, узнав, что она пробралась в его дом, воспользовалась неосведомленностью прислуги о ее увольнении и пропаже, приступила, как ни в чем не бывало к работе, только на кухню перевелась, чтобы не столкнуться ненароком с домочадцами. Подобные этим вопросы жалили, словно пчелы. Их яд будоражил и заставлял метаться по комнате, мучил, терзал неопределенностью.
— Катя, успокойся. Я тебя не съем. Я… не буду присутствовать во время ритуала, побуду в соседнем помещении…
— Почему?! — Катя почувствовала, как холодный кусок льда проскользнул за шиворот.
— Эм… — Артем смотрел на испуганную, встревоженную женщину. Он видел ее танец, исполненный в особенный ритуальный день, в месте силы, на котором построены владения Сикорских. Даже не обладая материальной формой, он уловил энергию. Благодаря немалому опыту, понял, что сейчас должно произойти.
Этот вид ритуала, вопреки предрассудкам и легендам, проводился чрезвычайно редко. В нем не было ничего ужасного, кровавого, но… Как за подобным наблюдать, особенно в собственном исполнении, Сикорский не знал.
Призрак вспомнил, почему бросил платок сам. Это был единственный раз, когда согласился на подобный обряд. Как расценит этот поступок женщина, взирающая на него с мольбой и в то же время с упрямой решимостью, он не подозревал. И как потом смотреть Катерине в глаза тоже. Поэтому, как мог, успокоил ее, немного рассеял тревогу, и ушел так далеко, насколько позволяло его теперешнее состояние.
Скрипнула дверь.
Катерина застыла, боясь обернуться. Конечности словно парализовало. Ну же, где твоя храбрость? Развернись. И молись, чтобы результат обряда не дал позитивного исхода, иначе жизнь никогда больше не сможет упроститься, вернуться на прежнюю колею.
Есть определенный процент потенциальных одаренных, чья сила после прохождения не растет, оставаясь такой крохотной, что недостойна внимания. Тогда прошедший обряд становится на учет и на этом его причастность к миру обладающих силой заканчивается. Им поручается, например, функция хранителя дома, служащего одним из тайных убежищ клана, чей представитель проводил обряд. Бывает, что человека просто берут на работу в компанию, принадлежащую одаренным, а это, чаще всего, достойная зарплата и хорошие условия.
Так объяснял Павел. И Катя надеялась, что скользнет, словно молния по корпусу самолета, не проникнув внутрь опасного мира.
Ну же, тряпка, соберись! Обернись и встреться глазами с Сикорским.
Призрак ушел, и Катя, привыкшая к его присутствию, вдруг почувствовала себя незащищенной, будто обнаженной. Словно она села в машину и забыла ключи или потеряла часы и телефон, оказавшись в торговом центре, где должна была встретиться с подругой. Как теперь доехать до места назначения? Как найтись в шумящем море толпы, заполонившей несколько этажей стеклянного корпуса?
Наконец обернулась. Приглушенный свет торшеров слабо разгонял рано воцарившие зимние сумерки, давно переросшие в непроглядную ночную темень. Сквозняк, впущенный приоткрытым окном, лизнул колючим языком окоченевшие ноги. Кто придумал танцевать танец босой?
Комната оставалась пустой. Дверь слегка приоткрыта, но Артема Николаевича не было. Как странно. Катя ощущала зудящее чужое присутствие. Нервы расшалились. Она хотела уже было надавать себе мысленно пощечин и направиться к столику, на котором стояли напитки и закуски, налить стакан воды, но боковым взглядом уловила едва заметную тень, странно искореженную. Неестественно вывернутую. Что это?
Вдруг стало еще более зябко.
Катя медленно подняла взгляд вверх и в ужасе отпрянула, отбежала в дальний угол помещения.
Раздалось змеиное шипение, перерываемое странными гортанными звуками. Под самым потолком в углу возле двери было оно. Неестественно, что это обладает сходством с человеком. Как может человеческое существо цепляться за потолок, выгибаться в такую неестественную позу и обладать таким наполненным злобой взглядом? Бессловесное клокотание вырывалось из горла. Перекошенное лицо.
Жутью веяло от этого копошащегося существа. Нечесаные волосы сбились в колтуны, ночная сорочка прилипла к мокрому от пота телу, босые ноги и руки худые, словно палки, но изрезаны поджарыми бугристыми мышцами. Безумный взгляд метался.
Что делать? Бежать? Если быстро сориентироваться, можно успеть проскользнуть в спальню Сикорского и закрыть дверь. Выход из гостиной заблокирован этой жуткой фигурой, теряющей человеческий облик, более похожей на дикого зверя. Принюхивается. Скалится. Что делать? Что же делать?
Удар сердца.
Побег.
Шипение.
С невероятной скоростью существо спрыгнуло на пол и опередило Катерину. Испуганная женщина рванула назад, к двери в коридор. Нет, люди не обладают подобной скоростью. Катю снова опередили. Извернулась, бросила существу под ноги стул, обежала столик, разбился стакан. Босая нога напоролась на осколок, впившийся в кожу, словно острие ножа. Но боли нет. Есть лишь заполнивший рассудок ужас. И отрезвляющая мысль, благодаря которой получается окончательно не провалиться в лапы паники. Нужно сбежать. Как только окажешься в коридоре, захлопнув массивную дверь позади — безопасность. Хаотическая беготня обладала единой целью и это давало силы.
Катя не увидела в рассеянном полумраке ножку ранее опрокинутого стула, зацепилась и со всего размаху свалились на пол, по пути перекинув столик с закусками. Грохот, звон разбитой посуды.
Подорвалась, словно пружина, и все-таки успела выбежать в коридор. Дверь захлопнуть не успела. Кто-то выглянул из соседней комнаты. Но некогда, нужно бежать.
— Помогите! — тонкий взвизг вместо крика. Голос срывался, сбитое дыхание.
Вперед, быстрее. Поворот, лестница, поворот. Где все? Мимолетная остановка, попытка открыть одну из запертых дверей. Некогда.
Преследователь не отстает. С ревом мчится за ней. Бежать. Поворот. Ваза, с грохотом опрокинутая на пол. Охранник попытался перегородить путь, но существо толкнуло его — мужчина не успел даже выхватить оружие, с силой приложился об отворяемую кем-то дверь.
Бежать.
Урчащая смерть вгрызлась в плечо зубами. Катя забилась, пытаясь вырваться из хватки нечеловеческой силы. Ее схватили за волосы и несколько раз ударили головой об пол. Теряя сознание, женщина, словно со стороны, увидела, как метнулась белесая тень — мощная, тяжелая. Привиделись эти чудовищные лапы и длинные клыки в раззявленной пасти?
***
Сознание возвратилось резко, вместе со струей холодной воды.
— Вот так, милая, все хорошо, — голос Клавдии Олеговны обладал несвойственной ему мягкостью. — Нет-нет, лежи, лежи. Я сейчас тебя осмотрю. Голова сильно болит? Кружится?
— Да, кружится, — простонала Катя, чувствуя невероятную слабость.
— Нет-нет, говорю же, не вставай.
В комнату вошел Артем Николаевич, брезгливо вытирая руки о полотенце.
— Что с ней? — послышалось ли участие в голосе мужчины?
— Я в порядке, — ответила Катя вместо Клавдии Олеговны.
— Ч-что это было? Это испытание такое, да? — спросила женщина, пытаясь все-таки сесть на кушетке.
За стеной что-то глухо упало. Еле слышный из-за надежной изоляции стен вой вызывал волну жути.
— Нет-нет, не забивай себе голову, деточка, — Клавдия Олеговна не была похожа на себя. Ни капли обычной строгости. Лишь целительная забота. — Выпей вот это, станет легче.
Катя зашипела, почувствовав, как запульсировала болью рана на плече, выгрызенная зубами.
Павел вошел размашистым шагом, без предисловий приступив к отчету о проделанной работе:
— Я ее запер и проверил систему охраны. Проведу расследование, как ей удалось заполучить шпильку для волос и открыть замок. Предварительно считаю, что предмет выпал из прически ухаживающей за ней медсестры. Охранник с сотрясением мозга. Гость из Эфиопии с поломанной рукой — не успел сориентироваться, как она набросилась на него. Даже силу не успел применить. Остальные гости успокоены — им скормлена байка о вышедшем из-под контроля испытании для одной из участниц. Ненужных слухов не будет.